Читать интересную книгу Огненный крест - Н. Денисов

Дальнейшие наши пути полны неизвестности.

Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.

Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье.

Генерал Врангель».

Это был приказ, не просто продиктованный отчаянным положением, оно и было таковым в конце октября 20-го, но это был Приказ, накануне отдачи которого Врангелем и его штабом была выполнена гигантская, хорошо продуманная и организованная работа по заблаговременному сбору пригодных для нелегкого плавания судов и военных кораблей, для эвакуации армии, гражданских учреждений, учебных заведений в полном составе обучающихся, семей военнослужащих, всех желающих присоединиться к эвакуации. Слово «эмиграция» старались не произносить. Да и эмигрировать было некуда. И не было договоренности еще ни с одной страной, которая согласна была, принять у себя десятки тысяч русских беженцев – военных, гражданских, женщин, детей...

Поздно ночью 29 октября радиостанция белых в Севастополе приняла предложение красного главнокомандующего Фрунзе – о прекращении сопротивления, о гарантии жизни всем высшим и рядовым чинам. Врангель это предложение оставил без ответа.

Одиннадцатого ноября вновь появилось Обращение командования Южного фронта к генералу П.Н. Врангелю. В нем были такие строки: «...В случае принятия вами означенного предложения, Революционный совет армий Южного фронта на основании полномочий, предоставленных ему центральной Советской властью, гарантирует сдающимся, включительно до лиц высшего комсостава, полное прощение в отношении всех проступков, связанных с гражданской борьбой. Всем не желающим остаться и работать в социалистической России будет дана возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа на честном слове от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России и Советской власти...»

За обращением значились подписи командующего Южным фронтом Михаила Фрунзе, членов Реввоенсовета.

Конечно, командующий красным фронтом Фрунзе, надо полагать, поставил в известность Москву, Кремль, Совнарком. На что большой гуманист Предсовнаркома В.И. Ленин ответил 12 ноября по прямому проводу РВС Южфронта, копия Троцкому: «Только что узнал о вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлён непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и не выпускать ни одного судна. Если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно».

Так и поступили вскоре тоже большие гуманисты, политкомиссары Бела Кун и Роза Залкинд, пришедшие на смену отправившемуся теснить басмачей в Туркестане М.В. Фрунзе. (Знали в Москве, кого посылать на смену Фрунзе!) Но не с Врангелем и его войском учинили беспощадную расправу, Врангель организованно увел своих в Константинополь, затем в Галлиполи на ста сорока судах и военных кораблях (чего, кстати, не сумел сделать так же организованно генерал Деникин при эвакуации остатков Добровольческой армии из Новороссийска), а учинили с мирным населением Крыма, с оставшимися, и немалым числом, белыми воинами, офицерами, юнкерами, поверившими обещаниям большевиков – сохранить сдавшимся жизни.

Захваченный Крым после деяний радетелей за «народное счастье», расстрелов и организованного голода получил в мире название: «Всероссийское кладбище». Но о мести большевиков интернационалистов, о кровавых фактах осени 1920 года – ниже...

Впрочем, кровавая бойня эта была не спонтанная, не «разгул черни», а обусловлена всем замыслом врагов Русского народа, не случайно поспевших возглавить революцию и гражданскую войну, конечной целью которых, по тайному плану наиболее беспощадной интернационалистской гидры, было уничтожение России. В подтверждение тому приведу строки из книги Олега Платонова «Заговор против России», где он пишет: «После наступления частей Добровольческой армии в Крыму в мае 1920 года была взята в плен 9-я пехотная дивизия большевиков. Белые офицеры составили полевой суд из семи человек. Из толпы пленных красноармейцев были вызваны несколько свидетелей. Судили коммунистов и политруков. Комиссар красной дивизии – ярко выраженный еврей с бородкой, как у Троцкого, видя, что ему не миновать расстрела, бросил с презрением следующие слова:

«Я умру с сознанием того, что вы, ненавистные христиане, уже сидите у нас в мешке. Нам остается только завязать этот мешок. Мы имеем в наших руках уже весь мир и все его богатства. Наше могущество никем и ничем не ограничено» («Нива» Нью-Йорк, 1981, октябрь).

