Читать интересную книгу Сахаров В. Северная война. - Неизвестно

Глава 24.

Волегощ. Зима 6656 С.М.З.Х.

Самый быстрый пернатый птах в мире, сокол-сапсан, пролетал над заснеженными лесами, дорогами, речушками, небольшими озерами и сожженными деревнями. Хищник мчался с востока на запад, и когда внизу появилось множество облаченных в доспехи людей и лошадей, он услышал пожелание хозяина, который отправил его в полет. Человек хотел, чтобы он покружился на одном месте, и сапсан сделал это. Крылья птицы слегка изменили наклон, и она пошла по кругу... Поджав под себя ноги, словно заправский азиат, я сидел на плетеном коврике в центре небольшой комнаты. Мои глаза были закрыты, и я ощущал себя частью парящего хищника. Это был мой седьмой опыт по использованию птиц, которых я получил, как часть выкупа за Алиенору Аквитанскую, и первый самостоятельный. Однако я не волновался, ибо, как показала практика, в этом деле нет ничего чересчур сложного. Надо только талант иметь, хотя бы небольшой, чтобы можно было настроиться на пернатого, сообразительное животное (это, кстати сказать, вопрос чрезвычайно серьезный), да хорошего учителя. Ну, а поскольку мой ведовской талант продолжал расти, ловчие соколы птицами были породистыми, а в собирающемся под стенами Волегоща венедском войске пребывало много волхвов, то проблемы не возникло. Грамотные люди объяснили мне что делать, я попробовал передать одному из сапсанов свою волю, и хищник меня услышал. После этого он выполнил приказ, а дальше, больше. Контролировать птиц с каждым разом становилось проще и, наконец, я отправил самого сильного из соколов навстречу приближающимся крестоносцам. Католики двигались быстро и в их рядах был порядок, ибо все слабаки и глупцы уже погибли в предыдущих сражениях и при штурме наших крепостей. Поэтому самые сильные и умелые бойцы католиков по выучке мало чем уступали железным римским легионам и шли отряд за отрядом, сотня за сотней, полк за полком. Впереди и на флангах егеря, которые выискивали засады и ловушки. В авангарде рыцари короля и наемная пехота, то есть наиболее организованные воинские формирования крестоносцев. В центре не очень большой обоз, несколько сотен тамплиеров и Бернард Клервоский, да дружины имперских феодалов. Ну, а в арьергарде тащились все уцелевшие в течение этой долгой военной кампании фанатики и добровольцы из разных европейских стран. За всем этим я наблюдал глазами сапсана и, хотя птице было трудно сосредоточиться, она слушалась меня. Так что рассмотреть врагов можно было относительно спокойно и без суеты. Вот шитые золотом и серебром штандарты короля Конрада и он сам, суровый чернобородый рыцарь на мощном жеребце. Немного поодаль Герман Шталек, Конрад Мейсенский, Генрих Лев и еще несколько знатных имперских и французских феодалов, которые решили воевать под рукой германского государя, а не своего Людовика Седьмого. Над каждым аристократом развевается знамя с родовым гербом, и распознать их можно без всякого труда. Но все они меня не интересовали. Феодалы Священной Римской империи, так же как и франки, всего лишь воины и полководцы, которых можно победить в честном бою. Другое дело Бернард из Клерво и его гвардейцы из особо набожных рыцарей и тамплиеров. От этих двуногих скотов неизвестно чего ожидать, и потому основное мое внимание было обращено на центр. Я послал хищнику очередной приказ. Сапсан медленно снизился, и его крылья поймали восходящие воздушные потоки. На какое-то время хищник замер на одной высоте и я увидел того, кто послал против нас крестоносцев, худощавого мужчину-аскета в одежде цистерианца, который шел пешком. Лица не видно, ибо оно скрыто капюшоном, и я подумал, что так и не разгляжу облик настоятеля Клерво. Но нет. Бернард, падла такая, словно почувствовал, что за ним наблюдают, и поднял голову вверх. Физиономия французского проповедника проявилась, как на ладони, и я его запомнил. Так что если нам придется встретиться в месиве предстоящего сражения, то я не перепутаю аббата ни с кем. И только я так подумал, как обнаружил, что он пытается перехватить управление соколом. Как? Трудно объяснить, но выглядело это таким образом, словно от тела Бернарда в небеса взметнулась невидимая обычным людям черная плеть. Однако я вовремя приподнял сапсана повыше, и плеть не достала птицу, а раздосадованный аббат Клерво что-то выкрикнул. После этого один из рыцарей спрыгнул с коня и в его руках оказался заряженный арбалет. Наверняка, это