— Да, сэр, — ответил Вилли.
— Что ты собирался делать, Марк? — медленно произнес Хэмпхилл. — Продать браслет и кольцо? — Резким движением он указал на Вилли. — Вилли, хватай его!
Вилли схватил. Марк закричал. Вилли обвил его руками, как удав боа, сжимающий кабана в смертельных объятиях.
— Ступай с ним в воду, Вилли, — сказал Хэмпхилл.
— Да, шеф.
— И возвращайся один.
— Да, шеф.
— Шеф, успокойтесь. Не надо, шеф! — заорал Марк, сопротивляясь изо всех сил.
Вилли двинулся вперед. Первая волна коснулась его ботинок. Затем набежала вторая, мягко окутав ноги Вилли пеной. Марк закричал, и следующая волна обрушилась, загремела, заглушая человеческий крик, поглотив все звуки в ужасном грохоте. Вилли остановился.
— Иди, — приказал Хэмпхилл.
Вилли зашел по колено, глубже, дюйм за дюймом, вода стала доходить ему до живота, до груди. Крики Марка теперь еле доносились, уносимые вдаль ночным ветром.
Хэмпхилл, словно окаменевшее божество, стоял и смотрел на происходящее. Волна обрушилась на Вилли, покрыв его густой белой пеной, которая растаяла, когда Вилли нырнул, не выпуская Марка, и исчез. Шесть волн набежали и обрушились на берег.
Затем из глубин поднялась огромная стена воды и выбросила Вилли, одного, к нашим ногам, Он встал, стряхивая воду с рук.
— Да, шеф.
— Иди наверх к машине и жди там, — приказал Хэмпхилл.
Вилли неуклюже двинулся с места.
Хэмпхилл, прислушиваясь, посмотрел в сторону океана.
— И что вы теперь собираетесь делать? — спросил я.
— Не твое собачье дело.
Шеф двинулся к воде. Я хотел преградить ему дорогу. Но он отпрянул, в руке его оказался пистолет.
— Иди отсюда. Иди в машину, к Вилли. Я должен явиться на божественную обедню, — произнес Хэмпхилл. — И не хочу опаздывать. Иди же, Хэнк.
Он вошел в холодную воду и двинулся вперед. Я стоял и смотрел долго-долго, до тех пор, пока мог видеть высокую шагающую фигуру. Затем набежала большая волна и скрыла все в соленых брызгах, брызгах вечности и одиночества…
Я вскарабкался по утесу к машине, открыл дверь и скользнул на сиденье рядом с Вилли.
— Где шеф? — спросил он.
— Я расскажу тебе все утром, — ответил я.
С Вилли капала вода.
— Слушай, — сказал я и затаил дыхание.
Мы услышали, как волны набегают на берег одна за другой, одна за другой, словно аккорды мощного органа.
— Слышишь их, Вилли? Это Шерри поет сопрано, а шеф — баритоном. Они стоят на церковных хорах, вознося к небесам молитвы во славу Господа. Это настоящее пение, Вилли, послушай, пока есть возможность. Ты никогда не услышишь ничего подобного…
— Я ничего не слышу, — сказал Вилли.
— Бедняга, — отозвался я, завел машину и тронулся с места.
Сахарный череп
Candy Skull 1948 год
Переводчик: С. Трофимов
На голубых и розовых плитах площади, освещенных утренним солнцем, мелькали тени детей. Сутулый старик, сидевший на бронзовой скамье, возмущенно шипел и поминутно взмахивал руками, покрытыми белыми шрамами. Один из маленьких мексиканских ребятишек держал накидку и деревянную шпагу, другой изображал разъяренного быка.
— Нет, не так! — кричал старый Томас. — Нанеси удар и тут же отклонись назад!
Он вскочил со скамьи и начал показывать мальчишкам, как надо выполнять «веронику». Выпад, удар и отскок.
— Смотрите сюда! Тело движется по этой линии. Понятно?
Детишки кивнули и снова продолжили свою игру, с криками набрасываясь друг на друга и уворачиваясь от воображаемых ударов. Через несколько минут они подбежали к нему и попросили:
— Дедушка, покажи нам свои шрамы.
Старый Томас поднял подол вязаной рубашки и оголил правый бок, в сотый раз демонстрируя им то место, где бык пропорол тело тридцать лет назад. Мальчишки благоговейно прикоснулись к шраму.
— Дедушка, а когда ты сражался с быками?
— Еще до того, как родились ваши мамы, — ответил старик.
По плитам площади застучали каблучки. Мимо прошла молодая испанка. На ней был приталенный габардиновый костюм. Черные волосы блестели, а приподнятый подбородок подчеркивал гордую осанку. Не взглянув на Томаса, она свернула к отелю и взбежала по ступеням широкого крыльца.
Старик смотрел ей вслед. Затаив дыхание, он восхищался ее лодыжками, непорочными и чистыми, как утренний свет. Он восторгался ее черными блестящими локонами. Глаза ласкали упругое девичье тело. Язык пробежал по сморщенным губам — совсем чуть-чуть, едва заметно.
Минутой позже на балконе второго этажа появился молодой розовощекий блондин. Старый Томас взглянул на него, нахмурил брови и раздраженно стиснул зубы. Турист лениво осмотрел пустую площадь. Чистенький болтливый американец, приехавший в город на прошлой неделе. Прищурившись, старик наблюдал за ним со своей скамьи. И когда мужчина отвернулся, уходя обратно в номер, Томас плюнул на мозаичные плиты площади и перестал обращать внимание на игру детей.
Роби Киббер проснулся этим утром со странным, чувством, словно что-то случилось. Он еще не знал, что именно произошло во время его сна, но чувствовал какой-то дискомфорт. Роби сел, свесил ноги с кровати и пару минут смотрел на голые колени. Потом он вспомнил, зачем приехал сюда.
Он находился в Мексике, в Гуанахуато. Роби был писателем и собирал материал о Дне мертвецов, празднование которого намечалось на сегодняшний вечер. Его номер располагался на втором этаже отеля, в комнате с широкими окнами и балконом. Каждое утро под ними бегали и кричали дети, игравшие на площади. Он и теперь слышал их крики.
Только в Мексике могли праздновать День мертвецов. Эта страна настолько пропиталась запахом смерти, что он чувствовался везде, куда бы вы ни приехали. Что бы вы ни говорили и ни делали, даже во время веселья и пьянства, вас всегда окружала смерть. И ни одна машина не могла умчать от нее, и ни один напиток не был достаточно крепким, чтобы человек мог забыть о ее присутствии.
Роби даже не вздрогнул, когда взглянул на столик у изголовья кровати. Лишь сердце вяло забилось и заныло при виде белого предмета, лежавшего рядом с настольной лампой.
Маленький сахарный череп.
Это лакомство готовили специально для el Dia de Muerte — Дня мертвецов. Череп был сделан из белого сахара и легко мялся, если его сжимали пальцами слишком крепко. На нем имелись глазные впадины, провалившийся нос и зубы. И он мерцал в тусклом свете как крепко слепленный снежный ком.
На макушке виднелось надписанное имя.
Роби.
Затейливая надпись, выполненная тонкой вязью розового сахара.
Роби.
Когда он ложился спать, никакого черепа здесь не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});