Соня не понимала, почему при такой хорошо поставленной технике Лавр пишет картины, состоящие сплошь из бесформенных пятен. Однажды она видела, как происходит создание шедевра: Лавр просто скручивал крышки баночек с краской и выплескивал их содержимое на кусок оргалита.
– Лаврик, ты что, правда думаешь, что вот это и есть искусство? – без лишних церемоний поинтересовалась она.
– Ты, Сонка, как мой папа, ей-богу, – скривился Лавр. – Тот мне однажды экзамен устроил: нарисуй собаку, чтоб была похожа.
– Зачем ему твоя собака? – улыбнулась Соня.
Она уже знала, что отец Лавра был ректором одного из самых престижных художественных вузов.
– А затем, что, если, видите ли, я собаку умею похоже рисовать, значит, моя мазня – это не мазня, а в самом деле концепт. А если не умею, то он мне помещение для вернисажа выбивать не намерен.
– Нарисовал собаку?
Соня чуть не расхохоталась.
– А что оставалось делать? Выставляться-то надо. А насчет того, что пятна – это не искусство, ты зря. Взгляни как-нибудь на досуге на ранние картины Пикассо.
– И что я увижу?
– Увидишь грамотные пейзажики и портреты без малейших проблесков таланта. А потом для интереса сравни с нормальным Пикассо. Который линии и пятна. И почувствуй разницу.
В общем, заниматься с Лавром было не только полезно, но и интересно.
Экспедиций по фильму больше не планировалось, и Соня не пропускала уроков в доме на Нижней Масловке. После занятий она сразу же уходила, никогда не вливаясь в Лаврову переменчивую компанию.
– Сонка, ты схимница, – удивлялся он. – Такое впечатление, что тебе лет пятьдесят. В твоем возрасте надо быть повеселее.
Соня не то чтобы чувствовала себя умудренной годами или тем более схимницей, но замечала, сначала с удивлением, а потом без, что ей скучно в большой и шумной компании. Она не понимала прелести того, что принято было считать весельем – так, наверное. Когда она сказала об этом Лавру, тот заметил:
– Между прочим, это закономерно. Гримеры все такие.
– Какие? – заинтересовалась Соня.
– Ну, неактивные. Усидчивые не в меру. Какие-нибудь пару ресничек два часа могут делать. Во всяком случае, те, кого я знаю. Старушечья профессия, – бесцеремонно заявил он. – И далась она тебе, с таким-то личиком! Шла бы в актерки.
Почему она не идет в актерки, Соня ему объяснять не стала. Хотя, в отличие от первого своего года в Москве, могла бы это сделать. Словно накопилось что-то в ее душе, и накопилось так как-то правильно, что теперь она многое могла в себе объяснить.
Кроме одного: почему не звонит Герману, хотя нет дня, когда она не думала бы о нем?..
* * *
Стояли последние дни ноября. Когда Соня заканчивала занятия у Лавра, на улице уже сгущалась тьма, которую прорезали лишь лучи фонаря, висящего прямо под окном мастерской. А сегодня фонарь перегорел, и улица перед домом казалась сверху до уныния пустынной.
Соня смотрела на эту улицу, стоя у окна, и ей не хотелось выходить из мастерской. Но и оставаться было незачем.
– Тоска. – Лавр подошел к ней, остановился рядом, тоже посмотрел вниз. – Ноябрь – гадость. Хорошо еще, большой город. Где-нибудь на природе уже б, наверно, повесился. – Соня вздрогнула при этих словах. – О, смотри, – заметил он, – гости движутся. Раз, два, три... Шесть! Отлично. А то что-то сегодня затишье, мне уж не по себе было.
Соня хотела уйти до того, как гости поднимутся на чердак, но Лавр попросил:
– Сонка, будь ласка, зашей мне штаны. На заднице дыра. С одной стороны, плевать, а с другой, все-таки неловко. Я пока в ванной посижу, а ты дверь гостям открой.
Соня не очень поняла, почему надо срочно зашивать штаны, вместо того чтобы надеть другие. Скорее всего, это был просто каприз: Лавру с его дамским отношением к одежде нравились именно эти, купленные в Барселоне льняные штаны, о которые он вытирал кисти.
Штаны разорвались по шву, так что зашить их не составляло труда. Соня открыла входную дверь, уселась на пол рядом с галогенной лампочкой, вделанной в плинтус, и при ее ярком свете принялась выполнять Лаврову необременительную прихоть.
Гости вошли не сразу: лифт не работал, и они долго взбирались наверх. Они галдели у двери, кто-то снимал ботинки, кто-то объяснял, что этого делать не надо.
Соня перекусила нитку на последнем стежке и направилась в ванную, чтобы освободить оттуда хозяина.
– Соня!
Оклик раздался, когда она уже стояла под дверью, разрисованной голыми фигурами; таким образом обозначена была ванная комната.
Соня обернулась на назвавший ее имя голос. Перед ней стоял Петя Дурново.
– Соня! – повторил он. – А ты что здесь делаешь?
Он совсем не изменился. Все так же воспринимал лишь то, что имело отношение лично к нему, а все остальное считал если не совсем не существующим, то все-таки туманным. Наверное, с исчезновением Сони из его жизни ему стало казаться, что она исчезла вообще, с лица земли. Или по крайней мере из Москвы.
– Штаны Лавру зашиваю, – сказала Соня.
– Ты с Лавром живешь? – удивился Петя. – Но он же голубой!
– Он поменял ориентацию.
– Да ты что? – искренне удивился Петя. – А говорил, у него генетический набор такой. Где он, кстати?
Соня постучала в ванную и протянула штаны в приоткрывшуюся дверь.
– Знакомься, это Лика, – сказал Петя.
У него из-за спины вынырнула девушка в коротенькой розовой юбочке. Личико у нее было миленькое, но круглое, словно циркулем нарисованное. Соня уже знала, что лица такой формы крайне невыразительны и их терпеть не могут операторы, потому что актрис с круглыми лицами нельзя снимать анфас. Правда, ей интересно было их гримировать: чтобы придать круглому лицу хоть какую-нибудь выразительность, приходилось проявлять фантазию.
Но Петина спутница совсем ведь не обязательно являлась актрисой, так что ее кругленькое личико вполне могло ему нравиться. Тем более что на этом личике и все остальное было кругленьким – ярко-голубые глаза, рот, даже маленький нос, и это выглядело необычно.
Лавр в зашитых штанах как-то очень ловко привлек Соню к нарезке колбасы, и она сама не заметила, как задержалась на чердаке. Вернее, ей почему-то расхотелось уходить. Неожиданная встреча с Петей пробудила в ней что-то вроде любопытства. Или не любопытства – она не понимала. Во всяком случае, Соне хотелось с ним поговорить, она чувствовала, что это ей почему-то необходимо.
Похоже, и Петя испытывал к Соне интерес. Он то и дело бросал на нее внимательные взгляды, рассеянно отвечал на вопросы Лики, которая не отходила от него ни на шаг, потом стал ее в чем-то горячо убеждать, а потом Соня увидела, что Лика исчезла.
Петя сразу подошел к ней.