Меневы возвращались в Михайловку одни, сопровождал их только Сергей, да и тот, введя Наталью в дом, сразу попрощался. Она с сердечностью подала ему руку.
— Благодарю вас, — сказала.
— Это я должен вас благодарить, — возразил он, поднося ее озябшую руку к горячим губам.
Темный жар разлился у нее по щекам, и восторженный трепет пробежал по телу. Она хотела еще что-то сказать, но ласковые слова застыли на губах. Так он и ушел, а у Натальи было о чем поразмышлять в своей тихой светелке, у окна, под мурлыканье свернувшейся на ее коленях кошки.
Когда стемнело, Зиновия, в отороченном соболем мужском костюме из черного бархата, верхом прискакала в приходской дом. Данила с Василием оставались в Михайловке, священник затворился в обсерватории, Алена возилась на кухне. А стало быть, Зиновия могла без помех переговорить с Февадией.
— Что стряслось? — с любопытством спросила та, когда Зиновия поднесла палец к губам и доверительно к ней подсела.
— Феофан собирается похитить Алену.
— Что?!
— Чистая правда, — продолжала Зиновия, — и я, чтобы проучить его, придумала замечательную интригу. В восемь вечера Алена должна ждать его у садовой калитки, он подъедет туда на санях, но вместо вашей племянницы пусть похитит вас.
— Неплохая шутка, но если он меня узнает?
— Перво-наперво вы заприте Алену, — объяснила Зиновия. — Затем наденьте крестьянскую одежду Алены и закройте лицо платком, как делают турчанки.
— Ну что же, можно попробовать, — произнесла Февадия после короткого размышления. — Решено, я запру обоих, Алену и своего муженька, и буду поджидать Феофана.
Зиновия попрощалась с ней и галопом вернулась в Михайловку.
— Алена тебя ждет, — шепнула она Феофану. — Стало быть, быстро принимайся за дело, а я желаю тебе удачи!
Около восьми часов Февадия кликнула Алену и прошла с ней в ее комнату.
— Ты останешься здесь, — приказала она, с нероновским выражением лица, бедной девушке, — я обо всем знаю, тебе понятно?
— Что ты знаешь?
— Не задавай глупых вопросов, какое-то время ты посидишь здесь.
Она величавой походкой вышла за дверь и повернула ключ. После чего поднялась на башню, где застала мужа замершим в немом восхищении перед телескопом.
— Ты тут, Михаил? — спросила она.
— Да, моя дорогая.
— Тогда побудь наверху, пока я не позову тебя.
— Как тебе угодно.
Февадия и здесь повернула ключ в замке, а потом быстро переоделась. Через несколько минут она осторожно вышла из дома — в красных сапожках, пестрой кофте и длиннополой овчине, обернув голову красным платком, так что наружу выглядывали только поблескивающие хитрые глазки. Она тихо прошла через двор и по саду. Было довольно светло. Луна на ущербе мерцала в небе, точно урезанный евреем дукат. Снег поскрипывал под ногами, как будто могучий шаг попадьи выдавливал из него вздохи.
У калитки ее поджидал Феофан, тоже одетый по-крестьянски. Он намазал лицо сажей, как гайдамак,[85] а за кожаным поясом у него торчал пистолет. В десяти шагах стояли сани. Не проронив ни слова, эти двое обменялись нежным рукопожатием, потом она уселась, он взял поводья и кнут, и они полетели сквозь лунную ночь, так что снег и лед алмазными брызгами разлетались в обе стороны из-под полозьев.
Между тем оба пленника вели себя смирно, затем священник все же подал голос:
— Февади-я!
Никакого ответа.
— Февади-я! Голубушка моя, я могу спуститься?
И на сей раз никто не отозвался.
— Февади-я!
— Тетя уехала, — крикнула снизу Алена.
— Уехала? И куда же?
— Этого я не знаю.
Священник спустился с башни и обнаружил, что дверь закрыта на замок.
— Алена, дитя мое, иди сюда и отопри дверь — я, оказывается, заперт.
— Я тоже, дядя.
— Что все это значит?
— Я видела, как тетя прошла через сад, у калитки ее поджидал какой-то мужчина.
— Быть такого не может!
— Они вместе укатили в санях.
Оба пленника стали трясти двери, но тщетно: те не поддавались; а поскольку окна были с решетками, им пришлось покориться судьбе и ждать до тех пор, пока домой не вернулись Данила с Василием, но произошло это лишь около десяти часов. Тогда священник поднял страшный шум, а Алена принялась звать на помощь. В результате двери были открыты, и священник учинил племяннице спешный допрос.
