Читать интересную книгу «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники - Никон Рождественский

Теперь я скажу свое скорбное слово как архиерей.

Из доклада комиссии видно, что главным побуждением к тому, чтобы оставить в законе, хотя в меньшей мере, ограничение права жительства для священнослужителей иереев, все равно, как священников, так и монашествующих, было опасение соблазна для верующих, вверявших им тайны своей совести. Да, это опасение имеет гораздо большее значение, чем обычно думают. Вспомните, что и теперь многие интеллигенты избегают исповеди у своих приходских священников и говеют в монастырях. Ведь исповедь есть единственный в настоящее время момент, когда человек становится лицом к лицу пред всеведущим Богом, когда снимает с себя маску лицемерия, коею закрывается всю свою жизнь, когда может при помощи духовника видеть себя таким, каков он есть… А без этого – он постепенно перестает быть христианином, я сказал бы – человеком по образу Божию. И вот ради каких-то удобств для лишаемых сана или попирающих его ради женских прелестей, сбрасывающих с себя крест ради земных расчетов, – во имя моднаго принципа свободы совести подвергать верующих искушению – укрывать грехи на исповеди и тем ввергать их в смертный грех по суду Церкви – судите сами, гг. члены Г. Совета: допустимо ли это в христианском законодательстве?! Ведь это поведет не только к искажению, но и к вытравлению в душах той совести, о свободе которой ныне так мною говорят!

Я боюсь еще одной беды для Церкви в том случае, если закон снимет все правоограничения с белаго и монашествующаго духовенства при снятии с них сана. Я боюсь, что в духовное сословие ворвутся нежеланные кандидаты, которым нечего будет терять. При недостатке кандидатов священства нам, архиереям, еще труднее будет уберечь Церковь от таких лицемеров, вроде Гапона, Михаила и им подобных. Каждый проходимец, получивший среднее образование, легко может притвориться на время невинным агнцем, чтобы потом, получив благодать священства, сделаться волком, а в случае изобличения снова вернуться туда, откуда пришел. У нас есть епархии в 2–3 миллиона душ православных, с 1500–2000 церквами: возможно ли архиерею знать каждаго священника, иметь на все места достойных кандидатов? Священническия места пустуют иногда по полугоду, почти по году. Прихожане слезно умоляют прислать священника, а никто не подает прошения. Рад бываешь всякому кандидату, который на первый взгляд покажется порядочным человеком и выдержит пастырский экзамен. Снятие всяких ограничений поставит священника на одну доску с чиновником. Не дает архиерей лучшаго места – не хочу оставаться в сане. Подвергли какому-нибудь штрафу, выговору, не говорю уже о монастырском подначалии – то же. Конечно – худая трава из поля вон, но этой худой травы будет меньше, если сан священника в глазах закона будет стоять выше чиновника, если измена алтарю будет и государственным христианским законом считаться делом предосудительным, укоризненным.

Вот те главныя основания, по которым я считаю нужным поддерживать заключения нашей комиссии с теми поправками, какия вносит в них В. К. Саблер”.

Как я сказал выше, все наши соображения большинством 4-х голосов – не православных – были отвергнуты. Не скрою, что решение такого важнаго в принципиальном отношении вопроса произвело на меня, да и не на меня одного, тяжелое впечатление. В чем сущность дела? В том, что государство ни во что ставит отречение лица, облеченнаго священным саном, от благодати священства, нарушение им иерейской присяги или монашескаго обета, лицемерно ссылаясь на то, что раз церковная власть якобы разрешает добровольное отречение, то оно, значит, не наказуемо, государство решает, что такое лицо не подлежит никакому ограничению. Но ведь нашими правыми ораторами было достаточно выяснено, что каноны церковные не допускают добровольнаго сложения сана, и то, что называется теперь разрешением добровольнаго сложения сана, есть, в сущности, только регистрация церковного властию самовольнаго попрания благодати и обетов, за что древняя Церковь подвергала отлучению и нынешняя вовсе не признает делом нравственно дозволенным и лишает таковых права оставаться в клире даже на низших степенях. Государство должно же принять во внимание, что таковые нарушители не заслуживают уважения наравне с людьми, ничем себя не опорочившими. В этом должно выразиться уважение государства к самой Церкви. Но в решении Г. Совета сего не усматривается, и вот вчерашний духовный отец, как это было недавно, ныне пускается в пляс на глазах своих бывших духовных детей, или открывает винную лавочку, или творит нечто иное, зазорное, смущает верующих, а государство, вместо того, чтобы пощадить совесть их и оградить от соблазна, дает ему право на общественную и даже царскую службу… Не приведет к добру это нежелание поддержать авторитет Церкви в глазах народа. Оно есть признак, что союз Церкви с государством надрывается, что для голосующих за таковые законопроекты безразличны интересы православных людей и дороже интересы расстриг, к которым народ относится, как к клятвонарушителям. В святом деле законосоставления должно принимать во внимание и мнение православнаго народа, как и мнение Церкви Православной. Будем надеяться, что впредь наши мужи государственные будут осторожнее и не будут поддаваться обаянию речей ораторов, стоящих на стороне врагов Церкви, – сознательно или безсознательно – это дело их совести.

