Читать интересную книгу Том VIII - Игнатий Брянчанинов

Встреча Елизаветы с архимандритом Игнатием во время посещения им Спасо-Бородинского монастыря в конце июля 1847 г. стала определяющим событием в ее жизни. Тогда настоятель Сергиевой пустыни заехал в обитель игумении Марии (Тучковой) на Бородинском поле, направляясь для лечения в Николо-Бабаевский монастырь [156]. О своем посещении Бородинского монастыря архимандрит Игнатий писал наместнику Сергиевой пустыни иеромонаху Игнатию (Васильеву): «В двух обителях на пути моем принят я был как родной: в Угрешской и Бородинской. <…> Бородинская Г-жа Игумения приняла очень радушно. Первый день занимался беседою с одною ею. <…> На другой день некоторые из <сестер> познакомились со мною. А когда я уезжал, то некоторые из них, провожая, со слезами говорили: мы с Вами точно с родным Отцом, как будто век знали. И я с ними породнился — есть такие прекрасные души, многие с хорошим светским образованием. <…> Какие есть на свете души! И как чудно Слово Божие! Недаром один святой Отец говорит, что сеятель сеет сряду, а не известно, которое зерно взойдет и который участок земли даст обильнейший урожай» [157].

Позже Е. Шахова, уже будучи монахиней, подробно и благоговейно описала приезд архимандрита, не называя его имени, в {стр. 263} жизнеописании настоятельницы монастыря игумении Марии, которая, получив согласие почетного гостя, «предупредила сестер, что у них будет такой посетитель, которого она принимает за посланника Божия, могущего сказать им истинно старческое слово о спасении» [158]. Беседа архимандрита с сестрами во второй день «продлилась далеко после захождения солнца, и только сумрак и свежесть приближавшейся ночи заставили распустить собрание. Но неутомимая игумения Мария еще не насытилась брашна духовного, вошедши в покои, и удержав при себе нескольких сестер, из более ревнительных и, подобно ей, жаждавших слова Божия из живых уст святого человека, продлила беседу до 11-го часа ночи» [159].

Несомненно, среди этих «жаждавших слова Божия» была послушница Елизавета. В «Автобиографии» она характеризует свое состояние этого времени как «искушение унынием до отчаяния в Бытии Божии». О впечатлении же, которое на нее произвела встреча с архимандритом Игнатием, пишет там же: «Я воскресла духом от вдохновенной беседы этого великого аскета священноинока и была им принята под руководство. Это был глубокий аскет и вместе опытный наставник внутреннего делания».

Насколько серьезно архимандрит Игнатий отнесся к исполнению своего пастырского долга свидетельствует тот факт, что сразу по приезде на место лечения он в одном из первых писем в Сергиеву пустынь просит наместника переслать в Бородинский монастырь 3 экземпляра только что изданного своего очерка о Валаамском монастыре [160]: «один Г-же Игумении, другой — двум ее келейницам <…>, третий Елизавете Шаховой» [161]. Архимандрит Игнатий спешит подарить ей свое первое печатное сочинение, вызванное к жизни, по его собственным словам, «поэтическим вдохновением» [162], и тем самым поддержать художественные опыты Шаховой. В последующих письмах к наместнику он не раз справляется о выполнении своей просьбы.

Посещение Бородинского монастыря произвело на архимандрита Игнатия сильное впечатление, под влиянием которого он написал, хотя и небольшое по объему, но глубоко-эмоциональное стихотворение в прозе — «Воспоминание о Бородинском монас{стр. 264}тыре». Уже через месяц после приезда на место лечения он пересылает текст «Воспоминания…» в Петербург для публикации в «Библиотеке для чтения» [163], а в конце 1847 г. передает в Бородинский монастырь изданную «брошюрку» [164].

На создание этого произведения архимандрита Игнатия вдохновили не только сердечный прием и общение с сестрами, но и стихотворение Е. Шаховой «Поле-море», написанное ею в 1846 г. на Бородинском поле. Стихотворение начиналось словами:

«Широкое поле, — глубокое море,

Безмолвно и мертво, без влаги, без бурь;

Когда-то на этом зеленом просторе,

Волнами бежала в струях не лазурь,

Не отблеск небесного, ясного цвета,

Но кровь разнородных племен и людей!

О, поле-кладбище! Гордыня полей!

Ты некогда было позорищем света!…» [165]

В «Воспоминании о Бородинском монастыре» архимандрит Игнатий, как бы обращаясь к Елизавете, продолжает неоконченный с ней разговор: «Поэт! Ты прав; твой глаз постиг характер этого поля: ты нарек его "поле-море". Прочитав название новое, я не понял его, но когда пришлось мне взглянуть с высоты на Бородинское поле, — я тотчас увидел, что это поле — море. Оно обширно, как море; оно — всё в переливающихся, отлогих холмах, как в волнах. Были на нем и другие волны: несметные полки воинов. Утекли эти волны; утекли десятки годов после битвы знаменитой; стоит уединенно на поле смиренная обитель инокинь, как пристань на море» [166]. Какой поддержкой должна была стать эта «брошюрка» для инокини!

