И тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Голой лодыжкой она ощутила прикосновение чего-то теплого и мягкого.
Пэйтон резко подняла голову, думая, что в трюм могли попасть крысы. Увидев же, что это вовсе не крысы, а Дрейк, вытянувший руку настолько далеко, насколько позволяли кандалы, достал до ее правой ноги, заключенной в слишком тесный ей ботинок с пряжкой, который она давным-давно одолжила у юнги с корабля «Амазонки».
Пэйтон, моргнув, посмотрела на его руку, кажущуюся такой большой и смуглой на коже ее стройной щиколотки. Если бы эта рука, — такая пугающе мужественная, с золотистыми волосками, густо покрывающими загорелую кожу; такая внушительная по размеру и силе, — принадлежала кому-то другому, Пэйтон выхватила бы нож, украденный с камбуза, и со всей силы пронзила бы ее клинком.
Но эта рука принадлежала не кому-нибудь, а Дрейку.
Подняв глаза, Пэйтон увидела, что Дрейк пристально смотрит на нее.
Через мгновение она бросилась к нему. Несмотря на хрупкую фигуру, Пэйтон так стремительно врезалась в Дрейка, что тот повалился на спину. Он не успел ничего сделать, — а Пэйтон была уверена, что Дрейк мог бы постараться оттолкнуть ее прочь, — как девушка уселась на него верхом, как и накануне, и быстро прижалась так, что чувствовала своим сердцем биение его сердца, а лицо ее находилось лишь в нескольких дюймах от его лица.
— Может, попробуем еще разок? — затаив дыхание, спросила Пэйтон. — То, чем мы занимались вчера? Только на сей раз без брюк?
Даже в тусклом лунном свете она заметила, как Дрейк стиснул зубы, и поняла, что это не сулит ничего хорошего.
— Нет, — процедил он. — Не здесь, Пэйтон…
Без всяких сомнений, он уже придумал некий романтический план по лишению ее невинности. Это чрезвычайно льстило Пэйтон. На самом деле очень льстило. Но с этим своим планом Дрейк припоздал. Девушка уже чувствовала, как его плоть твердеет под ней.
Может это и не так уж романтично, но это все, что у них есть. Возможно, это все, что у них когда-либо будет.
Склонив голову, она коснулась его губ своими. Всего лишь раз. Его руки, отягощенные цепями, дернулись, но сам Дрейк не шевелился, уставившись в потолок с непроницаемым лицом. Она снова прикоснулась к его губам.
— Пэйтон, — предостерегающе сказал он. Теперь его голос стал похож на рычание, которое раскатисто звучало глубоко внутри него.
Она не обратила на Конора никакого внимания. Пэйтон знала, что если бы он действительно хотел ее остановить, то ему не помешали бы цепи. Дрейк был в два раза больше нее, поэтому даже в кандалах он мог бы легко сбросить ее с себя. Но он этого не сделал.
Она снова прикоснулась своими губами к его рту.
В этот раз он ответил на ее поцелуй и почти безжалостно произнес:
— Будь по-твоему. Ладно. Раз ты так хочешь…
А потом поднял руки, сжал ее плечи и притянул к себе вниз, впиваясь ртом в ее губы.
Глава 19
Его поцелуй не причинил ей боли. Дрейк мог сделать вид, что хочет этого, однако он был слишком джентльменом, чтобы сделать больно женщине. И конечно, как только Пэйтон выразила недовольство — внезапностью его действий, но никак не жестокостью — он тотчас ослабил хватку. Однако и полностью из объятий не выпустил. Для этого стало уже слишком поздно. Теперь-то он ни за что не позволит ей сбежать. Только не сейчас.
Не то чтобы Пэйтон этого хотелось. О нет, хотела она — по сути, единственное, чего она всегда жаждала всей душой — оказаться настолько близко к сердцу этого мужчины, насколько это вообще было возможно. И вот теперь она наконец преуспела в этом. Сейчас Пэй с радостным изумлением слушала, как в груди Коннора гулко громыхает сердце, и не могла поверить, что причиной этому является она сама. «Неужели из-за меня оно так отчаянно бьется?!». Через пару секунд это — столь невероятное — предположение получило свое подтверждение, когда Пэйтон ощутила настойчивую твердость его возбуждения, тычущуюся в нее через два слоя ткани их брюк. «И это тоже из-за меня», — с удовлетворением подумала она.
От поцелуев Коннора кружилась голова. Его язык осторожно проник в её рот. И останавливаться на этом Дрейк явно не собирался. Пэй была ошеломлена, когда, вдохновленная звуком, исторгнутым из его горла — чем-то средним между стоном и вздохом — нерешительно ответила на его поцелуй и их языки переплелись, а Коннор внезапно оторвался от ее губ и стал прокладывать вниз по ее шее цепочку жадных, обжигающих поцелуев… впрочем, не настолько ошеломлена, чтобы не подставить горло и пропустить хоть одну из его пламенных ласк. Вконец одурманенная этой сладкой пыткой, Пэйтон лишь смутно осознавала, что руки Дрейка уже уверенно скользят по ее телу, лаская сквозь ткань. Ну, или, по крайней мере, она не отдавала себе в этом отчет, пока не ощутила прикосновение его пальцев к своей обнаженной коже, поняв, что он снова весьма умело расправился с завязками на ее рубашке.
У Пэйтон перехватило дыхание, когда её груди накрыли его большие, умелые руки. Она не раз видела, на что они способны, знала силу, таящуюся в мозолистых пальцах. Она удивлялась бесконечной нежности его прикосновений… особенно теперь, познав на себе обжигающий огонь его поцелуев, и понимая, насколько сильно он, должно быть, ждал этого момента. Разве это можно было не заметить по его прерывистому дыханию и тяжело громыхающему сердцу? И то, что Дрейк мог держать свою страсть в узде, помня, что у нее это впервые, и продвигаясь вперед медленно и терпеливо, лишь усиливало уверенность Пэйтон в том, что именно этот мужчина был предназначен ей свыше.
Однако стоило его ладоням задеть чувствительные соски, как она позабыла о своем восхищении его сдержанностью. Вместо этого ее тело подалось вперед. Ей показалось, что под его пальцами ее груди груди разбухли, заполняя чаши ладоней. В то же время бедра Пэйтон, по-прежнему сидящей верхом на Дрейке, разошлись еще шире, и она ощутила, как твердый стержень его возбуждения уткнулся в нее. Она понимала, что подобное ощущение должно было бы напугать ее, как и любую должным образом воспитанную, благочестивую девушку. Но как показали вчерашние события, вопреки всем усилиям Джорджианы, Пэйтон к их числу явно не относилась. Как только девушка почувствовала, что Дрейк вжался в нее сильнее, ее бедра сами собой начали двигаться в древнем танце, который был столь же бесстыдным, сколь и естественным.
Дрейк под ней издал странный звук, который показался Пэйтон стоном боли. Она замерла, испугавшись, не повредила ли ему что… а потом задохнулась, когда весьма далекий от страданий, Дрейк, приподняв голову, выразил свою признательность за проявленный пыл, обхватив губами один из заострившихся сосков и окутав его горячим, влажным жаром своего рта. И вот тогда-то Пэйтон, наконец, поняла, отчего же он стонал. Не от боли. От невыносимого, мучительного наслаждения. Жаркие волны которого прокатывались по всему ее телу, пока он посасывал сначала одну, а потом вторую тугую, вздернутую кверху грудь.