был кто-то из паладинов, про которых мне рассказывали витязи Святовида из сотни Доброги, неудачно охотившиеся на цистерианского проповедника. И запечатлев в памяти лицо рыцаря, я невольно вздрогнул, ибо на меня смотрел не человек, а какой-то зверь-мутант. На лице ожоги, неприятного вида пятна и шрамы, во рту не хватало зубов, а взгляд колючий и злой. В общем, пренеприятный тип, который показался мне знакомым. И присмотревшись к паладину повнимательней, я понял, что не ошибся и действительно знаю его. Это был пленник, которого я отпустил в Верхней Саксонии, то ли Зальх, то ли Залем, то ли еще что-то подобное. Тем временем рыцарь выстрелил. Вот только попасть в птицу, которая висит почти в сотне метров над землей из не очень хорошего арбалета практически невозможно. Поэтому паладин, конечно же, не справился. Арбалетный болт пролетел в нескольких метрах от сапсана, и я мысленно рассмеялся. Однако по команде Бернарда другие рыцари схватились за арбалеты, а помимо этого к цистерианскому аббату поспешили лучники, которые могли задеть сокола, и я решил, что полетал достаточно. Войско врагов разглядел, убедился, что наши разведчики правы относительно численности крестоносцев и этого хватит. Велев пернатому хищнику возвращаться обратно в деревушку под Волегощем, где находился мой отряд, я проследил, как сапсан развернулся и полетел туда, где его ожидало вкусное мясное угощение. После чего сам разорвал нашу связь и встряхнулся. Глаза открылись, и я встал. В приютившей меня избушке, которая была наполовину врыта в землю, не было никого, ибо утро и все воины заняты своими делами. Гостей тоже нет, так что можно спокойно переосмыслить все, что я только что увидел. Я присел за грубо сколоченный столик подле затухающей железной жаровни, в которой тлели древесные уголья. Дыма от огня почти не было, хотя проветривать помещение следовало постоянно, но только днем, поскольку на ночь мы топили очаг. Прежние хозяева давно перебрались подальше от намечающихся в нескольких верстах от Волегоща боевых действий, и теперь здесь квартировали офицеры моей дружины и я собственной персоной Ладно, это отступление, и надо переходить к сути. Итак, что же происходит, и что мы имеем в итоге? Крестоносцы наступают, а мы их ждем на заранее подготовленных позициях. Врагов около двадцати восьми тысяч, а нас семнадцать. Позади нашей армии набитый беженцами город и шесть тысяч ополченцев из лучших мастеров Венедии, последний резерв, который прикроет женщин и детей. Между нами и католиками небольшая речушка, при чем мы находимся на более высоком правом берегу. Если противник не сбавит скорость марша, то окажется перед нами примерно в три часа дня (по моим прикидкам). Естественно, крестоносцы рассчитывают, что мы станем отсиживаться за укреплениями, земляными валами, которые покрыты обледеневшим панцирем, но противник нас недооценивает. Лишь только усталые после тяжелого марша враги начнут разбивать лагерь, как мы сами пойдем в атаку. Это, конечно, наглость. Однако шансы на успех имеются, тем более что в тылу противника, как водится, имеются наши отряды, сколько точно, не знаю, но не менее пятнадцати сотен клинков. Конечно, можно было бы остаться на месте. Но есть одно ‘но’. Подходов к Волегощу очень много и мы не можем перекрыть все, а значит, враги имеют возможность прорваться, народ-то в войске католиков опытный. Нам это не интересно, вот и хотят князья попробовать одолеть захватчиков в ночном бою. Опять же, если отсиживаться, со стороны Дымино могут подтянуться армии французского короля Людовика и германского герцога Альбрехта Медведя, и тогда шансов на наш успех не останется совсем. В общем, придется драться, а дальше как пойдет. Завяжется битва для нас хорошо, тогда к передовым отрядам подтянутся резервы, и разовьют успех. Ну, а нет, в таком случае варяги и княжеские дружинники, которые пойдут на острие атаки, оттянутся назад под прикрытие метательных машин и стрелков. Что же касается моего отряда, то дружину разбивают на части, таково решение вождей, и я с этим согласился. Раз делаем общее дело, то партизанщина отменяется. Поэтому пехота войдет во вторую волну поддержки ударного кулака, а конница будет использоваться для флангового маневра. Впрочем, окончательное решение будет принято в полдень, когда станет ясно, с какой скоростью двигаются крестоносцы и где они намерены расположить свой лагерь. Так что пара часов в запасе была, и я переключился