Читать интересную книгу Виртуоз - Александр Проханов

— Вы и есть Романов. Вы и есть цесаревич. Вы и есть претендент на русский престол. Когда я вас увидала, меня поразило ваше сходство с Государем Императором, не внешнее, а внутреннее, духовное. Наивность, доверчивость, прямота. Исходящий от вас свет и одновременно глубокая печаль, необоримая и трагичная. Я почувствовала вас сердцем, как будто ангел пролетел и сказал: «Это он». Я из старинного дворянского рода Волховитиных. Мои предки сражались под Псковом со Стефаном Баторием. Вместе с Петром ездили в Голландию и строили на Балтике флот. Вместе с Суворовым брали Измаил. Погибали на Бородинском поле и под Плевной. При большевиках нас расстреливали под Воронежем, рубили шашками в Крыму, морили на лесоповалах. Я — последняя из Волховитиных. Всю жизнь живу среди враждебных, чужих, оглохших и ослепших людей. Несу под сердцем золотую свечечку своей фамильной веры, родовой чести и красоты. Когда я вас увидала, эта свечечка вдруг ярко вспыхнула. Вы тот, долгожданный, кого вымаливали соловецкие мученики, о ком мечтали изгнанные за правду эмигранты, кого выстрадала Россия. Верьте мне, вы получите царство, и при вас Россия снова станет могучей православной монархией, империей света.

Ее слова кружили ему голову. Не безумной, неисполнимой мечтой. Не честолюбивой страстью. А звуками чудесного голоса, музыкой близких, сияющих глаз, песнопениями прекрасного лица, ставшего вдруг драгоценным. Ее лоб с разлетом изумленных золотистых бровей, на которые хотелось дохнуть. Ее губы с тончайшим рисунком, которого хотелось коснуться губами. Ее высокая белая шея с розовой ниткой кораллов, под которой трепетала нежная жилка.

За окном, по темной воде, плыла баржа, плоская, низко сидящая, с прожектором на высокой мачте. Прожектор озарял палубу, на которой кружились в танце клоуны и шуты. Ряженые, размалеванные, в колпаках, смешных балахонах, полосатых чулках. Ходили взад-вперед на ходулях. Кувыркались. Жонглировали тарелками и кеглями. Среди них расхаживал косматый медведь. Скакал рогатый козел. Гримасничала дрессированная обезьяна. Плавучий цирк оглашал берега бравурной музыкой, хохотом. На турнике кружилась, сверкала, кидалась вниз и снова взлетала маленькая гимнастка, похожая на серебристую птицу. Цирк проплывал, оставляя на воде пестрое отражение, будто за баржой тянулось лоскутное одеяло. Алексей улыбался блаженно, радуясь этой детской потехе. Волны раскачивали поплавок, и ему казалось, что он на качелях.

Он вдруг ощутил хрупкость, быстротечность, случайность этих драгоценных мгновений, которые были, как разноцветная искра в хрустальном бокале: голову поверни — и погаснут. И нужно сберечь эту светоносную грань, этот ускользающий поворот головы, чтобы не исчезли ее близкие брови, рисунок губ, похожий на розовое крыло мотылька, чтобы продолжала биться на шее ее хрупкая милая жилка. Нужно покинуть этот коварный город, спрятаться там, где их не достанут рубящие сабли, лязгающие револьверы, грубые крики насильников. Где они сберегут эти хрупкие мгновенья, эту радужную искорку, эту горящую свечечку. Теперь же, немедленно, встать и уехать.

— Мы так мало знакомы, и так много друг другу сказали. Мы должны дорожить этой чудесной случайностью. Или, напротив, этой неслучайной, нам уготованной встречей. Ее надо сберечь, сохранить. Здесь столько коварства и хитрости, столько тайных угроз. Мы должны уехать. Сбежать из плена. Перелезть высокую стену, о которой вы говорили. Вырваться из равелина. Убежим, заметем следы, чтобы нас не догнали. Как в сказке, кинем гребень, и вырастет непролазный лес. Кинем полотенце, и разольется река. Убежим в Сибирь, где «сосна до звезды достает».

— «Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы, ни кровавых костей в колесе?»

— «Чтоб сияли всю ночь голубые песцы надо мной в первобытной красе».

Это было восхитительное совпадение, к ним одновременно явились строчки из русского священного текста. Значит, они оба молились по одному и тому же молитвеннику. У обоих было одно и то же евангелие.

— Я знаю заброшенные деревни в тайге. Поселимся в избушке. Я буду охотиться, рыбу ловить, собирать кедровые орехи. Нас никто не отыщет. Мы избегнем опасности. Не будем знать ничего об этом ужасном жестоком мире, где казнят царей, убивают поэтов, тихие родовые усадьбы оплетают колючей проволокой. Давайте встанем сейчас и уедем.