После знакомства будущий Святитель прежде всего наметил программу духовного образования Елизаветы. «Он преподал мне келейное правило, — пишет она в "Автобиографии" — предложил ознакомиться с учением древних святоотеческих творений и обещал доставлять мне книги по его выбору, необходимые для первоначального и последовательного чтения и условился о переписке с ним, вполне искренней и свободной».

{стр. 265}

Незадолго до возвращения архимандрита из Бабаевского монастыря, в январе 1848 г., Е. Шахова едет в Сергиеву пустынь с сопроводительным настоятельским письмом к наместнику: «Рекомендую тебе подательницу письма сего Елизавету Никитичну Шахову. Приласкай и утешь ее: мне этот человек понравился. И сохрани же ее от взоров сулемы и всякого мышьяка. А то узнают, что моя знакомая, и постараются повредить ей. Она — писательница. Нрава открытого и с умком. Арх. Игнатий» [167].

Приезд Е. Шаховой в Петербург возможно был связан с подготовкой к изданию нового, четвертого, ее сборника стихотворений. Сколько времени Елизавета пробыла в Сергиевой пустыни, мы не знаем, но, очевидно, не меньше месяца, так как в февральском письме к наместнику архимандрит Игнатий делает приписку: «В моем шкафе лежит на полке книга Пр<еосвященного> Иннокентия "Великий пост" [168], потрудись передать Шаховой. Нужна для соображения при предполагаемом стихотворении» [169]. Четвертый, и последний, сборник стихотворений Е. Шаховой — «Мирянка и отшельница» увидел свет в самом начале 1849 г. [170]

Основная часть вошедших в него стихотворений были написаны с 1839 по 1846 г. и только несколько произведений созданы в промежутке между 1847–1848 гг. Содержание сборника отличалось от предыдущих, на что обратила внимание критика, встретившая его появление гораздо более сдержанно. «О духовных стихотворениях г-жи Елизаветы Шаховой мы не будем распространяться. Содержание их слишком высоко, а выполнение большею частию далеко не соответствует содержанию», — писал рецензент, хотя и отметил «замечательное по силе и звучности» стихотворение «Исступление» [171], которое начиналось так:

«Идите прочь от келии моей,

Мирские, сродники, и недруги и други,

{стр. 266}

Я излию души моей недуги

Наедине — с самим Творцом людей!

Ни шороха шагов, ни голоса людского,

Ни скрипа у дверей не дайте слышать мне;

В смирении безмолвия святого,

Колена преклоня, в священной тишине,

Я улетучу плоть, от веры и надежды,

И минет — для любви земная полоса…

Широкая пола святой моей одежды

Мне будет облаком к полету в небеса:

Я вознесусь, вне чувственного мира,

Усилием земного существа,

К чиноначалиям превыспренного клира,

До самого Престола Божества! …» [172]

Вероятно, не без оснований другой рецензент отмечал, что содержанием стихотворений сборника Е. Шаховой является «мир субъективный, сфера ее "я"» [173].

Сборник «Мирянка и отшельница» был последним в творчестве Елизаветы Шаховой. На это имелись как внешние, так и внутренние причины. Начиналось десятилетие, в котором публикация произведений на религиозные темы искусственно приостанавливалась. С 1851 г. перестают печатать в журналах сочинения архимандрита Игнатия. Только в 1862 г. Святитель возобновляет свои печатные выступления. Примерно в это же время, с 1860 г., на журнальных страницах вновь появляется имя Е. Шаховой. Разумеется, помимо внешней была и внутренняя причина 10-летнего молчания поэтессы: новое содержание ее жизни требовало освоения иных форм выражения. Святитель Игнатий неоднократно в своих сочинениях и письмах подчеркивал необходимость разделять творчество светское, то есть водимое мудрованием и духом мира, «постоянно ниспадающее в свое чувственное, и святое духовное переделывающее в свое чувственное», от творчества истинного, в котором душа «находит удовлетворение, пищу», т. е. Слово Божие [174].

В «Автобиографии» Е. Шахова писала, что по возвращении в Сергиеву пустынь после лечения в 1848 г., архимандрит Игнатий вызвал ее из Бородинского монастыря и целый год она, живя на {стр. 267} монастырской даче вместе с матерью, под его наблюдением изучала творения святых Отцов и занималась Богословием. В это же время Шахова переводит с французского «Деяния семи Вселенских соборов» из книги «История Христианства» аббата Флери [175]. Объемный перевод этот сохранился в архиве Е. Шаховой [176].