на свои личные проблемы. Спрашивается, а какие у меня могут быть проблемы, если мои крестьяне и работники, семья и вароги находятся в Рароге? Да такие, что беспокоюсь я за них, ибо недавно получил от Нерейд очередную весточку, и узнал, что не далее как седьмицу назад в нашу бухту входили боевые датские корабли. Правда, викинги на берег не высаживались, но мне и так понятно, что даны проверяли нас на прочность и хотели посмотреть, как мы отреагируем. А что мы сейчас можем? Да почти ничего. Экипажи большинства патрульных кораблей все под Волегощем и викинги вот-вот решатся ударить нам в спину. ‘Что делать? – подкидывая в жаровню немного уголька, спросил я сам себя. – А что тут сделаешь? Я не могу покинуть войско, и этим все сказано. Вот и выходит, что мне остается надеяться на быстрый разгром вражеской приморской группировки и мир с Людовиком, да на то, что комендант Рарога сотник Гаврила Довмонтов не оплошает и сможет удержать город и сберечь людей’. Скрипнула входная дверь, и я почувствовал Ранко Саморода. Варяг, который в предстоящей битве возглавит пехотный сегмент моей дружины, спустился по лестнице вниз и я его окликнул: – Что-то случилось, Ранко? – Да. Твой сапсан вернулся. – Это все? – Нет. Еще князь Василько Святославич появился, да не один, а с двумя десятками стариков с Руяна. Говорит, что прибыл к нам в помощь. – Интересно, – поднимаясь и выходя к Самороду, сказал я, – кто его к нам направил. – Он говорит, что сам напросился. – Старики конные или пешие? – Все на лошадях, при оружии и в доспехах. Брони, конечно, не новые, но справные. – Значит, со мной в бой пойдут. Где сейчас князь? – Снаружи тебя ждет. – Понятно, – я стал одеваться, а пока закутывался в тулупчик и искал шапку, продолжал расспрашивать Саморода: – Как наши воины, к бою готовы? – Да, – варяг усмехнулся. – Деваться-то им некуда, и они верят, что это сражение определит исход всей войны. – Ага! Последний бой, он трудный самый. С кем в атаку пойдешь, узнал? – Узнал. С исландскими викингами, пруссами, которые домой не ушли, и поморянской пехотой. Бойцы все справные, строй держать будут хорошо, и с нами будут стрелометы на повозках, так что я не переживаю. Главное, чтобы наши варяги и дружинники вражеский строй проломили, а там и мы подоспеем. А с тобой кто помимо наших всадников будет? – Пока неизвестно. Меня на левый фланг поставили, а там вроде бы дружины Яровита и Триглава, сборная солянка из разных племен, да витязи Перкуно из Трусо. Сказав это, я отыскал меховую шапку, надел ее и вместе с Самородом вышел наружу. Здесь меня ожидал бывший полоцкий князь Василько Святославич. Подобно мне старый Рюрикович был без брони, в ладном тулупе и теплой шапке, но с мечом на боку. И увидев этого человека, который мог бы отсидеться в тылу, но сам пошел в бой, да не один, а с пожилыми руянскими вояками, я не удержался, улыбнулся ему, пожал руку и сказал: – Рад тебя видеть, Василько Святославич. Очень рад. Князь такого приема, наверняка, не ожидал и немного смутился, но быстро собрался и кивнул себе за спину: – Я тебе тоже рад, Вадим. Однако, может, посмотришь воинов, которых я привел, а то поговаривают, что вечером сражение? – Обязательно посмотрю. Идем. Мы вышли на небольшую площадь, и я увидел выстроившихся в два ряда седобородых воинов. Вместе с князем я прошелся вдоль строя, поговорил со стариками, и увиденным остался доволен, ибо бойцы хоть и не молодые, но умелые и жесткие, такие не отступят, и драться станут до конца. После чего велел добровольцам отдыхать, а мы с князем вышли на окружавший деревню вал. Рядом с поселением, где я обитал, было еще три, побольше, а между ними находились палатки, шатры и времянки. Так получилось, что я к Волегощу прибыл одним из первых, и потому моя дружина получила лучшие места, а остальным пришлось ютиться, где придется. И оглядев заполненные венедскими и иноземными воинами поля, я спросил князя: – Скажи, Василько Святославич, а с чего это ты решил против крестоносцев драться? Старик пожал плечами: – Была мысль вернуться на Русь, а потом проехался я по Руяну, посмотрел на опустевшие города и поселки, в которых почти не осталось мужчин и поговорил с ранеными воинами, вернувшимися домой. Потом послушал жрецов и понял, что должен отблагодарить волхвов за то, что они мне несколько лет жизни подарили. – Значит, дело в волхвах? – Не только. Я сжился с вашим народом, а дома меня никто не ждет. – Ясно. Кивнув, я замолчал, а князь