Читать интересную книгу Английский язык с Джеромом К. Джеромом. Трое в лодке, не считая собаки - Jerome Jerome

The boat seemed stuffy, and my head ached (лодка казалось душной = в лодке было душно, и у меня болела голова); so I thought I would step out into the cool night-air (поэтому я решил выйти на прохладный ночной воздух). I slipped on what clothes I could find about (я накинул/надел одежду, что смог найти) — some of my own, and some of George's and Harris's (частично мою собственную, частично Джорджа и Гарриса) — and crept under the canvas on to the bank (и выполз из-под парусины на берег).

It was a glorious night (была великолепная ночь). The moon had sunk, and left the quiet earth alone with the stars (луна зашла /за тучи/ и оставила тихую землю наедине со звездами; to sink; to leave). It seemed as if, in the silence and the hush, while we her children slept (казалось, будто в безмолвии и тишине, пока мы, ее дети, спим), they were talking with her, their sister (они говорят с ней, их сестрой) — conversing of mighty mysteries in voices too vast and deep for childish human ears to catch the sound (беседуют о великих тайнах голосами, слишком широкими и глубокими, чтобы детские людские уши = слух мог уловить их; vast — обширный, громадный, безбрежный; sound — звук, шум).

They awe us, these strange stars, so cold, so clear (они внушают нам благоговейный страх, эти странные звезды, такие холодные, такие ясные). We are as children whose small feet have strayed into some dim-lit temple of the god (мы — словно дети, чьи маленькие ножки забрели в тускло освещенный храм божества; to stray — сбиться с пути, заблудиться; скитаться) they have been taught to worship but know not (/которого/ их научили почитать, но которого они не знают; to teach; to worship — поклоняться, почитать, боготворить); and, standing where the echoing dome spans the long vista of the shadowy light (и, стоя /там/, где гулкий купол простирается над длинным рядом призрачных огней; to span — охватывать; простираться; vista — перспектива, вид /в конце аллеи и т.д./; аллея, вереница) glance up, half hoping, half afraid to see some awful vision hovering there (смотрят вверх, и надеясь, и боясь: «полунадеясь и полубоясь» увидеть величественное видение, парящее там; to glance up — поднять голову и бросить взгляд; awful — ужасный, внушающий страх, благоговение).

echoing [ˈekǝuɪŋ] awful [ˈɔ:ful]

The boat seemed stuffy, and my head ached; so I thought I would step out into the cool night-air. I slipped on what clothes I could find about — some of my own, and some of George's and Harris's — and crept under the canvas on to the bank.

It was a glorious night. The moon had sunk, and left the quiet earth alone with the stars. It seemed as if, in the silence and the hush, while we her children slept, they were talking with her, their sister — conversing of mighty mysteries in voices too vast and deep for childish human ears to catch the sound.

They awe us, these strange stars, so cold, so clear. We are as children whose small feet have strayed into some dim-lit temple of the god they have been taught to worship but know not; and, standing where the echoing dome spans the long vista of the shadowy light, glance up, half hoping, half afraid to see some awful vision hovering there.

And yet it seems so full of comfort and of strength, the night (и все же наполненной утешением и силой кажется ночь). In its great presence, our small sorrows creep away, ashamed (в ее великом присутствии наши маленькие горести уползают, пристыженные). The day has been so full of fret and care (день был настолько полон раздражением и заботой), and our hearts have been so full of evil and of bitter thoughts (и наши сердца были столь полны зла и горьких мыслей), and the world has seemed so hard and wrong to us (и мир казался нам таким жестоким и несправедливым). Then Night, like some great loving mother (Ночь, словно великая любящая мать), gently lays her hand upon our fevered head (нежно кладет свою руку на нашу лихорадочную голову), and turns our little tear-stained faces up to hers, and smiles (и поднимает наши маленькие заплаканные лица к своему = смотрит в наши заплаканные лица и улыбается); and, though she does not speak, we know what she would say (и, хотя она не говорит, мы знаем, что она хочет сказать), and lay our hot flushed cheek against her bosom, and the pain is gone (и прижимаемся горячей, пылающей щекой к ее груди; и боль прошла; flush — залитый краской, румяный; to flush — выходить из берегов; приливать /о крови, например, к лицу/, вспыхнуть, /по/краснеть).

Sometimes, our pain is very deep and real, and we stand before her very silent (иногда наша боль очень глубока и подлинна, и мы стоим перед ней очень молчаливые = в полном молчании), because there is no language for our pain, only a moan (потому что не существует языка для нашей боли, только стон = словами ее не выразить, только стоном). Night's heart is full of pity for us: she cannot ease our aching (сердце ночи полно жалости к нам: она не может облегчить нашу боль); she takes our hand in hers, and the little world grows very small and very far away beneath us (она берет нашу руку в свою, и маленький мир становится очень маленьким и очень далеким под нами = мы взлетаем над этим маленьким миром), and, borne on her dark wings (и, вознесенные на ее темных крыльях; to bear — /пере/возить, /пере/носить; выдерживать, поддерживать), we pass for a moment into a mightier Presence than her own (мы на минуту переходим в более могущественное присутствие, чем ее = оказываемся перед кем-то более могущественным, чем она; presence — присутствие; соседство, близость), and in the wondrous light of that great Presence (и в удивительном свете этой великой силы), all human life lies like a book before us (вся человеческая жизнь лежит перед нами, словно /раскрытая/ книга), and we know that Pain and Sorrow are but the angels of God (и мы знаем, что Боль и Печаль — всего лишь ангелы Господа).

