Читать интересную книгу Холодное солнце - Евгений Крестовский

Второй раз майору досталось после того, как он не смог подняться утром с нар. Накануне он трудился за двоих: его напарник – бледный подросток – умер в самом начале смены, и стремящийся во что бы то ни стало выполнить норму майор, кажется, надорвался…

Уже не раз майор закрывал глаза соседям по нарам и потом делил с остальными, еще живыми, пайку мертвеца. Здесь, среди холода, смерти и постоянного мускульного напряжения, не было ни друзей, ни врагов. Каторжный труд раздавил в людях все человеческое, выжав из них сострадание, жажду справедливости, таланты и пристрастия. В них не осталось даже ненависти. Только животное желание – пожить, похрипеть хотя бы еще -смену и потом провалиться в черную пропасть небытия.

Почти все они были уже законченными доходягами. Некогда прямые спины их теперь не разгибались, а если б и разогнулись под воздействием какой-то внешней силы, то непременно треснули бы в позвоночнике…

Богданов чувствовал, что долго не протянет. Эта рабская жизнь во тьме постепенно убивала его. Но все же она была лучше ямы на Пионерском, на край которой его однажды поставили.

Тогда их с Донским спас вертолет. Сам Илья Борисович просил за них, правда, только за Донского. Когда же окончательно выяснилось, что о Богданове речь не шла и его можно бросить в шахту к остальным потерпевшим, с Объекта прибыла комиссия, расследовавшая похождения Березы, и о Богданове на время забыли.

Когда о результатах охоты, которую Береза устроил в тундре, сообщили Блюму, тот пришел в ярость. Он, конечно, кое-что слышал об этих охотах, но относился к ним как к досужим выдумкам. Теперь «досужая выдумка» оказалась реальностью, которая поставила под удар дело Блюма.

Перепуганные дружинники всю вину за бойню в тундре хором валили на своего мертвого начальника. И все же всем им пришлось попотеть и раскошелиться. Наказывать Илья Борисович предпочитал денежными штрафами и потому слыл гуманистом.

Богданова под шумок купил у Витька один из членов комиссии, курировавший добычу сырья в шахтах Объекта. Оценив физическую силу майора, он заверил, что засунет мента с глаз долой поглубже под землю. Так засунет, что никто об этом и не узнает. А если о Богданове спросят, можно указать на общую яму.

– Не бойся, Витя, этот опер через недельку сам загнется! – говорил довольный «куратор», хлопая начальника дружины по плечу и рассматривая майора, как лошадь на ярмарке.

– Да все сразу увидят, что это не косой! – воскликнул Витек.

– А он у меня из-под земли носа не высунет! В моем хозяйстве организуется бригада штрафников, которая живет и трудится, не выходя на поверхность! – подмигнув, сообщил «куратор». – Что нам важно, Витя?

– Не знаю,

– Кубометры, родной! Зачем же таких орлов отпускать на небо? Из них надо эти самые кубометры выжимать! Понял? Привезешь мне его на днях…

– А по мне решение комиссии уже есть?

– Не бойся, в обиду тебя не дадим. Ты нам еще понадобишься…

Кореец снова закашлялся. Прижав руки к груди, он упал на колени и уперся лбом в вагонетку.

– Юра, положи руки в вагонетку и попробуй повиснуть, – сказал Богданов. – Я буду сам толкать. Ты только перебирай ногами. Нельзя останавливаться! Охранник близко!

– Нет, не могу. Я останусь, – отрывисто говорил кореец, отхаркиваясь кровью. – Здесь нет воздуха! – в отчаянии закричал он и вновь разразился кашлем.

Богданов поднял корейца за плечи и погрузил его в вагонетку. Кореец захрипел, уткнувшись лицом в куски руды. Смена заканчивалась, и кореец, мог потерпеть…

Держа на коленях котелок с кашей, Богданов кормил лежащего на нарах корейца, отталкивая руки тех, кто норовил стянуть с груди корейца четвертину хлеба. Замотанные до запястий обрывками тряпок руки доходяг с раздутыми фиолетовыми пальцами плетеобразно свешивались к коленям, а плоские лица, обтянутые пергаментом желтоватой кожи, выражали тупое безразличие ко всему происходящему. Казалось, еще немного – и они должны обратиться в двуногих животных, равнодушно поедающих друг друга.

Среди этих полулюдей-полуживотных выделялись майор и азиат высокого роста, широкий в кости, с огромной круглой головой. Богданов не знал его имени.

Доходяги сторонились высокого, пряча от него хлеб и стараясь побыстрей выпить похлебку из миски. К нему никогда ни за чем не обращались. Он был вдвое больше любого и беззастенчиво пользовался этим своим преимуществом.

