Читать интересную книгу Течение времени - Эдгар Вулгаков

– Дан, ты прав. Николай Николаевич честный человек, настоящий коммунист. Он всегда ждал от партии, от партийной печати изменений, как и все мы, воспринял с большими надеждами XX съезд партии. Потом последовали разочарования. Там, где он работал, требовали выполнения идеи, рожденной кучкой людей или лидером, которую возводили в категорию догмы. Отступление от догмы каралось. Мне кажется, что его серьезно в партийных органах уже не воспринимают. Вот почему его из МГК перевели в райком. Думаю, сейчас у них он на положении прожектера. Ждут, что из его инициатив получится. Может быть, из-за этого послали в райком – в большей мере сам себе хозяин, а если что и натворит без ведома, закрыть и придавить легче. Все его начинания затухают, им не дают разгореться. Мне кажется, что изменения в низовой партийной печати – инициатива Николая Николаевича, как эксперимент. Если не будет решений ЦК в духе выступления Николая Николаевича, то нас ждут большие перемены, если и не всю партию, то группу, которую, скорее всего, назовут инакомыслящей, состряпают постановление. К этому надо быть готовым, Дан. Из мухи могут сделать слона. А могут вызвать в МГК или даже в ЦК, пожурить или дать команду вкатить по строгому выговору, а могут и не заметить. Это как решит хозяин-барин.

Днем с Дальнего Востока прилетела Светлана. Расцеловалась с тетей Грушей и зверятами, заодно прощупав все тело Зиты, нет ли чего плохого.

– Молодец, собачка, молодец, здоровенькая барышня. Пора тебе жениха подыскивать. Что хвостом виляешь, умница моя?

Разместилась с вещами в столовой, передала тете Груше большую сумку с рыбными деликатесами. Пошла в ванную, размеры и дизайн которой привели ее в восторг. А пока она мылась, тетя Груша распечатывала увесистый тюк с дарами моря.

– Светланочка, тебе давно пора замуж, что ты тянешь, аль секрет какой, тогда я молчу.

– Да нет у меня никаких секретов, тетя Груша, женихов подходящих нет. Один встретился в молодые годы, да и тот был женат. Одна так и мотаюсь по командировкам – должность такая, главный ветеринарный врач СССР. И докторская написана – защищать надо, а все некогда, квартира есть собственная на Сивцем Вражке, а идти туда не хочется – одной тоскливо. Мебель надо покупать, а с кем? Все заняты.

– Вот что я скажу, девка, замуж тебе пора, и срочно. Думала я о тебе – лучше Дана никого не знаю. Алешенькин приятель, в одном институте работают, его годок. Жил с мамой, а как она умерла, остался один, холостяк и привык уже к такой жизни скучной, и поплыл, и поплыл по течению жизни, как говорит Алеша, а ему уже пора в тихую заводь заходить, давно пора. А тебе не докторскую защищать надо, а дитя рожать.

– Вон вы какая. Я вашего Дана один раз видела у вас в Кривом. Сразу видно ученый: лохматый, одновременно две книжки читает, спорит и курит, спорит и курит, а когда танцует, все время на ногу норовит наступить.

– Курить он бросил, с Алешей регулярно ходит в парикмахерскую, а чистюля – еще таких поискать надо. Непьющий, добрый. Животных любит – страсть. Он кошку на помойке нашел, большого попугая завел и собаку.

– А какая у него собака?

– Хорошая, не перебивай! Тобик называется. Я бы сказала, глаза у него красивые – так и буравят в самую душу. Что тебе еще от Дана надо? Чтобы на лошади скакал, как гусар? Вот этого он не умеет. Зато машину водит лихо, как Алешенька. Они как начнут читать стихи с Алешей, да еще к ним Леночка присоединится, а еще Танюшка прискачет – лучше любого концерта. Да с таким проникновением читают, что только сидишь и шмыгаешь носом. И добрый: года два тому назад подобрал Дан Тобика в мороз, принес домой на руках, выкупал его в ванне, отогрел любовью. Уж привязан к нему Тобик, уж так предан, это я точно тебе говорю! А как он про Кешу рассказывает, это про попугая, понимаешь? У Кеши, говорит, хороший попугайский характер. Рассказывает, что Кеша любит перебирать шерсть у спящего Тобика, а у Тобика борода уж вся седая от старости. Тому такое ухаживание не всегда нравится. Сначала Тобик ворчит, потом рычит, а если и это не помогает, то вскакивает с лаем. Кеша с криком спасается бегством, иногда потеряет одно-два перышка, по крайней мере, полчаса не может успокоиться: издает звуки страшные, даже шипит, похоже, что лает.

Потом долго занимается туалетом, приглаживая перышки, а Тобика дня на три оставляет в покое. Иногда Дану кажется, что это у них игра, которая нравится им обоим. Тобик помахивает хвостом от удовольствия, когда загонит Кешу в клетку или куда-нибудь повыше. Дан считает, что они понимают, кто из них главный в его отсутствии. Они провожают его до дверей и, оставаясь в одиночестве, каждый занимается своим делом. Тобик спит возле дверей, Кеша забирается в клетку. Квартиру убирать и обед готовить к Дану приходит Татьяна Николаевна, ей уж за семьдесят, ничего такого не думай.

– А что я по этому поводу должна думать, тетя Груша? Ничего я и не думаю.

