Читать интересную книгу Траян. Золотой рассвет - Михаил Ишков

Все эти месяцы Траян не раз повторял, что главная задача состоит в том, чтобы решить дело миром. Рассуждая о дальнейших перспективах, он раз за разом настаивал на стратегической важности скорейшего и как можно менее болезненного решения «дакийской проблемы». Необходим не разгром, а именно капитуляция, которая позволит сохранить высокую боеспособность римской армии и даст возможность использовать даков в будущих войнах на Востоке. Император успел оценить их боевой настрой и умение сражаться, а также отличную воинскую подготовку среднего командного состава и стратегический талант Децебала.

Он понимал разгром Дакии как приведение даков к покорности с тем, чтобы Децебал принял на себя главное бремя обороны империи от германских варваров и пришлых племен, накатывающихся на Запад из Великой Степи. В узком кругу он, мечтая, не раз заговаривал о том, что было бы неплохо натравить волчью стаю даков против Парфии. Смяв последнего серьезного противника и соприкоснувшись границами с индийскими царствами, можно будет взять под контроль торговые пути, связывавшие Рим с Китаем.

На четвертый год царствования мечта Траяна превзойти в воинских подвигах самого Юлия Цезаря, преобразилась в четко продуманный замысел похода на Восток. Траян не раз повторял любимую фразу о том, что «империю нельзя заморозить в нынешних границах» и «подвиги предков (в первую очередь Юлия Цезаря) не повод для восхищения, а руководство к действию».

Размах был фантастический, тем не менее в его основе лежали очень веские и вполне практические соображения.

Вопрос стоял о выживании государства.

Римская империя торговала с Востоком себе в убыток и в очень значительный убыток, который не могли возместить никакая военная добыча, ни сбор налогов. Ежегодно не менее ста двадцати кораблей отправлялось из египетского порта в Индию и на Цейлон. В обмен на драгоценные ткани и, прежде всего, бисос и шелк, а также на пряности, травы, слоновую кость, черное и сандаловое дерево, индиго, жемчуг, алмазы и другие драгоценные камни, железные изделия, косметику, тигров и слонов в сторону Индии и Китая уплывало до полумиллиарда сестерциев в год.

В свою очередь Индия и Китай ввозили ковры, ювелирные изделия, янтарь, металлы, красители, лекарства и стекло.

Дефицит в размере ста миллионов сестерциев покрывался исключительно золотыми слитками. Большая часть этого золота оседала в руках многочисленных посредников. Торговля с Индией напрямую сэкономила бы империи огромные суммы, необходимые для возрождения хозяйственной жизни в самой Италии, экономическая жизнь которой угасала год от года. Кроме того, деньги требовались для возведения мощных пограничных оборонительных рубежей — лимесов, а также для решения внутриполитических задач, решение которых позволило бы Траяну утвердить Рим в качестве недостижимого и вдохновляющего примера для всех народов, населявших orbis terrarum, средоточием всего наилучшего, что было накоплено на земных просторах.

В течение зимы император, воплощая в жизнь идею Лонга, приказал Лузию Квиету готовить своих нумидийцев к самостоятельным действиям на вражеской территории. Кроме того, было решено создать еще один отдельный корпус, которому предписывалось действовать в ближайших тылах царя даков. Таким образом, нашествие на этот раз должно было покрыть практически всю территорию Дакии, что должно было лишить Децебала всякой надежды на успех. Лонг с полным основанием надеялся, что император доверит ему этот отряд. По правде говоря, Ларцию до смерти надоели чрезвычайно обременительные церемониальные и охранные обязанности, которые он исполнял при дворе. Хотелось на волю, хотелось взяться за живое дело, к тому же в случае успеха он мог рассчитывать на должность префекта претория, а это означало, что из среднего командного состава он окончательно переходит в немногочисленную, избранную группу полководцев.

Траян уже интересовался, как Ларций Лонг видит задачи подобной конной группы?

Громом среди ясного неба прозвучал для Ларция неожиданный отъезд императора в Паннонию в компании с Лузием Квиетом и Квинтом Марцием Турбоном, отлично зарекомендовавшим себя во время первой кампании в Дакии. Конечно, Траян был скор на решения, он вполне мог получить вечером какие‑нибудь неприятные известия, а утром отправиться в путь, однако всякий раз Ларция ставили в известность и, невзирая день за окном или ночь, требовали подготовить либо расширенный почетный эскорт, либо немногочисленный отряд для охраны императора. На этот раз никто не удосужился сообщить префекту гвардейской конницы о предстоящей поездке.

