лишь с соболем вдвоем они и существуют во всем белом свете, а все остальное давно исчезло, замерзнув на дьявольском морозе.
Вверху уже розовеют гольцы. Холодное солнце с синего неба печально наблюдает за погоней.
Вот следопыт достиг подгольцовой зоны. Здесь, на большой высоте, лишь кое-где росли низкорослые, разлапистые кедры, а под ними сплошные заросли кедростлани. Кедростлань сейчас лежала на земле, придавленная двухметровой толщей снега, поэтому широким охотничьим лыжам здесь было где разгуляться.
Магдауль мчался уже часов шесть. Отсюда раскрылся простор Подлеморья. Далеко внизу, в клубах белых облаков, упрямился Байкал, уже покрытый сплошной шугой Он все еще ревел и буянил, не желая одеться толстым льдом и заснуть на многие месяцы.
Следопыт все бежал и бежал. Струйки холодного хиуза сгоняли пот с лица. На большой высоте — разреженный воздух, и все труднее становилось дышать. В ушах звон и гул, будто рядом бушующее зимнее море. Зато не сдавали ноги.
Иногда Магдаулю начинало казаться, что погоня длится бесконечно долго, будет ли ей конец, он не знал. Соболь не сбавлял бег; он не петлял, не останавливался.
Только перед закатом солнца зверек остановился, вскочив на упавшую с кедра кухту[61], помочился и мелкими прыжками начал спускаться вниз по ключу.
Обрадовался Волчонок. Закурил и покатился по пологой покати, не спуская глаз с хитрых петель соболя.
В темноте наконец отаборился и лег у скупого костра. Сны не снятся, и мороз нипочем: подбросит дров в костер, определит время по звездам и снова засыпает чутким охотничьим сном.
В конце ночи, при свете ущербного месяца, снова пошел по собольему следу. А зверек, хитро петляя, спускался все ниже и ниже по ключу. Завел следопыта в такую непролазную чащобу молодого ельника, что проскочить здесь мог только лишь он, да разве еще зайчишка протиснется.
Магдауль обходил эти гиблые места; кое-где приходилось прорубать себе путь. Наконец след привел к огромной лиственнице, сухая вострая вершина которой воткнулась в синюю мякоть солнечного неба.
Высоко от земли чернело небольшое отверстие, куда забрался соболек. Магдауль обошел вокруг — ухожего следа нет. Обрадовался. Сбросил понягу и начал вывязывать обмет.
— Ужо, погоди-ка, не обхитрил ли ты меня, звездоглазый мой, — вслух проговорил он и набрал шире круг. Опять нет ухожего следа. Взглянул дальше и заметил под кряжистым кедром свежесвалившуюся кухту; подошел, потрогал снег — не успел затвердеть. «Соболек обронил!» Прошел еще несколько шагов, под молоденькой елью — след соболя… Потрогал рукой — мягкий, нежный.
— Совсем розовый след!..[62] Только что ушел!.. — вскричал Волчонок и бросился к поняге.
Отоспавшись и отдохнув, соболь бежал бодро, местами забирался в колоду, где жили мыши. Добудет мышку, наестся и дальше.
Магдауль терпеливо преследовал. Только лишь ночная мгла заставляла его оставлять зверька в покое.
Уже пятый день пошел. За это время Магдауль три раза пересекал свою чумницу[63]. Хитрый зверек знает, что с наступлением темноты человек не пойдет по тайге, а потому смело выбирает подходящее место для ночлега и заваливается спать. Утром, заслышав шорох охотничьих лыж, покидает теплое притулье. Сначала прыгает с дерева на дерево, а спустившись на снег, хитро петляет и наконец удирает от охотника.
— Дядя Король!.. а дядя Король! Пойдем смотреть бабая, — просит Ганька.
— Искать надо, паря, без тебя знаю… Все сердце кровяными ошмотьями изошлось.
Ганька засуетился. Быстро оделся и юркнул на двор.
— Лезь на сайбу и подавай мне мясо и сухари, — приказывает Король Ганьке.
И вот они в пути.
Быстро идет Король. Его широкие лыжи словно по воздуху плывут — не слыхать их.
Ганька не отстает. «Были бы крылья, улетел бы туда, где бабай!» — думает он и убыстряет бег лыж.
Король часто идет не по чумнице Магдауля, а пересекает ее, идет вроде по чистому месту, а смотришь, снова вышел на чумницу. А то движется в противоположную сторону, выправляя огромную петлю.
— Дядя Филантий, ты шаман, аха?
— Куды годятся твои шаманы.
— А найдем бабая?
— Добрый охотник иголку в тайге найдет.
В первый день следопыты дошли до обметища Магдауля, где от охотника сбежал соболь, и тут, на обжитом месте, решили заночевать.
Ганька всю ночь спал под заботливым присмотром Короля. Только под утро вскочил с мягкой постели из еловых лап и заменил у костра товарища, который ткнулся на голую плаху и тут же заснул.
На следующий день в обед Король с Ганькой добрались до подгольцовой зоны и потеряли след Магдауля.
Ищут день. Ищут два дня.
Пропал след, потому что спрессовавшийся гольцовый снег за это время покрылся блестящей глазурью.
Ганька ходит за Королем и льет на этот распроклятый «стеклянный» снег горькие слезы.
Король рвет на себе волосы и скрипит зубами.
…— Неужто не найдем, дя Филантий?
— Найдем!..
В вечерних сумерках соболь, заслышав стук топора, радостно заключил: «Аха, страшное двуногое, готовишься на ночь!.. Нр-р-ряю! Пора и мне на отдых!» Нашел в небольшой гранитной россыпи старое гнездо пищухи и улегся спать.
Долго ли проспал, соболь не знает, как вдруг раздался над ним страшный шорох.
Обхитрил Магдауль зверька. Он не дрова рубил на ночь, а, увидав смолистый пень, наготовил лучин, завязал целый снопик в понягу и, поужинав, пошел в кромешной темноте, освещая себе путь факелом из пучка лучинок.
Отверстие, куда забрался соболь, охотник заткнул мешком. Разжег веселый костер и при его свете установил сеть — обмет вокруг россыпи, где сидел соболь.
В этот раз Магдауль прокопал в снегу целую канаву до самой земли. Лопату неплохо заменяли лыжи. По самой почве тщательно заснежил нижнюю тетеву обмета и остался доволен своей работой.
— Теперь не уйдешь, мой звездоглазый! — громко сказал соболю Волчонок. Охотник набил котелок снегом и быстро вскипятил себе «чай». Сухари и мясо он доел еще вчера утром и теперь сидит и пьет одну водичку.
— А ведь, наверно, уже ищут меня Король с Ганькой. Ничего, найдут. Только бы соболька не упустить, — разговаривает Магдауль с огнем.
Глубоко в камнях небольшой россыпи тепло и уютно, но разве заснешь, когда над тобой сидит человек у потрескивающего огня и грозится тебя поймать. Соболь ткнулся туда — каменная стена, сюда — нет прохода. Все пути кончаются тупиком, который замыкает каменная твердь; ее и зуб не берет, и острые коготки ломаются. «Что делать? Нр-р-ряу!.. Нр-р-ряу!..» — жалуется своему богу бедный соболь.
«Ладно, сиди на морозе, а я буду лежать на мягкой постели. Лучше сдохнуть, чем попасть в руки человека», — наверное, так решил зверек и улегся