Читать интересную книгу Державный - Александр Сегень

Смерть этого негодяя и пьяницы Софья переживала так, как если бы он был Цезарь или Гектор. Ему, этому ничтожеству, досталась такая любовь, которой заслуживал бы великий герой, и такие слёзы, коими достойно было бы оплакать непревзойдённого праведника. Ни о каком другом женихе она и слышать не хотела, то и дело твердя о желании уйти в монастырь. Однако ещё при жизни Караччиоло, видя, что из его помолвки с Софьей ничего не выходит путного, папа Павел, поддавшись уговорам Виссариона, отправил Антонио Джисларди и Георгия Траханиота к Джан-Батисте делла Вольпе, находящемуся в услужении у Московского государя Иоанна, недавно овдовевшего, и они начали переговоры о возможном браке между сильным московитом и дочерью Фомы Палеолога. Связи с рутенами, как тогда называли в Италии русских, всегда приносили пользу. Ещё помнили дочь князя Ярослава, ставшую королевой Франции, её сына Гуго Вермандуа — одного из главных полководцев Первого крестового похода, и её племянницу Адельгейду, жену императора Римской империи Генриха IV, оказавшую большие услуги папству в борьбе за инвеституру. Да и в самые недавние времена дядя Софьи, Иоанн VIII, бывший императором Византии до несчастного Константина Драгеза, тоже был женат на рутенке, и его брак с ней считался на редкость счастливым. Короче, Софью, безутешно горюющую об умершем Караччиоло, стали постепенно приуготавливать к мысли о новом женихе. Оставалось надеяться, что покуда послы съездят туда-сюда, пройдёт время, которое хоть немного залечит рану.

После смерти папы Павла новым римским первосвященником суждено было стать бедному францисканскому монаху, который воспринял тиару под именем Сикста IV и тотчас начал возрождать идеи Пия о новом крестовом походе. По улицам Рима пошли крестоносные процессии, отовсюду зазвучали пламенные призывы, тут и там распевались песни о Готфриде Бульонском и Ричарде Львиное Сердце, о славных битвах и о множестве святых чудес, сопровождавших прошлые крестовые походы. Софье вспоминались те времена, когда, живя на Керкире, она и её братья мечтали быть в Риме и наблюдать эти торжественные приуготовления к грядущим славным делам. Тоска по Караччиоло постепенно стала разглаживаться. Когда из Московии прибыли послы от дуче Джованни, она уже не столь решительно отвергала разговоры о возможном браке. К тому же послы от князя рутенов оказались воспитанными и учтивыми молодыми людьми, весёлыми и живыми, они с восторгом рассказывали о дуче Джованни, и, представляя себе, что он такой же, как они, Софья со вздохом размышляла: «Ну что ж, жизнь моя всё равно кончена, так можно достаться и этому Иоанну…»

Вдруг, вспомнив тогдашние свои мысли об Иване, Софья почувствовала, как лицо её залилось густой краской стыда. Если бы тогда, десять лет назад, в Риме, ей сказали, что она будет счастлива с князем рутенов и забудет своего Караччиоло, она бы только с усмешкой фыркнула. А сейчас так совестно было сравнивать Ивана с тем ничтожным итальянским гулякой. Постыднее же всего, что где-то глубоко-глубоко в душе она по-прежнему любила Караччиоло, и ложка этой ядовитой любви была дёгтем в бочке душистого русского мёда. Что имела Софья от Караччиоло, кроме унижений и гадостей? Зато каким почётом и любовью она была окружена здесь. Наконец, она стала матерью и родила Ивану двух замечательных сыновей!..

И всё же, стоило ей на секунду вспомнить себя в объятиях Караччиоло и как он… о-о-о! стон поднимался со дна её плоти, хмелем прокатывался по жилам, делал руки и ноги ватными, а в животе загоралась свеча…

Иван не знал этого и никогда не должен был узнать, иначе бы Софья сама себя задушила. И никто не должен был знать. Даже исповедники.

Она решительно шагнула к иерею Антонию, принимающему сегодня исповеди в Успенском соборе, и стала перечислять все свои теперешние грехи, и не помышляя касаться грехов давнего прошлого.

— Часто, в церкви стоя, думаю совсем о другом, — признавалась она. — Каюсь, батюшко. Мужа своего люблю больше жизни, но иной раз кажется мне, что люблю недостаточно. Каюсь, батюшко. Вот люблю его, а сержусь, что так долго не едет, хотя к Покрову обещался. Каюсь, батюшко.

Ни слова о Караччиоло! Ни в коем случае!

Исповедовалась, получила прощение, смиренно отошла. И тотчас же снова припомнилась причудливая башня, шествие ряженых в Виченце, сегодняшний сон, в котором Иван вдруг превратился в Караччиоло…

Следовало направить воспоминания в другое русло. Или нет, помолиться! Софья стала поднимать мысли свои к небесам, но они, как ядро из пушки, достигнув определённой высоты, всё же падали на землю.