– Дай досказать про Дана. Когда Дан уезжает в командировку на несколько дней, за домом следит Татьяна Николаевна. А когда Дан возвращается, его радостным лаем встречает Тобик. А Кеша недоволен долгим отсутствием Дана – ворчит и шипит на него, взъерошивает перья, а через полчаса идет мириться. Кешка только Дана и признает, а Тобика терпит. Тиранил бедную кошечку – все норовил клюнуть ее, перья распустит и наскакивает, и шипит. Мирил он их, мирил, да так и не подружил. Так и пришлось кошечку-мурлыку отдать Татьяне Николаевне. Она взяла с удовольствием – красивая кошечка была, ласковая. А ты говоришь, что Дан на ноги наступает. Подумаешь! Вот и научи его танцевать. Лучше Дана у меня для тебя женихов нету, ясно? А я все думаю и думаю про тебя, девка. Хороший Дан человек, Светочка, и тебе пара.

– Может быть, он очень хороший, но при чем здесь я. Он мне в любви объяснялся, что ли? Он-то меня и знать не знает.

– Знает, знает. Все рассматривал твои монгольские фотографии, восхищался твоими подвигами.

– Какими еще подвигами?

– Всю Монголию на лошадях объездила, а орденов сколько получила? Что, не за подвиги? За подвиги получила, а Алешенька сказал бы «и за подвижничество». Да, чуть не забыла сказать – сегодня Алеша приведет Дана смотреть нашу квартиру, он еще не видел.

– Тетя Груша, так мне надо в парикмахерскую сбегать, где тут у вас поблизости?

– Под телефоном книжица. Найди Жанну. Скажи, что ты от Елены Федоровны, примет. Беги, девонька, беги.

Вскоре появились Алеша с Даном, принесли две бутылки «Хванчкары».

– А где Леночка? – поинтересовалась тетя Груша.

– Леночку еще в три часа вызвали в какую-то больницу на консультацию, будет с минуты на минуту. А где Светланка – доктор Айболит нашей великой родины? А, в парикмахерской? Между прочим, Дан, рекомендую обратить внимание на эту даму. Ее родители, биологи, всю жизнь провели на Камчатке, там и остались. А дочь отправили в Москву, обеспечивая финансами и прочими родительскими заботами на уровне ширпотреба. Все остальное она сама. Сама себя сделала. Да я тебе о ней рассказывал. Все при ней есть, только нет любви. Некому письма писать, только нам, а мы – ей. Мне кажется, что сейчас ее раздирает тоска от одиночества. В Москве прекрасная квартира, а живет у нас. Женщина тоскует, тебе это понятно? Обрати на нее внимание, хороший она человек, наша Светланка. А как к ней тянутся животные! Какой-то дар, просто чудо.

– Ясно, Алешка, ты мне говорил о ней много раз – еще в твою бытность на «сельской ниве». Теперь возникли реальные возможности заняться Светланой, если она меня воспримет. А что, не такой я плохой, хотя и прицепили бирку «холостяк». Правда, слово «заняться» звучит пошловато, я хотел сказать, что буду ухаживать за ней всеми доступными мне средствами, а со временем, если поймем друг друга, начну крутиться перед ней мелким бесом. Последняя женщина у меня была три года назад, ты знаешь. То ей одно, то ей другое. То ей один ресторан, то другой. В Большом зале консерватории – зевает. Оперу не признает. Женщина красивая, что и говорить, ты же знаешь, но пустая. Цирк любила и опустошала мой кошелек. Даже сберкнижку. Почему-то дал ей доверенность, зачем? Даже в мамины сбережения залезла. Однажды побывал у нее дома и понял: на мои и мамины деньги она обставила квартиру, купила ковры и прочие тряпки. А когда я в больнице лежал месяц – ни разу не зашла. Потом понял: никакой близости духовной, общности интересов у нас с ней нет и быть не может, мне с ней скучно. Расстались, и был от счастья на седьмом небе. Мне кажется, она самая настоящая стерва, как я сразу не понял, дурак.

Пришла Леночка.

– Дан наконец-то к нам пожаловал! А у нас гостья, наш хороший друг, Светлана. Вы чуть-чуть знакомы, познакомьтесь поближе, интересный человек.

– Леночка, спасибо, про Светлану я все знаю, Алешка доложил. Ты не знаешь, у нас сегодня были в масштабах института эпохальные события. Райком на Алешкиной заметке о Безымянке решил партийную идеологию в объеме местной печати поставить с головы на ноги. Мы застрельщики нового партийного движения! Не по указке сверху, а снизу – низовая партийная печать начнет крыть правду-матку без всякой цензуры, что бог на душу положит. Плохо живем, так и пишем – плохо живем; пьянствуем – так и пишем: страна гибнет от алкоголизма. Как улучшать жизнь – даем предложения. В этом большая тактика – предложения с мест, это, во-первых, а, вторых, до заграничной шельмующей нас печати далеко. Пока до «них» дойдет – или ишак сдохнет, или шах помрет. Шельмовать будет некого. На себе ставим эксперименты, Леночка, на Алешкиных перлах, как зачинатели нового партийного движения «Свободу низовой партийной печати!» Но по шапке мы получим в любом случае, точно. Такую же «шапку» получит Николай Николаевич, только будет ли ему на что ее надеть, вот в чем вопрос?!