— Ты не ошиблась?
— Нет.
— Ты действительно видела мужчину?
— Да.
— Кто же это мог быть?
— Мне показалось, что это был господин Винтерлих.
— Вот для чего новые платья! Вот почему все новые траты! — вскричал священник и тут же велел Алене одеваться, а сыновьям — запрягать сани.
— Я не могу найти ни своих сапог, ни овчины, — посетовала Алена. — Мою одежду, вероятно, надела тетушка.
— Тогда возьми ее вещи, — решил священник, — но только поторопись!
Сани были поданы, Черкавский уселся в них и взял в руки вожжи. Тут вышла и Алена в лисьей шубе Февадии. Через несколько минут они уже были в Михайловке. Священник с всклокоченными волосами вошел в трапезную, где в этот момент как раз ужинали. Алена робко последовала за ним.
— Винтерлих был здесь? — возбужденно спросил Черкавский.
— Винтерлих? — отозвался Менев. — Да вот же он перед вами.
Тот действительно сидел за столом, с самым невинным видом.
Все рассмеялись.
— Тогда я вообще ничего не понимаю, — растерянно проговорил священник.
Между тем Алена подошла к Зиновии и поинтересовалась, где Феофан.
— Не знаю, где он, — с напускным простодушием ответила змия.
— Молодой барин уже около восьми куда-то уехал, — сказал Тарас, хитро прищурившись. — Он, похоже, затеял какую-то отчаянную шутку, потому что вырядился крестьянином и намазал лицо сажей.
— Феофан? Разве такое возможно? — пробормотал священник. — Впрочем, вы наверняка что-то об этом знаете, — обратился он к Зиновии. — Ведь в указанное время вы были у моей жены.
— Это какое-то недоразумение…
— Я же вас сама видела, — сказала Алена, теперь тоже возбудившись от возмущения.
— Конечно, Алена вас видела! — закричал священник. — Значит, вы соучастница этого кощунственного деяния!
— О чем вы? — вмешался Менев. — Что, собственно, случилось?
— Вы спрашиваете, что случилось? — елейным голосом ответил священник. — А случилось то, что ваш сынок, господин Менев, похитил мою супругу.
38. Дуэль
Она, как львица, даже пусть ручная,
Не устоит и не упустит шанса
Кровавого исполнить с жертвой танца.
Байрон.
Дон ЖуанКогда священник с Аленой воротились домой, там сидела Февадия и, как ни в чем не бывало, играла с Данилой и Василием в домино.
В первое мгновение Черкавский оцепенел от неожиданности, затем отослал сыновей спать, а Алену попросил сходить в погреб за бутылкой вина.
— Что это тебе вдруг пришло в голову, — сказала Февадия, — кто в такой час пьет вино?
— Кто? Я пью, с твоего позволения! — Он, точно тигр в клетке, расхаживал из угла в угол. — Впрочем, если ты опять надумаешь пускаться в авантюры, делай это умнее, понятно?
— В авантюры? Я? — Февадия расхохоталась. — Ты, может, ревнуешь? Коль так, значит, мне удалось разыграть тебя.
— Не увиливай!
— Мне стало известно, что Феофан собирается похитить Алену, — спокойно продолжала она. — Поэтому я заперла ее и сама в ее одежде пошла к калитке. Ну и физиономия же была у него, когда вместо своей сладкой голубки он увидел рядом с собой меня! Я от души над ним посмеялась.
— И ты воображаешь, что я этим россказням поверю?
Алена принесла вино и вышла из комнаты, чтобы подслушивать за дверью.
— Я тебе больше ни в чем не верю! — крикнул священник, налил себе вина и залпом выпил бокал. — Ни в чем, чтоб меня черт побрал, если ты еще хоть раз меня проведешь.
— Не стыдно священнику так ругаться?
— А не стыдно жене священника позволять похищать себя?
Он опорожнил второй бокал.
— Если б ты только знал, как ты смешон!
Священник осушил третий бокал. Он, очевидно, намеревался таким образом придать себе мужества, однако последствия вышли совсем иные: вино развеселило его.
— Эх, стоит ли огорчаться из-за какой-то женщины, — произнес он, — один раз на свете живем, и лучше жить себе в удовольствие!
И он запел:
Жила одна смуглянка,Как смоль черна коса,На каждой щечке ямка,Что звезды в небесах.Острей любой булавкиГлядится мгла очей.Но жены и девчонкиНе стоят злых ночей!
— Лучше смеяться, чем плакать. Иди-ка сюда, потанцуем.
— Да ты с ума спятил!