№ 54

О тонком яде, проникающем в нашу духовную журналистику

Не могу я, за недостатком времени, следить за нашей периодической литературой, за газетами и журналами так исправно, как это было бы нужно по нашему времени, но и без того почти не проходит дня, чтобы не попадалось на глаза то или другое доказательство постепеннаго, так сказать, перевоспитания наших православных взглядов, а затем и понятий в нашем обществе – притом не том безбожном обществе, которое приходится причислить к культурным язычникам, а в среде людей, считающих себя, и ненапрасно, религиозными и православными. Бывало, лет десять-двадцать назад, если встретишь что-либо в духовном журнале, противоречащее православным воззрениям, то уже это “режет глаза”: смотришь, в том же или другом подобном журнале скоро появляется и опровержение такого уклонения от заветных преданий родной Церкви. А ныне – увы – если бы кто вздумал заниматься такими опровержениями, то у него не достало бы ни времени, ни сил на такой геркулесовский подвиг. Поневоле молчишь, по пословице: “На всякий роток не накинешь платок”. Одним словом – “свобода”! Чего же вы еще хотите? И пишут, и печатают все, кому только не лень, не справляясь ни с мнением Церкви, – хотя и именуют себя православными, – ни даже с здравым разумом…

Ко всему можно привыкнуть, но вот чего душа не выносит, вот что особенно бьет по сердцу – это когда человек, котораго привык уважать за его литературные труды, за его служение святой матери-Церкви художественным пером, когда такой человек, в унисон с иудействующими газетами начинает как бы подслуживаться духу времени и идти в разрез с прямым учением Церкви в вопросах веры или церковной дисциплины… Ради чего это?

Я прошу моих читателей прочитать вот эту выдержку из “Русскаго Паломника” (№ 52, 1910 г.):

“Теперь в этом Шамордине страждет одна женская глубокая душа. Она любила брата, инокиня Мария, в миру графиня Мария Николаевна Толстая. Она знала, как сильны были его религиозные чувства. И как отрицать их, когда в его произведениях написано столько вдохновенных страниц из церковно-православной жизни русскаго сердца? Я сам слышал от нея, как графа Толстаго и в годы его отрицания влекло к Церкви, как его можно было видеть потихоньку зашедшим к богослужению в московских церквах и простаивавшим службу, притаившись, до конца. И как противоречит этому богоборству это примирительное паломничество в Оптину! Но насилие над его душой окружающих не дало ему вернуться в Церковь! Будем верить, что между душой старца, осыпанной столь великими милостями Божиими, и его Богом, в последние часы догорающей жизни, неведомо ни для кого, произошла великая тайна, – что Бог, сторожащий душу человека и до последняго мгновения борющийся за ея спасение, призвал к себе эту скорбную мятущуюся душу, что радостно она прильнула к ногам Христовым и в том обрела себе покой и спасение”…