Замечу по сему поводу, что большевистский комиссар не ведет здесь речи ни о «счастье трудового народа», ни о «светлом будущем», как положено бы говорить большевику. Нет, здесь ярко выражена та истинная цель, к которой шел, за которую боролся этот деятель с бородкой Троцкого, на краю могилы проговариваясь об этой истинной цели всей ИХ антихристианской, русско-ненавистнической, сионистской борьбы – «богоизбранных»...

Два десятилетия после «великого октября 1917-го» русский на род в Красной России во главе со своим вождем Сталиным вел борьбу за сохранение Русской государственности против сей «ленинской гвардии», против беспощадной шайки международных разбойников во главе с Троцким-Бронштейном. И настал он переломный 1937 год...

Трогательным было прощание генерала Врангеля с Родиной. Вот как вспоминал об этом бывший кадет, а потом молодой юнкер Б. Прянишников, находившийся в тот октябрьский день 1920 года в конном строю белых войск на Нахимовской площади Севастополя («Кадетская перекличка», № 48. Нью-Йорк, 1990):

«Из гостиницы «Кист», где был штаб, генерал Врангель вышел на площадь и произнес краткую взволнованную речь перед строем юнкеров, поблагодарив их «за славную службу». Громким «ура» ответили юнкера на приветствие любимого вождя. А затем оба училища прошли церемониальным маршем, то был последний парад на родной земле.

Наше училище направилось к вблизи находившейся Графской пристани, у которой пришвартовался небольшой, всего в две тысячи тонн водоизмещением, пароход «Лазарев». Сняв с коней сёдла, мы оставили лошадей на площади. Вышло так, что я задержался, хотелось ещё побыть на русской земле, и пошёл на погрузку последним. Вдруг сзади по ступеням лестницы послышался цокот копыт. Я обернулся – то был мой верный Беглец, видимо, захотевший уйти на чужбину со своим всадником. Слёзы навернулись на глаза, так я был тронут преданностью четвероного друга. Я обнял его, похлопал по шее, дал на прощание кусочек сахара. В этот момент ко мне подошел скромно одетый человек и спросил не могу ли я продать ему коня? Я ответил: «Деньги мне не нужны, а такого друга никогда и не продал бы. Берите его так, звать его Беглец, но вот он не захотел от меня бежать. Заботьтесь о нём, это славный конь, верный и преданный». Я передал ему уздечку. Нехотя повинуясь новому хозяину, Беглец поднялся по ступеням и исчез за колоннами пристани.

«Лазарев» отвалил от пирса и выплыл на середину Южной бухты. В два часа сорок минут мы стали свидетелями до глубины души потрясшей нас сцены: на ступенях Графской пристани появился генерал Врангель. Он опустился на колени и попрощался с Россией. Громкое «ура» раздалось с нашего парохода, кто то дал тон и все запели «Спаси, Господи, люди Твоя». То был трагический и в то же время торжественный момент прощания с Россией.

Катер генерала Врангеля направился к крейсеру «Генерал Корнилов». Вдруг из ближайшего к вокзалу тоннеля вынырнул бронепоезд. Сперва подумав, что это красный бронепоезд, наши пулеметчики навели на него пулеметы. Но это был доблестный последний Белый бронепоезд, который считали пропавшим без вести. Его команду погрузили на яхту «Лукулл», командир бронепоезда сообщил, что немногим больше часа тому назад он оставил станцию Симферополь и что в этот момент к городу подошли передовые части красных.

Итак, Русская армия, легко оторвавшись от красных, беспрепятственно погрузилась на пароходы. Красные победители почему-то боялись преследовать армию. Даже конница Будённого, потрёпанная на северном берегу Сиваша, не осмелилась нападать на отходившие в полном порядке полки Русской армии, армии Врангеля, лучшей армии нашей злосчастной гражданской войны. Мы уплывали в неизвестность. Но верили, что борьба не окончена, что будем опять сражаться за Свободную и Великую Россию».

Потрясающие строки написал об этом отплытии бывший кадет, белый офицер Николай Туроверов: «Уходили мы из Крыма...». Строки эти в подборке стихов поэта. Такие строки не придумать, такое надо ПРОЖИТЬ.

Владимир Маяковский в поэме «Хорошо», которую я «изучал» еще в средней школе, нарисовал несколько по-иному картину врангелевского прощания с Россией.