К лету 1915 года Вильсону была уже внушена идея междунарR^ ной организации, которая бы регламентировала мировую политику.»-контролировала ее субъекты, а Вашингтон в этой организации играл бы роль своеобразного третейского судьи, от которого зависит peassr ние спорных вопросов. Новая «миротворческая» инициатива была представлена Хаузом воюющим сторонам в начале октября 1915 год». Она касалась трех вопросов: создания всемирной организации, проблемы сокращения вооружений и принципа «свободы морей». Плаи был разработан в сотрудничестве с англичанами и получил их поеную поддержку. Это было зародышем Программы из 14 пунктов, которая в окончательных очертаниях была предложена уже на фоне революции в России. Вскоре после того, как США вступили в войну в апреле 1917 года, Вильсон пишет полковнику Хаузу: «Когда война окончится, мы сможем принудить их мыслить по-нашему, ибо к этому моменту они, не говоря уже обо всем другом, будут в финансовом отношении у нас в руках»[304].
США выходят из своей «изоляционистской» доктрины с программным документом, имеющим характер универсалистского проекта, автором которого был пресловутый полковник Хауз, загадочный alter ego Вильсона. Фигура Хауза недооценена историками, она связана с самыми неожиданными кругами в американской политике начала века. Известно, что оценка в советской литературе изменилась в результате перевода и публикации «Архива полковника Хауза», где были расшифрованы многие геополитические эскизы, спрятанное за демократическими лозунгами. Тем не менее во многих работай указывалось, что Программа была попыткой противопоставить чтото советскому Декрету о мире, «разоблачавшему империалистические цели мировой войны, и тем подорвать влияние советской внешней политики»[305]. Вряд ли можно всерьез говорить о влияний «советской внешней политики» в 1918 году, когда был заключен позорный Брестский мир. Наоборот, Брестский мир с Россией наглядно показал, что готовила Германия для проигравших. Программа из 14 пунктов предлагала создать условия для новых сил и новых методов политики в мире.
Главное в этом документе — снижение традиционной роли национальных государств, устранение акцента на национальных интересах, создание первого типа универсальной международный организации — Лиги Наций — и интернационализация международных проблем. США и стоявшие за ними финансовые круги сумели подменить цели войны, ради которых французы, немцы, англичане и русские гибли на фронтах. Г. Киссинджер представляет эту подмену в качестве моральной и политической победы Нового Света над имперским Старым: «Вступление Америки в войну сделало тотальную победу технически возможной, но цели ее мало соответствовали тому мировому порядку, который Европа знала в течение столетий и ради которого, предположительно, вступила в войну. Америка с презрением отвергла концепцию равновесия сил и считала практическое применение принципов Realpolitik аморальным. Американскими критериями международного порядка являлись демократия, коллективная безопасность и самоопределение — прежде ни один из этих принципов не лежал в основе европейского урегулирования»[306]. Эти принципы никогда не применялись универсально. Сам Вильсон предназначил их для расчленения Австро-Венгрии, но в Программе охарактеризовал Россию как единое государство. Такая же позиция была донесена позднее через «личного друга и представителя Вильсона в Париже Шотуэлла делегации «ведомства» С. Сазонова для предполагаемых, но не состоявшихся переговоров в США. Поскольку через десять лет забота о единстве России и русского народа превратилась в борьбу за свободу «порабощенных» Россией наций, можно полагать, что США вначале опасались, что прибалтийские, украинское и закавказские государства попадут в иные сферы влияния, приведя к такой конфигурации Европы, которая не нуждалась бы в покровительстве США.
Как за философией нового мира, так и за избирательностью ее применения скрывалась Realpolitik невиданной амбициозности, достигаемая совершенно иной внешнеполитической идеологией. США воздерживались от признания или поощрения распада Российской империи по весьма очевидным причинам: меньшевистская Грузия имела Потийское соглашение с кайзеровской Германией, литовская тариба в Ковно, созданная германскими оккупационными властями в декабре 1917 года, провозгласила вечную и нерушимую дружбу опять же с Германией. Украина была почти оккупирована германскими войсками. Даже переориентация их элит на англосаксонскую часть Антанты в тот момент означала не американское, но британское влияние и соблазн для Британии продолжать традиционную политику коалиций и интересов.