Когда Богданов появился в штрафной бригаде, ушкуйник попытался завладеть его хлебом. Он подкрался к майору сзади и ткнул его кулаком в затылок. Богданов упал, разливая суп и выпуская из рук пайку. Открыв глаза, майор увидел, что его хлеб держит во рту узкоглазый с низким лбом питекантропа. При этом питекантроп выгребал ладонью из миски майора вермишель с перловкой.

Никто из штрафников, у раскаленных печек пивших через край миски суп и вминавших в рот сырую пайку, не обращал на это внимания.

Майор подсечкой сбил ушкуйника на землю. Потом поднялся и ударом в челюсть оставил его в лежачем положении до конца обеда… После этого азиат, с тупым упорством несколько раз пытался отнять у майора еду, однако натыкался на стальные кулаки Богданова.

Скоро майор понял, что ушкуйник – обыкновенный идиот. Информация не держалась в его огромной голове, и никакие условные рефлексы у него, похоже, не вырабатывались. Увы, гигант был безнадежней собаки Павлова…

3

Бармин терся на городском рынке, опасливо озираясь по сторонам и ища укромное место. Он спиной чувствовал, что волки уже вышли на охоту и кольцо вокруг него сжимается. По дороге сюда он стал свидетелем того, как выскочившие из машины милиционеры схватили какого-то оборванца и, отходив дубинками, затолкали в машину.

Бармина поразило количество нищих и бомжей в городе. И при этом на каждом углу – на каждом фонарном столбе! – были приклеены фотографии аккуратно причесанных кандидатов в депутаты. Особенно выделялся какой-то молодой и зубастый. Его цветные портреты были огромны, как портреты вождей на пролетарских демонстрациях.

«Немного смахивает на Березу! – подумал Бармин. – Что-то березовское в нем есть. Пожалуй, взгляд… »

Остатки денег машинистов и бутылку водки из его карманов выгребли в комнате милиции, и теперь он жадно, как дворняга, поглядывал на колбасы и копченую рыбу, шагая вдоль рыночных рядов. Какая-то сердобольная старуха протянула ему яблоко.

– Спасибо, бабуля, – поблагодарил Бармин, – но мне кусать нечем…

В этот момент на рыночную площадь въехала милицейская машина. Завизжала сирена. Бармин заметался вдоль рядов. К воротам он не успевал: в открытых дверях уже мелькали фуражки.

Сирена испугала не только Бармина. Какие-то кавказцы бросились в подсобное помещение рынка, что-то гортанно крича. Бармин кинулся следом за ними.

Кавказцы бежали узким коридором, заваленном мешками с овощами. Они знали, куда бегут. Наконец остановились в полутемном помещении. Один из кавказцев подошел к двери и щелкнул задвижкой, потом осторожно открыл дверь на улицу и выглянул. И тут же кто-то ударил его кулаком в лицо. Кавказец повалился на своих товарищей.

Дверь распахнулась, и в помещение вошли Паша Шкуродер с милиционерами.

– Попался бычара! – торжествующе зарычал он, заметив позади кавказцев Бармина. – Стоять!

Кавказцы прижались к стене и смотрели то на милиционеров, то на Бармина, неизвестно откуда здесь взявшегося.

– Ну что, чернота, обделались? – спросил Шкуродер кавказцев. – Считайте, что вам сегодня повезло. Мне вот этот бычара нужен! – Шкуродер кивнул на Бармина. – Слиток у тебя? Щас посмотрим! – Шкуродер вразвалочку подошел к Бармину и приставил дубинку к его щеке. – Ну, где? Давай сюда!

– Что за слиток? – обнажая золото зубов, спросил стоявший рядом с Барминым кавказец.

Бармин покосился на кавказца и небрежно бросил:

– Платина.

– Чистая? – удивился золотозубый.

– Чище не бывает!

– Молчать! А ну, вон отсюда!

Толкая друг друга в спину, кавказцы поспешили удалиться. Только золотозубый на мгновение задержался, зачарованно глядя на роющегося в карманах Бармина, но Паша зыркнул на золотозубого, и тот исчез.

– Ребята, – обратился Паша к милиционерам, – подождите на выходе. Нам с синяком потолковать треба… – Шкуродер прикрыл за ними дверь. – Вот ты и приплыл, бычара! Ну, давай слиток! Облегчайся!

Бармин молча оценивал грузноватого Шкуродера: сто восемьдесят пять на сто двадцать. Да там, за дверью, еще двое с дубинками. Нет, ничего не выйдет…

Паша протянул руку, и Бармин вытащил из кармана слиток. Не беря слиток в руки, Шкуродер вдруг ударил Бармина дубинкой поперек лица. Тот взвыл и прижал кулаки к ушибленному носу, потом согнулся пополам. В этот момент за спиной у него раздался глухой бутылочный звук, и Паша Шкуродер, перевалившись через Бармина мешковатым телом, ударился головой о бетонный пол.