Делла Вольпе возвращался в Московию с портретом Софьи, а её после его отъезда стали учить рутенскому языку, и он оказался чем-то похожим на греческий, во всяком случае, совсем не похожим на латынь, которую Софья, в отличие от итальянского, не любила. Отныне она уже считалась невестой дуче Джованни, и когда кипрский Яков вдруг запоздало запросил её руки, ему было наотрез отказано, равно как двум другим внезапно объявившимся соискателям — миланскому и французскому герцогам. К весне 1472 года Италия была готова к началу нового крестового похода. В первый день лета флот из двадцати четырёх галер должен был отчалить от остийской гавани. За неделю до этого волнующего события в Рим возвратился Джан-Батиста делла Вольпе в сопровождении многочисленной свиты из сынов боярских Московского князя. Представ перед тайной консисторией, он подал папе подарки от Иоанна — роскошную шубу и две связки соболей по три дюжины шкурок в каждой. Послание от Московского государя было коротким: «Великому Сиксту, первосвященнику римскому, князь Белыя Руси Иоанн челом бьёт и просит верить его послам». После некоторых прений решено было обвенчать Софью с Иоанном. Двадцать восьмого мая после обедни Софья стояла в храме Святого Петра и смотрела, как папа Сикст благословляет знамёна крестоносцев. Затем она отправилась в Остию, чтобы видеть, как он будет благословлять пристань, галеры, моряков и адмирала-кардинала Карафу. Грядущее обручение казалось ей второстепенным по сравнению с начинающимся крестовым походом. И когда за день до церемонии к ней в гости приехала жена Лоренцо Медичи, Кларисса Орсини, разговоры во время долгого ужина шли в основном о качествах того или иного полководца, отправляющегося в крестовый поход. При Клариссе были двое молодых людей, оба поэты, Луиджи и Бенедетто. Первый считался её страстным воздыхателем, а второй принялся не на шутку ухлёстывать за Софьей, восторгаться её милым ротиком и даже сочинил короткое стихотворение об изяществе её плевка. Софья совсем уж растаяла от его ухаживаний и лишь в последний миг вспомнила о том, что завтра должна быть обручена с другим. А впрочем, решила она, ведь я ещё даже не знакома с дуче Джованни и пока ещё не обручена с ним, стало быть… И она, немного поболтав с гостями о завтрашнем событии, вновь стала уступать натиску Бенедетто.

На другой день флот крестоносцев покинул гавань Остии. Ранним утром римляне провожали его, мечтая о грядущей славе похода. Когда весть об отправке флота пришла в Рим, тогда только в соборе Святого Петра началось обручение Софьи с её отсутствующим женихом. Папа Сикст после проводов флота от волнения приболел и остался в Остии. Церемонию обручения совершал епископ Николай. Никакого особенного значения происходящего Софья не чувствовала, то и дело поглядывая в сторону Бенедетто, тоже пришедшего в храм вместе с Клариссой и её воздыхателем Луиджи.

Вдруг выяснилось, что делла Вольпе не привёз с собой колец от Иоанна. Произошла заминка. Софья озорно подумала: «Глядишь, сорвётся!» Но лукавый посол Иоанна принялся врать о том, что в Московии, де, не принято носить колец, что, мол, у них совершенно иные обычаи, и если женщина заплетает косу, то она незамужняя, а если две косы — значит, замужем. И этого якобы рутенам вполне достаточно. Все от души посмеялись наивности рутенов и решили, что сойдёт и без колец.

«Ну, не сорвалось, так не сорвалось, стало быть, такая судьба», — легкомысленно подумала Софья, выходя из храма Святого Петра уже невестою дуче Джованни.

Однако, совершив обручение, никто не спешил отправляться в путь, и ещё целых три недели все веселились по поводу отправки флота и обручения Софьи, пируя в Санто-Спирито. За эти три недели Бенедетто успел хорошенько поднадоесть Софье, и в конце июня она покидала Рим с лёгким сердцем. Из папской казны она получила в качестве приданого шесть тысяч золотых дукатов, из коих, правда, пришлось выплатить десятину епископу Николаю за совершение обряда. В праздник Рождества Иоанна Предтечи огромная свита, сопровождающая Софью, выехала из Рима, получив благословение от папы Сикста.

Ах, какое это всё же было упоительное путешествие! Вспоминая теперь свой приезд в Сиену, Софья от души разулыбалась и с этой улыбкою подошла к протопопу Алексию, чтобы поцеловать крест, зажатый у него в кулаке. Причащаться она будет завтра, вместе с Иваном. Если он, конечно, приедет.