Политику США характеризуют тайные рекомендации американского генерального консула в Москве Пуля генконсулу США в Омске (само появление там генконсульства носит весьма «ситуационный» характер), сделанные как раз в момент, когда в лучах Программы из 14 пуктов должны были померкнуть имперская идеология Старого Света и традиции раздела мира на сферы влияния. Телеграмма гласила: «Вы можете официально известить чехословацких вождей, что впредь до дальнейших указаний союзники с политической точки зрения будут рады, если они будут оставаться на своих нынешних позициях… желательно, прежде всего, чтобы они обеспечила контроль над Транссибирской железной дорогой, а если возможно» удерживали контроль на территории, где они теперь господствуют»[307]. Программа Вильсона гласила, что «Россия слишком велика и однородна, ее надо свести к Среднерусской возвышенности… Перед нами будет чистый лист бумаги, на котором мы начертаем судьбу российских народов». Пункт 6 о России предполагал на территория Российской империи «признание де-факто существующих правительств» и «помощь им и через них» — Украинскую раду, оккупированные кайзеровскими войсками Эстонию, Латвию, Литву, а также отдельно и большевиков и белых, как и вывод из самопровозглашеитных территорий всех иностранных войск[308] (в том числе и Белой и Красной армий, могущих восстановить единство страны). Это означало не что иное, как международное признание и закрепление расчленения исторической России.
Хауз и Ллойд Джордж продвигали идею пригласить на Парижа скую конференцию все «фактические» правительства на территории исторической России, в связи с чем зондировались различные промежуточные механизмы (конференция на Принцевых островах и др.)[309], что вызвало возмущение лидеров Белого движения. Возражала и Франция, чью непримиримую позицию советская историография объясняла часто «патологической ненавистью» Франции к большевикам по сравнению с симпатией «молодой демократической Америки». Дело было все же в том, что Франция была заинтересована не в упразднении, а в сохранении хотя и ослабленной, но преемственной России, которая бы выполнила свои обязательства по долгам царского правительства и участвовала в европейском балансе.
Дипломатическая работа и борьба Франции, Англии и США вокруг условий для побежденной Германии и заключения Версальского договора демонстрируют столкновение традиционного подхода максимальной компенсации потерь и предотвращения реванша с построением новой системы международных отношений, закрепляющих интернационализацию проблем, естественную в послевоенном урегулировании.
Программа Вильсона и деятельность Хауза в связи с Парижской мирной конференцией, готовившей Версальский мир, была очевидно нацелена на создание качественно нового типа системы международных отношений, руководимой международным механизмом — Лигой Наций. Отличие космополитической интерпретации мировой системы и национального подхода иллюстрируют «Архив полковника Хауза» и мемуары блестящего Андре Тардье — главного автора французской политики, игравшего ту же роль во французской делегации на Парижской мирной конференции, что и полковник Хауз в американской[310]. «Непримиримое различие между американской и европейскими концепциями международного порядка, особенно французской» (Киссинджер) проявлялось в том, что Вильсон пытался отвергать мысль о существовании структурных причин международных конфликтов и жаждал учреждения институтов, которые бы устранили «иллюзию конфликта интересов и позволили бы утвердиться подспудному чувству мировой общности». Франция же, сама театр множества европейских войн и сама участник еще большего их числа, не мыслила в ключе, в котором столкновение национальных интересов лишь иллюзорно, а якобы существует некая «вселенская, основополагающая гармония, пока что скрытая от человечества». Такое описание Киссинджера явно содержит элемент скрытой иронии отнюдь не наивного автора над предметом своей апологетики.