— Нет, мы не можем уехать. У вас совсем другая судьба. Вы избранник. Вам суждено стать русским царем. Спасти Россию, воссоздать великую империю, где восторжествует дух, воцарится красота, возобладает могущество, не свирепой силы и подавления, а добра, справедливости, русского стремления к божественной правде. Я вижу вашу судьбу, ваш венценосный удел. Я буду молиться за вас, следовать за вами, благословляя издалека ваш путь. И если вы позовете, я окажусь рядом. Буду вам служанкой, помощницей. К вам придут все народы, все обиженные и оскорбленные, все обожающие Россию. Ваш удел — воссоздать Империю, чертежи которой уже приготовлены, лежат на небесном престоле. Ждут, когда вы их перенесете с небес на землю.

Она говорила страстно, с молитвенным упованием. Вовлекала его в свою веру, в свое пророчество. Она была ясновидящей. Прозревала его триумфальный путь, его победное шествие. Венчала на царство. Набрасывала ему на плечи горностаевую мантию. Надевала на голову золотую корону. Вела к золоченому трону под парчовым балдахином. В тронном зале под хрустальными люстрами склонялись перед ним сановники в алых лентах, полководцы, усыпанные орденами, убеленные сединами государственные мужи, славные на всю Россию поэты и художники. Голова у него кружилась, и он с обожанием, с мучительной сладостью видел, как плещет зеленая волшебная влага в ее сияющих близких глазах, как приближаются к нему ее губы, словно мотыльковые, в нежном узоре, крылья.

За окном, в сумерках, по густой маслянистой воде, проплывал военный катер с отточенным носом, упрямой рубкой, контуром пулемета. Его боевая оснастка не пугала, а доставляла наслаждение. Мачта, борта, пулемет были украшены гирляндами, усыпаны бриллиантами, и он казался драгоценной брошью, опрокинувшей в темную реку лучистое отражение. Волны принесли к поплавку этот блеск, и Алексею казалось, что поплавок снялся с якоря и плывет вслед за бриллиантовым кораблем.

— Может быть, прав режиссер Олеарий? — говорил Алексей, провожая взглядом бриллиантовую волну. — Перевоплощение возможно? Переселение души и преображение тела? Ведь об этом сказано в Писании, об этом говорили поэты и философы древности. На это сегодня направлены лучшие умы человечества. Вы произносите огненные слова, в которых присутствует лучистая, на меня обращенная сила. Я чувствую, как начинаю меняться под воздействием этих лучей. Меняется состав моей крови, меняется строй моих мыслей, ход моей судьбы. Значит, преображение души и тела возможно?

— «Знал он муки голода и жажды, сон тревожный, бесконечный путь»… — ее голос был певуч, и он не испугался, а изумленно восхитился тому, что к нему секундой раньше залетел тот же стих, и она словно прочитала скользнувшую в его памяти строчку.

— «Но Святой Георгий тронул дважды пулею не тронутую грудь», — вторил он ей, чувствуя волшебное совпадение их переживаний, искавших и нашедших среди бесчисленных стихов один и тот же, им обоим ниспосланный стих.

— «Я угрюмый и упрямый зодчий храма, возводимого во мгле»… — ее голос был льющийся, струнный, и этот струящийся звук вливался в него, и вместе со стихом вливалась она сама, наполняла его своим дыханьем, своей сладкой силой, прелестной, пьянящей женственностью. Ему казалось, она перетекает в него, растворяется в нем, превращается в него.

— «Я возревновал о славе Отчей, как на небесах, и на земле». — Он нараспев продолжал вслед за ней слова русского акафиста. Перевоплощался в нее, насыщал ее своим обожанием, своим жадным влечением. Они были нерасторжимы, слились, преодолев изначальное разделение. Стих, который они читали, был волшебным псалмом, сопровождал их венчание, их соитие, их нерасчленимую близость.

— «Сердце будет пламенем палимо»… — ее голос звучал торжественно, пророчески, словно от нее исходила огненная и страстная весть. Она славили новое царство, новую Империю, императора-чудотворца. Он был ее кумиром, ее императором, которого она возводила на трон.

— «Вплоть до дня, когда взойдут, ясны, стены Нового Иерусалима на полях моей родной страны». — Как возвышенны были слова стиха. Какой святостью исполнено новое царство. Как чудодейственно преображалась неживая материя, обретая свойства жизни вечной. Какое искупление находила горькая история Родины, обретающей черты земного рая. Как он любит ее, сидящую перед ним, боготворит ее.

Теперь они читали вместе, на два голоса, как поют на клиросе, держа перед глазами священный текст. Их двухголосие отражалось от сводов и столпов волшебного храма, расписанного дивными фресками. Они стояли под венцами в луче света, и своды над ними теряли вещественность, раскрывалась бесконечная высота с мириадами звезд.