– Я видел тебя с сестрами Росса. Приятно, должно быть, поболтать с ровесницами?
– Да.
Он опять нахмурился, до него дошло, что что-то не так.
– Но?…
Она пожала плечами.
– Я просто не всегда знаю, что именно надо сказать.
– Ты? Вот это новость! Что б ты да не находила слов?
Она засмеялась.
– Ты говоришь это так, словно знаешь меня лучше, чем я сама.
Его рот дернулся.
– Я, бывало, сидел, слушал тебя и недоумевал, как юная девушка может так много говорить. Сколько раз я засыпал на солнце, слушая тебя.
Она игриво толкнула его.
– Ты же вроде должен был удить.
– Как я мог, когда твоя болтовня распугивала всю рыбу?
– Ну зачем же так преувеличивать? – возмутилась она.
Руки в боки, с развевающимся на ветру рыжим золотом волос, с большими голубыми глазами на хорошеньком личике, она так напоминала ему себя прежнюю, что яростная волна тоски ударила его прямо в грудь. Ему захотелось вернуться в прошлое. Захотелось прижать ее к себе и никогда не отпускать.
Как он мог думать, что сумеет забыть ее? Она часть его. Это трагедия всей его жизни.
– Магнус? – Она озадаченно сдвинула брови.
Он отогнал прочь воспоминания и сконфуженно улыбнулся ей.
– Болтала, болтала, но я был не против. Мне нравилось тебя слушать. Так почему же сейчас ты не знаешь, что сказать?
Она пожала плечами.
– Ты всегда был другим. С тобой я никогда не боялась сказать что-то не то. С тобой мне всегда было хорошо и покойно. Потом, правда, многое изменилось.
Он не понимал ее, но чувствовал, что есть что-то важное в том, что она говорит.
Она заметила в его лице замешательство и попробовала объяснить:
– Дело не в том, что я не знаю, что сказать, а просто говорю порой что-нибудь не то. – В ответ на его недоверчивый взгляд она криво улыбнулась. – К примеру, сегодня я была в Солнечной комнате с другими женщинами, и они говорили о поросенке, которого зажаривают для пира. А я зачем-то начала рассказывать, как первый раз увидела, как рождаются поросята, и как это было необыкновенно. Вряд ли они сочли это подходящей темой перед трапезой. – Она указала на большой валун у кромки воды. – Я как вон тот баклан – видишь, он один черный среди всех желтоголовых. Наверное, есть во мне какая-то чудаковатость.
Он нахмурился.
– Глупости.
Но, подумав, он сообразил, что, когда они бывали на играх, он и вправду замечал, что она редко общается с другими девушками.
– А как же Мюриел?
– Мюриел другая. У нас с ней много общего.
– А с другими разве нет?
– Кое-что. – Она пожала плечами. – Я не знаю, это трудно объяснить. – Я хочу того, чего они, как правило, не хотят.
– Чего, например?
Она задумалась на минуту и просто сказала:
– Большего.
Хелен видела по его лицу, что он не вполне понимает ее. Это неудивительно, поскольку она не знала, как объяснить про ту «своевольную» сторону своей натуры, которая побуждает ее следовать за зовом сердца, и то смутное ощущение вины и неловкости, которое охватывает ее, когда она слушает других дам, с готовностью делающих то, что от них ожидают.
– Впрочем, все это ерунда, – сказала она, внезапно смутившись. – Мелочи жизни. Не обращай внимания.
Он взял ее за руку и повернул к себе лицом.
– Нет. Расскажи мне подробнее, я хочу понять.
Вот что всегда отличало его от других мужчин: желание и готовность попытаться понять.
– Я хочу жить жизнью, которая существует за пределами крепостных ворот. Хочу иметь то, что есть у тебя.
– И что же это?
– Свобода. Выбор. Возможность выйти за ворота без того, чтоб за тобой тут же отправляли поисковую партию.
Он бросил на нее резкий взгляд, но потом печально улыбнулся, похоже, поняв, что она имеет в виду.
– Мы все связаны условностями, Хелен. У меня есть долг перед королем и перед своим кланом.
– Но тебе нравится то, что ты делаешь, и ты, должно быть, получаешь удовлетворение от того, что делаешь это хорошо. Ты же не хотел бы быть ученым мужем или прелатом, а не воином?
– Бог мой, нет!
Выражение его лица рассмешило ее.
– А что, если б перед тобой был только один путь? Только одна дорога, которой можно пойти? Порой, слушая разговоры других женщин, я начинаю ощущать, как этот груз давит на меня, и не нахожу себе места, и чувствую, что должна что-то в конце концов делать.
Он внимательно смотрел на нее, возможно, понимая ее лучше, чем она себя.
– Я бы сказал, что быть королевской целительницей, это весьма достойное дело, и еще какое.
Она улыбнулась.
– Следить, чтобы он ел овощи, вряд ли назовешь важным делом. Мы оба понимаем, что я здесь скорее ради предосторожности, на всякий случай. Не знаю, чего я хочу, но вряд ли это жизнь за десятифутовой толщины стеной вроде этой. – Один уголок ее рта приподнялся. – И определенно больше, чем следует желать женщине моего положения. – Она вдруг устыдилась своего эгоизма. – А вообще-то у меня хорошая жизнь, я должна быть довольна ею.
– Поэтому ты отказала мне? – тихо спросил Магнус.
Она вздрогнула, удивившись не только тому, что он затронул эту тему, казалось бы, она осталась в далеком прошлом.
– Я многого опасалась тогда, – призналась она. – Твоя мать… я боялась, что никогда не смогу быть такой, как она, и не хотела разочаровать тебя. Я… я не была уверена, что готова к браку.
Она ощущала на себе его взгляд.
– Быть может, твои чувства изменятся, когда ты все же выйдешь замуж и родишь детей.
Это то, чего ей полагается желать. И она желает. Но…
А вдруг этого недостаточно?
Она печально взглянула на него.
– Мои братья тоже так говорили. Но в первый раз все обернулось не слишком хорошо. Ошибкой было выходить за мужчину, которого я не любила.
Несколько долгих ударов сердца они смотрели глаза в глаза, пока он не отвел взгляд. В эту минуту она отдала бы все на свете, чтоб узнать, о чем он думает. Но он опять закрылся от нее, и она чувствовала, как он отдаляется.
Хелен пожалела, что упомянула о браке с Уильямом, но как они могут оставить прошлое в прошлом, если он постоянно напоминает ей об этом? Как будто призрак его друга все еще стоит между ними.
Он оттолкнулся от стены.
– Нам пора возвращаться. Твоя армия скоро начнет тебя искать.
Она поморщилась. Ее армия – одна из причин, по которой она почувствовала, что задыхается и нуждается в глотке воздуха.