решил продолжить беседу и произнес: – Я вот только одного никак не пойму, а кто такие темные, с которыми мы воюем. – А волхвы не объясняли? – Рассказывали что-то, но я их не очень-то и понял. Может быть, ты расскажешь, по-простому и доходчиво? – Рассказчик из меня никакой, но я попробую объяснить, благо, немного времени в запасе имеется. – Да, будь добр, Вадим, а то хотелось бы знать, ради какой такой великой цели я сегодня буду своей жизнью рисковать. Понятно, что умереть за братьев по крови, женщин и детей, уже само по себе почетно и достойно мужчины, но я уже немолод и хотелось бы понимания не только тактики, но и стратегии. ‘Вишь ты, – подумал я, – какие слова князь Василько знает, тактика и стратегия. Хотя, что в этом удивительного? Ничего, ведь не зря этот Рюрикович у ромейского императора генеральствовал, отсюда и знания. Впрочем, на данный момент это неважно’. – Значит так, Василько Святославич, – начал я. – Мир многообразен и помимо нас, людей, существует много других живых существ, большинство из которых гораздо сильнее нас. Почти все они обитают в иных мирах и наши предки, пересекаясь с ними, поделили их на светлых и темных. Светлые это те, кто принимает наши жертвы и воспринимает нас как своих потомков, ведь в каждом человеке есть капелька их крови, поскольку когда-то они были людьми. Они не желают нам зла, а стараются наставлять потомков на путь, который сами считают правильным. Это наши предки. Поэтому мы слушаем их как старших людей в семье и чтим данные ими заветы. Ну, а темные, это чужаки. Как они выглядят на самом деле, неизвестно, поскольку в истинном своем обличии эти существа не могут появляться в мире Яви, слишком хрупок он для них. Однако мы, славяне, знаем, что они враги, потому что им нужны наши души и наша кровь. За счет этого эти паразиты живут, ибо не могут прокормить себя сами, и они все время голодны. Когда светлые боги в силе, то темные голодают, а когда над миром Ночь Сварога, для них раздолье. Огромное количество душ, которые после смерти отправляются к ним рабство. Немыслимое количество пролитой в их честь крови. Страдания, терзания, сердечные муки и прочие проявления слабости людей – все это уходит в иные миры и кормит ненасытных тварей, которые жрут в три горла и не могут насытиться. Вот кто такие темные. – Ну, а крестоносцы здесь при чем? Они их слуги? – Не все, поскольку слугами можно назвать лишь некоторых, а остальные рабы. Люди, которые отрекаются от своих предков и родной веры становятся беззащитны перед темными богами-демонами и они начинают их использовать. Тем, кто посильнее и имеет природные таланты к ведовству и волхованию, демонстрируют чудеса и навязывают свое понимание мироустройства, после чего они становятся поводырями стада баранов. Эти проповедники, которые помимо своих сил, приобретают дарованную темными мощь, приближают к себе других людей, послабее, и получается пирамида. На вершине сидят наши главные противники, а дальше все по нисходящей. Есть главные руководители, вроде Бернарда Клервоского, которые указывают, куда идти стаду, и у них имеются помощники, рядовые священнослужители, сторожевые псы, рыцари-храмовники и паладины, а большинство имеющих души людей, это кормовая скотина. – Жестокие слова ты говоришь, Вадим. – Согласен, но это Правда, в моем понимании. Так я вижу ситуацию без прикрас и словоблудия, которое уводит мысль в сторону. Для своих предков мы потомки, а для чужих богов корм. – И что, даже короли с рыцарями еда? – Да. А что в этом такого? Например, бык. Это сильное животное, которое способно убить человека, вздеть его на рога, смять своим весом и растоптать копытами. Однако для нас с тобой это мясо и шкура, и когда мы захотим поесть, то забьем его, славно поужинаем и сделаем запас на будущее. В этом случае все точно так же. – Значит, христианство зло в чистом виде? – Нет. Об этом мы с тобой говорили ранее, князь, но я повторюсь. Сам Христос – великий пророк, который не желал нам зла, ибо он, скорее всего, даже понятия не имел, кто такие славяне или наши предки скифы. Он предстал перед своим народом и сказал: ‘Вот заветы, которые завещаются сынам дома Израилева’. Христос отдал свою жизнь сородичам, и погиб не сопротивляясь, потому что его не поняли и предали братья по крови. Но нас с тобой, Василько Святославич, это не волнует. Это личное дело иудейского народа, которое меня, тебя и других славян не касается никаким боком. Другое дело, что учение