— Он никогда не становится ни псом, ни человеком, — продолжил парень. — Это чтобы удобнее было. Зубы-то у пса острее, а у человека — руки ловкие. До кого зубами не дотянется, того молотом добивает...
Он вдруг остановился и, выпустив руку Торы — кожа сделалась красной, воспаленной — сказал:
— Так что, не выходи последней. Я предупредил.
Тора говорила себе, что не надо ему верить: мальчишки вообще врать горазды, ее братец тоже постоянно себе чего-то придумывает. И этот ничуть не лучше. И значит, нечего бояться. Но мимо Привратника шла, затаив дыхание.
А он не спал, дремал, поглядывая на щенков сквозь длинные женские какие-то ресницы.
И стоило переступить край разлома, как все переменилось.
Каменный лог не пугал — он пел.
Тора никогда не слышала музыки более прекрасной. Шелест пепла, и переливы волн раскаленной лавы. Гул камня, самой земли. И свист пара, что вырывается из гранитного плена, спеша предупредить о новом разломе.
Голоса.
И струны, каждая — звучит по-своему.
Белесые тона серебра. И звонкое железо. Контральто белой платины тонет в свинцовых басах.
Золото.
Сурьма.
И шепот Ртути, которая спешит приветствовать со-родича, уговаривая не бояться.
Сила наполняет Тору до кончиков пальцев, что вдруг становятся неимоверно тяжелыми, такими, что не удержать. И Тора опускается на четвереньки. Ей вовсе не больно и не страшно. Ей радостно, потому что пламя, дикое, ярое, ласкает Тору. Оно рассыпает вуаль из искр, приглашая играть.
Это длится долго... бесконечно почти.
Бег по камням — Торе не следует соваться в низину, ей и края хватит, того, где правят тени. Они соглашаются поиграть, и манят, манят за собой. Она выплясывает, с легкостью меняя обличья, счастливая от того, что живое железо в крови покорно. Его слишком мало, чтобы бунтовать, но достаточно, чтобы Тора тоже была живой.
Искры садятся на морду, не жалят, но поддразнивают, и Тора подпрыгивает от счастья, пытаясь собрать все до одной. На языке искры горькие.
Все обрывается с криком, в котором столько боли, что Тора выпускает из пасти пепельного мотылька — они во множестве вьются над разломами базальта.
Крик длится долго...
Он из долины.
И Тора решается сунуться туда, где клокочут старые могучие жилы. Она крадется, и красная, подаренная Ртутью, шкура сливается с раскаленным гранитом. Камней много, и Тора перетекает от одного к другому. И останавливается на краю.
Дальше — столп пламени.
И огромный белый пес. Его тело покрыто чешуей, а три ряда игл на хребте подняты. Щелкает длинный хвост с кисточкой стальных крючьев, и мощные когти оставляют следы на камне.
Пес стоит, склонив голову на бок, и рассматривает огонь. В нем же не то пляшет, не то мечется фигура пса ли, человека... все больше — человека. Тот кричит. И пытается вырваться, но всякий раз, стоит сделать шаг за пределы огненного кольца, и белый пес оказывается на пути. В какой-то момент крик стихает. И тот, кто горел, падает на камни. Пес некоторое время ждет, а не дождавшись, уходит... и Тора прижимается к камням, боясь, что ее заметят.
Она лежит долго.
И когда ветер швыряет под лапы черный жирный пепел, решается встать.
Ей удается вернуться к кромке, и Каменный лог еще зовет поиграть, но Тора больше не слышит музыки, и тогда жилы ее отпускают.
Тора без труда нашла путь к выходу, но не она одна.
Перед разломом лежал пес. Тот самый, огромный пес белой масти.
И стоило Торе показаться, как он обернулся в ее сторону и зарычал...
Он лежал там долго... оказалось, целую неделю, хотя в Каменном логе время шло совершенно иначе. Пес позволял проходить мимо себя всем, кроме Торы. А на нее скалился. Не нападал, просто рычал, предупреждая, что если она подойдет ближе, то умрет.
И она осталась... ждала, ждала... а когда не осталось никого, кроме них с псом, он, наконец, поднялся и неторопливо потрусил к выходу.
Тора же, добравшись до разлома, вдруг вспомнила о Привратнике.
И о молоте.
Мальчишки врут... придумывают... пугают... и этот всего-навсего хотел напугать Тору... и у него почти получилось. Почти. Тора не собирается верить этим россказням.
Она выйдет.
Первые несколько шагов дались легко, но чем дальше, тем страшнее становилось. Вдруг вспомнилось, что голова у Привратника и впрямь скорее собачья, нежели человеческая. И что плечи огромные, а руки длинные, молот в таких держать удобно...
Тора все же доползла до той стороны, удерживая внезапно потяжелевшее второе свое обличье, готовая в любой миг скрыться в разломе. И когда Привратник повернулся к ней, она замерла.
— Ты потерялась, девочка? — спросил он низким сиплым голосом. — Пить хочешь?
Пить она хотела безумно.
И Привратник достал из-под камня не молот, но серебряную флягу.
— Что ж ты так? Родители, небось, изволновались... ничего, я позову, и за тобой придут.
И теплая, с кисловатым вкусом вода, показалась в тот миг вкусной до невозможности. Тора пила и пила, а Привратник не говорил, что ей уже хватит.
И вовсе он был не страшным...
Потом за ней действительно пришли, и хорошо, потому как сил у Торы не осталось совершенно. Мама, увидев ее, заплакала, а папа стал говорить, что все хорошо, потому как хорошо закончилось.
— Не знал, что ты умеешь оборачиваться, — сказал райгрэ.
— Это было только один раз и... больше не повторялось.
Тора пробовала, дома, и потом на Побережье, но живого железа в ней было слишком мало, а жилы — далеко.
— Ты кому-нибудь рассказывала о том, что видела? — райгрэ водил пальцем по запястью, и сердце, колотившееся быстро-быстро, успокаивалось.
— Да. Папе.
— И что твой отец?
— Он сказал, что мне, наверное, привиделось. Что это морок был. В Каменном логе случаются мороки. А у меня воображение живое.
Когда же Тора стала возражать, то накричал на нее. Велел забыть о всяких глупостях... сказал, что если Тора станет рассказывать, то ее отправят в сумасшедший дом.
— А потом мы уехали на Побережье... сестра очень сильно болела. Ей нужен был морской воздух.
Райгрэ кивнул, но видно было, что думает он о чем-то своем, ни с Торой, ни с ее сестрой — как она теперь? — не связанном.
— Только сначала мне лилии прислали...
Огромную корзину белых-белых лилий, в которых пряталась карточка с золотыми виньетками. Тот же белый картон, те же буквы, выведенные неровным нервным почерком.
«Ты не слабая. Обещаю, что мы еще встретимся»
— И вчера вот тоже... с запиской. И я вспомнила. Я действительно не знаю других высших, — шепотом добавила Тора. — И если тот из театра... у него ведь тоже белые волосы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});