Пишет это известный в духовной литературе автор, скрывающийся под псевдонимом Е. Поселянин. Откровенно говорю: от него-то, как стараго моего сотрудника по “Троицким Листкам”, я всего меньше ожидал таких рассуждений… Прежде, чем печатать эти размышления, ему подобало бы показать их хотя бы тем же Оптинским старцам, и – я уверен – они не благословили бы печатать этих строк. Довольно сказать, что в одной Вологде приходили ко мне на одной неделе три скорбныя души, возмущенныя сими нецерковными строками. Я начинаю уже получать письма и из разных концов святой Руси с выражением того же недоумения: как отнестись к этим немногим, но смущающим душу строкам? Один подписчик “Р. Паломника” даже заявил мне крайнее сожаление, что подписался на этот журнал. Я успокоил его, сказав, что нельзя же каждому печатному слову простаго смертнаго верить; не обязательно веровать в то, во что ему хочется веровать. Я не стану касаться тайны скорбящей души достопочтенной старицы, подвизающейся в Шамордине: ее, конечно, уже успокоили опытные старцы Оптиной пустыни, научив всецело предать судьбу несчастной погибшей души ея брата Богу милосердому и правосудному. Ведь всеконечно, она любит Господа Иисуса Христа несравненно больше, чем брата по плоти. Конечно, она помнит слова Господа: Мк. 9, 42–47. Несомненно, она с негодованием отвергает все хулы своего брата на ея возлюбленнаго Спасителя и Искупителя. Бог готов всех спасти, но не все свободною волею хотят принять спасение, а насильно и Всемогущий не спасает. Еще в Ветхом Завете Господь говорит чрез пророка Иезекииля: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был, обратитесь, обратитесь от злых путей ваших: для чего умирать вам, дом Израилев? Но Бог сколько милосерд, постольку же и правосуден. В чем застану, в том и сужу, говорит Он. Праведность праведника не спасет в день преступления его, и беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения его от беззакония своего… Когда Я скажу праведнику, что он будет жив, а он понадеется на свою праведность и сделает неправду, то все праведныя дела его не помянутся, и он умрет от неправды своей, какую сделал. – Те религиозные переживания, который отразились в прежних произведениях Толстаго, еще не представляют собою спасительных подвигов или добродетелей, совершаемых при помощи благодати спасающей: они могут только послужить ему же во осуждение. Нельзя же забывать его богохульство, или, как выражается сам автор, богоборство: ведь, все это, чего мы не можем даже повторить печатно, на что приходится указывать только намеками, ибо даже нынешняя свобода печати не допускает его мерзостных выражений в отношении святейших истин нашей веры, – все это было после тех немногих переживаний, которыя свойственны каждому верующему, но которыя он, как художник, умел лучше многих из нас изображать, – а в конце-то его жизни остается неопровержимым факт вражды к невесте Христовой Церкви и Самому Господу Иисусу Христу. В этом остался нераскаянным несчастный писатель… В свое время я уже говорил, что он метнулся было на минуту в сторону Церкви, в Оптину, но уже было поздно: милосердие Божие истощилось, он стал не способен к смиренному покаянию и потому затворена быша двери. “Насилие над его душой окружающих” не имело бы места, если бы не было на то Божия попущения по его же неспособности к покаянию. Да, он был “осыпан великими милостями Божиими”, но во-первых, ведь Господь сказал: кому дано много, от того много и взыщется, во-вторых, он ведь употребил сии дары не во славу Божию, особенно в последнюю половину своей жизни, а на служение сатане, и наконец, в-третьих, слово Божие нас учит, что вне Церкви нет спасения, а почтенный автор позволяет себе выдумывать какую-то новую теорию спасения, Церкви неведомую и ея учению противную. Церковь, согласно с словом Божиим, объявила Толстого еретиком, а святые отцы учат, что “быть еретиком значит быть отлученным от Бога” (слова преп. Агафона). “Спасается только тот, – говорит блаженный Августин, кто имеет главою Христа, а имеет главою Христа лишь тот, кто находится в Его теле, которое есть Церковь”. Она, и только она одна есть столп и утверждение истины, и кто не хочет быть ей покорным, тот пусть внимает грозному слову Христову: если и Церкве не послушает брат твой, то да будет он тебе, как язычник и мытарь (Мф. 18,17). “Кто Церкви не слушает, говорит один св. отец, тот не есть сын Церкви; кто не сын Церкви, тому Христос не пастырь; кому Христос не пастырь, тот не Христова овца; кто не Христова овца, тот напрасно ожидает вечной жизни”. “Кому Церковь не мать, говорит св. Киприан, тому Бог не Отец!”