великого пророка было видоизменено и нити управления религиозным движением, под названием христианство, перехватили темные. Правда, из правил всегда есть исключения, и сама вера зависит не только от тварей бездны, ибо в нашем мире они не всемогущи, но и от людей, которые пытаются сделать этот культ более человечным и тем самым отсекают часть паствы от чужих богов. Так что, князь, если бы не христианство, то темные нашли бы другую лазейку. Впрочем, они ее и так уже находят. Часть мусульман под их контролем и во имя Аллаха готова пачками резать других людей, хотя пророк сказал, что у каждого своя вера. Среди иудеев свои секты, которые кровушку льют. На заокеанских землях, про которые в Европе пока ничего неизвестно, процветают кровавые жертвоприношения. В Индии и Азии плодятся человеконенавистнические культы. Люди гибнут во имя разных богов, но если присмотреться, то темных видно всегда. Эти твари жаждут получить после смерти человека его силу и душу. Ну, а при жизни они терзают его и пьют кровь потомка богов, который признал себя рабом. Василько Святославич выслушал меня, а потом кивнул: – Благодарю, Вадим. Ты ответил на мой вопрос. Но он породил новые вопросы. – Так спрашивай, возможно, я смогу ответить. – Пока нет. Вот если выживу, то поговорим еще, а нет, значит, не судьба. Князь замолчал и поморщился, словно хотел мне что-то сказать, но не решался это сделать. Мне стало интересно, в чем дело, и я поторопил его: – Не жмись, Василько Святославич. Хочешь еще о чем-то поговорить? – Да, хочу, – Рюрикович мотнул головой и спросил: – Тебя еще интересует мой предок Всеслав Брячиславич? – Конечно. А ты хочешь мне что-то о нем рассказать? – Есть кое-что, что ты захочешь узнать. – Слушаю. Внутренне я напрягся, а князь усмехнулся и произнес: – Вниз по течению Двины, в семи верстах от Полоцка, есть поселок, который называется Волчья Тропа. Это обычное сельцо, но рядом с ним лес, и в нем у Всеслава Брячиславича капище было, в котором он оставил все свои книги и секреты. – Вот как. А что же ты раньше мне об этом не поведал и отчего сам секреты предка не взял? Или там уже ничего нет? – Лес на месте и капище есть. Но подступиться к нему нельзя. Всеслав, умирая, сказал, что лишь достойный завладеет его тайнами и наследием, и с тех пор ни один из потомков чародея не смог подойти к этому маленькому храму в лесах. Многие пробовали, но ни у кого не получилось. Кто-то испугался и отступил, а иные между трех деревьев целый день плутали, словно морок на них напустили. – И почему ты решил этим знанием со мной поделиться? – Мне кажется, что ты достоин владеть секретами моего предка, ибо думаешь не только о себе, но и о народе. – А как же сыновья твои? – Никак. Володша, Брячислав и Всеслав, старшие дети, пробовали подойти к наследию, да не смогли. Ну, а Изяслав и Всеволод, младшие, даже пробовать не стали, мол, это грех. Внуки такие же, они стараются поскорее забыть, кто они, так что никому знания великого князя-оборотня не нужны. Разве только, что тебе. Я кивнул и сказал: – Благодарю, Василько Святославич. Было, я хотел задать князю еще несколько вопросов, но нас прервали. В деревушку влетел гонец от Прибыслава, который передал его приказ для меня вместе с сотниками прибыть в ставку. С этого момента стало не до разговоров, подготовка к битве началась всерьез, и все завертелось. Мы, командиры моей дружины и я, посетили военный совет, на котором было окончательно решено первыми атаковать крестоносцев, и мой отряд рассыпался. Конница под моим началом сместилась на левый фланг, а пехота ушла поближе к центру. В деревушке осталось только полтора десятка обозников и несколько легкораненых. Ближе к вечеру, как я и предполагал, в четвертом часу, на противоположном берегу речушки появилась армия католиков. Навстречу нам выдвинулись сильные боевые дозоры, а основное вражеское войско закрепилось на четырех холмах, которые венедские разведчики и диверсанты излазили вдоль и поперек, и стали разбивать лагерь. Наши отряды были готовы к сражению, и в первых сумерках над правым берегом разнесся рев сигнального рога. Раскатистый звук прокатился над землей, а затем она вздрогнула. Четыре тысячи бронированных пехотинцев и три с половиной тысячи всадников, самые лучшие силы венедов, вышли из укрепрайонов, стали спускаться на реку и перебираться на левый берег. ‘Ну, все! – мелькнула у меня при этом мысль. – Понеслось! Еще двадцать-тридцать минут и до нас очередь дойдет’.