После спешного отъезда Траяна Элий Адриан при встрече, по — дружески, как бы сочувствуя Ларцию, предупредил его, что император недоволен его жестокостью в отношении зависимых от него людей. Племянник императора, получивший в том месяце чин претора, пояснил, что дяде не по нраву строптивость префекта, его непонимание смысла внутренней политики принцепса, основанной на принципе «добродетельной силы», а также «благожелательного отношения власти ко всем подданным империи, как гражданам, так и не гражданам, что должно вызвать взаимное доверие и активную поддержку населения мероприятий, проводимых властью».

— Зачем упрямишься? — спросил Адриан, — Зачем ведешь себя вызывающе по отношению к властителю? Чего ты хочешь добиться?

Ларций растерялся, не сразу нашел что ответить, а когда сообразил, Элия рядом уже не было. Это было у него в привычках — смутить человека, вывести его из равновесия и поспешно сбежать.

Спустя неделю до Лонга дошло, что в компании своих сторонников Адриан позволил себе куда более откровенные и дерзкие высказывания. Он открыто заявил, что идея «добродетельной силы» и «всеобщего мира между подданными» недоступна пониманию этого «однорукого олуха», не понимающего, что нельзя подвергать порке философа, тем более ссылать его на кирпичный завод. К сожалению, с многозначительной усмешкой добавил императорский воспитанник, вблизи верховной власти всегда избыток подобных «тупых служак». Это должно внушать опасения.

Кому — не уточнил.

Свое недовольство пояснил следующим образом — тому, кто не способен понять смысл политики, проводимой властями, не место на Палатинском холме. Адриан утверждал, что эпоха железного кулака миновала, теперь надо действовать по — другому. О полководцах из ближайшего окружения Траяна императорский воспитанник отозвался как о «замшелых пнях», не способных ни на что иное, кроме применения «грубого, неразумного насилия». При этом Адриан похвалился, что это он посоветовал императору поручить командование вновь организуемой конной группой Квинту Марцию Турбону. Адриан утверждал, что он первый открыл Турбона, человека доблестного и понятливого, вполне способного верно отзываться на призывы власти.

На следующий день слова императорского воспитанника разлетелись по Риму и вызвали мгновенную и бурную отповедь со стороны полководцев Траяна. Особенно непримиримо повели себя консулы нынешнего года Лициний Сура и Урс Сервиан, женатый на сестре Адриана и являвшийся его давним врагом. Урс Сервиан выступил в сенате с яростной речью, в которой обвинил неких близких к императору юнцов в посягательстве на самые устои Римского государства. Права свободных граждан по отношению к рабам, заявил консул, не могут являться поводом для шуток, насмешек, тем более издевательств. Неуместными счел консул и оскорбительные нападки на тех, кто составлял славу Рима. Его выступление сенаторы встретил криками одобрения. После заседания Сура и Сервиан, в компании с другими высокопоставленными патрициями, близкими к императору, включая префекта города Нератия Приска и архитектора Аполлодора, а также некоторых сенаторов, посетили Ларция Лонга в его доме и объявили, что все, кто привержен традициям и обычаям отцов, на его стороне.

В частной беседе гости дотошно разобрали причины, по которым Адриан позволил себе неслыханную дерзость в отношении заслуженного префекта. Все согласились, получив преторство, племянник императора решил первым нанести удар в подковерной и смертельно опасной борьбе за власть. Нератий Приск заявил, что «щенок» неумеренно возгордился и уже мнит себя цезарем.* (сноска: Титул «цезарь» в эпоху принципата обычно давался наследникам престола).

Лонга во время этого разговора особенно интересовал вопрос, почему в качестве мишени был выбран именно он? Толстяк Лонгин, покровительствующий Ларцию, пояснил, — по — видимому, «молокосос» мыслил, что префект гвардейской конницы является самым слабым звеном среди тех, кто противостоял ему на пути к трону. С него он и решил начать, но это не главное.

Ларций почувствовал обиду, спросил — почему же не главное? Что же в таком случае главное? Помпей Лонгин улыбнулся, похлопал его по плечу. На вытянувшееся лицо хозяина дома никто не обратил внимания, так что Ларцию пришлось молча проглотить обиду. В конце концов собравшиеся единодушно решили дать отпор посягательствам «молокососа» и «щенка», а также немедленно известить императора о недостойном поведении племянника и необходимости срочно прибыть в столицу.