presence [ˈprez(ǝ)ns] fevered [ˈfi:vǝd] aching [ˈeɪkɪŋ] wondrous [ˈwʌndrǝs]

And yet it seems so full of comfort and of strength, the night. In its great presence, our small sorrows creep away, ashamed. The day has been so full of fret and care, and our hearts have been so full of evil and of bitter thoughts, and the world has seemed so hard and wrong to us. Then Night, like some great loving mother, gently lays her hand upon our fevered head, and turns our little tear-stained faces up to hers, and smiles; and, though she does not speak, we know what she would say, and lay our hot flushed cheek against her bosom, and the pain is gone.

Sometimes, our pain is very deep and real, and we stand before her very silent, because there is no language for our pain, only a moan. Night's heart is full of pity for us: she cannot ease our aching; she takes our hand in hers, and the little world grows very small and very far away beneath us, and, borne on her dark wings, we pass for a moment into a mightier Presence than her own, and in the wondrous light of that great Presence, all human life lies like a book before us, and we know that Pain and Sorrow are but the angels of God.

Only those who have worn the crown of suffering can look upon that wondrous light (лишь те, кто носил венец страдания, могут взглянуть на этот чудесный свет; to wear; crown — венок, венец; корона); and they, when they return, may not speak of it, or tell the mystery they know (и они, когда возвращаются /на землю/, не могут говорить о нем и рассказать о тайне, которую знают).

Once upon a time, through a strange country, there rode some goodly knights (когда-то давным-давно по чужой стране ехали верхом славные рыцари; to ride; goodly — прекрасный, великолепный; хорошо выглядящий), and their path lay by a deep wood, where tangled briars grew very thick and strong (и их путь лежал через дремучий лес, где спутанный колючий кустарник рос очень плотно и сильно = где тесно переплелись густые заросли шиповника; briar — колючий кустарник, кусты с шипами; шиповник; to grow — расти), and tore the flesh of them that lost their way therein (и терзали плоть тех, кто заблудился там; to tear — разрывать/ся/; царапать, ранить; to lose; therein — здесь, там, в том). And the leaves of the trees that grew in the wood were very dark and thick (и листья деревьев, что росли в том лесу, были очень темные и плотные), so that no ray of light came through the branches to lighten the gloom and sadness (так что ни один луч света не проникал через ветви, чтобы рассеять мрак и печаль; to lighten — светлеть, осветлять; рассеивать тьму).

And, as they passed by that dark wood (и, когда они проезжали по тому темному лесу), one knight of those that rode, missing his comrades (один рыцарь из тех, что ехали = один из рыцарей потерял своих товарищей; to miss — упустить, пропустить; не заметить), wandered far away, and returned to them no more (блуждал вдалеке/заблудился, и больше к ним не вернулся; to wander — бродить, скитаться; заблудиться); and they, sorely grieving, rode on without him (и они, глубоко опечаленные, продолжали скакать без него; sorely — болезненно, мучительно; очень, крайне; to grieve — /глубоко/ опечаливать; горевать, убиваться), mourning him as one dead (оплакивая его как погибшего).

knight [naɪt] briar [ˈbraɪǝ] comrade [ˈkɔmr(e)ɪd] mourning [ˈmɔ:nɪŋ]

Only those who have worn the crown of suffering can look upon that wondrous light; and they, when they return, may not speak of it, or tell the mystery they know.

Once upon a time, through a strange country, there rode some goodly knights, and their path lay by a deep wood, where tangled briars grew very thick and strong, and tore the flesh of them that lost their way therein. And the leaves of the trees that grew in the wood were very dark and thick, so that no ray of light came through the branches to lighten the gloom and sadness.

And, as they passed by that dark wood, one knight of those that rode, missing his comrades, wandered far away, and returned to them no more; and they, sorely grieving, rode on without him, mourning him as one dead.

Now, when they reached the fair castle towards which they had been journeying (теперь, когда они достигли прекрасного замка, к которому направлялись; to journey — путешествовать, совершать поездку), they stayed there many days, and made merry (они пробыли там много дней, пируя/веселясь); and one night, as they sat in cheerful ease around the logs that burned in the great hall (и однажды вечером, когда они сидели весело и беззаботно: «в веселой беззаботности» у огня, пылающего в огромном зале; log — бревно, колода, чурбан), and drank a loving measure, there came the comrade they had lost, and greeted them (и осушали большие кубки, вошел товарищ, которого они потеряли, и поприветствовал их; to drink; loving — верный, любящий, преданный; measure — мера, степень). His clothes were ragged, like a beggar's (его одежда была разорвана, как у нищего; ragged — рваный, изорванный /в клочья/; одетый в лохмотья), and many sad wounds were on his sweet flesh (и множество тяжелых ран было на его прекрасном теле; sweet — сладкий; приятный, милый /о внешности/), but upon his face there shone a great radiance of deep joy (но его лицо светилось великой, глубокой радостью; to shine; radiance — сияние).