— Эля, сядь вон на тот стул! Галя, усади ее! Валентин, встань на место Зиновия, — необходимо было вывести их из ступора, заставить меня слушать. — Ты меня слышишь?
Сторож кивнул, подвигал челюстью.
— Я помогу... — Зиновий обвязал нижнюю половину лица платком. — Я уже в порядке!
Похоже, он действительно приходил в себя.
— Валентин, я тебя просил не расслабляться!
— Ах, да, да... — Сторож перехватил винтовку, на которую опирался.
— Кого ты боишься? В кого стрелять собрался? — замельтешила Галина.
— Ну-ка тихо все! — Я поднял руку.
— Что? Что?..
— Молчим долго...
Сначала казалось, что в уши набили ваты. Затем тишина начала дробиться на куски, звуковые фрагменты; расползлась слоями, как горячая лазанья. Отдельно я улавливал неровное дыхание моих спутников, чуть ниже тоном стучало собственное сердце, еще ниже, почти на пределе даже не слуха, а какого-то другого органа чувств, ухали под землей белые мохнатые шахтеры. Или не медведи под поселком ворочались, а пемза грунт выгрызала, но что-то ухало.
Наверное, именно так чувствуют музыку кобры, животом...
— Под кроватью... — беззвучно произнес Зиновии.
— Нет, это где-то в соседней, — теперь уже и Элька слышала.
Галя вскочила с места. В руке у нее оказался солидных размеров тесак. Я и раньше догадывался, что этой дамочке палец в рот не клади, она известная в поселке активистка, но в роли Рэмбо пока ее не представлял.
— Мать вашу, я не слышу... — Винтовка в руках Валентина дрыгалась, как пойманная щука. — Саня, товарищ сержант, да где? В кого стрелять? Медведь, что ли?
— Это не медведь. Это что-то маленькое, звенит, — выдавила Галина.
В этот миг треугольная куча дерьма, которую мы по умолчанию считаем тучей, накрыла солнце.
— Слушайте меня, — я постарался говорить тихо, но максимально внятно. — Сейчас Эля возьмет фонарь, встанет вот здесь, на стул, и будет светить сверху. Поняла?
Элька усердно закивала.
— Валентин, ты в угол, прикрываешь дверь на балкон и дверь в коридор. Галя, закройте дверь в смежную спальню... Вот так, да, и привалите креслом. Теперь давайте ко мне с вашей алебардой...
— Черт подери, Нильс, ты можешь объяснить, на кого мы охотимся? — Зиновий лязгал зубами и никак не мог остановиться.
— Зинка, прекрати трястись! — Эля осветила его перекошенное лицо. На стуле она напомнила мне шестилетнюю племянницу, тонконогую пигалицу и знатока поэзии декаданса. Ту так же поднимали на возвышение в ожидании коллективного поэтического сеанса.
— Если оно не вошло в дверь... — задумчиво проговорила Галя.
— Значит, оно маленькое, — закончил сторож.
Пока они не струхнули вторично, я перехват инициативу:
— Послушайте все. Мы можем уйти и сделать вид, что ничего не случилось, и никому не рассказывать. В принципе, я и сам мог захлопнуть двери и вас сюда не звать. Но от этого не спрячешься, согласны? Оно придет за нами везде.
Они покивали. Валентин психовал от того, что не представлял, куда целиться.
— Начнем с кровати. Я переверну одеяло, затем матрас. Переворачивать буду на левую сторону, в центр комнаты.
— А мне что, так и стоять? — пробурчал Зиновий.
— А где твоя кочерга?
— Там... Черт, в коридоре оставил.
— Так забери! А бутылки с пояса сними, еще взорвешь нас.
Он побежал за кочергой.
— Готовы? Эля, давай свет!
Я дернул покрывало.
Пусто. Изящный рисунок на простынях, дорогая золоченая вышивка, изображающая пальмы и океанскую волну. Кучеряво тут жили, недаром их Комар тихо ненавидит.
— Матрас. Вместе, на «раз-два!»
Матрас встал на ребро, обнажилась деревянная реечная изнанка итальянского лежбища. Пирамида гобеленовых подушек, от мала до велика, посыпалась на ковер. Галя отскочила, вращая впереди себя ножом, Валентин пыхтел, словно тащился на двадцатый этаж без лифта.
— Теперь шкаф... — Честно говоря, я был немного обескуражен, когда в недрах зеркального гроба обнаружились лишь несколько кубометров пыльной пустоты. Вешалки, пара босоножек, пиджак в целлофане.
— Стойте... — тихо вздохнула Элька.
Она так сказала, что я застыл на одной ноге. И Валентин застыл, упершись стволом в дверцу шкафа.
— Оно внутри него... — девчонка качнула головой и фонарем в сторону любителя кальяна.
Сухой шорох; такой звук можно услышать, поворошив палкой кучу октябрьских листьев.
— Мать твою... — озвучил общую панику сторож.
— Оно и правда там, но... Не трогай его, лучше не трогай, — всполошился Зиновий.
Но я его тронул. Взялся за спинку кресла и плавно развернул мертвеца к нам физиономией. Как я и предполагал, внутри распахнутого рта белели кости. Череп бедняги почти насухо выскоблили изнутри. По какой-то причине те, кто шуршал у него в животе, не кушали внешние оболочки. Возможно, они строили себе из трупов зимние жилища, или брезговали кожей из-за большого количества канцерогенов.
Я дотронулся до груди покойника, и тут она выскочила.
Она выскочила внезапно, из его живота, на ходу Расправляя крылья, но зацепилась за халат. Очень шустрая, лоснящаяся, нехилая такая тварь, размером крупнее гигантского скорпиона; ее туловище сокращалось и раздувалось, как обрывок гофрированного, суженного на конце шланга. В полумраке все кошки серые, цвет этой гниды я тоже сразу не разобрал. Хвост закручивался, поэтому оно напомнило мне насекомое, скорпиона и стрекозу одновременно.
— Там еще одна! — пискнул Зинка. Он приплясывал где-то в углу, не решаясь подойти.
Гнида, выпавшая из живота трупа, к насекомым отношения не имела. Пока она расправляла на ковре две пары гнутых, как у истребителя, крыльев, Галя с размаху воткнула свой мачете. Заостренный хвост и то, что по идее должно быть мордой, затрепыхались, туловище выгнулось, задергалось и... потекло.
Как положено, по закону жанра, солнце именно в этот момент снова спряталось.
— Гляди, лезет, сука! — Ствол винтовки Валентина раскачивался в опасной близости от моего лица.
Нанизанная на нож гадина брыкалась на полу словно ее пытали электричеством. Галя застыла, навалившись на нож, точно крылатая сволочь могла его вырвать. Такое случается, человека ступорит, и со мной случалось. Вроде понимаешь, что надо сорваться и действовать, а конечности в полном столбняке...
Элька завизжала. Слава богу, хоть не выронила фонарь.
— Галя, сверху! — Я прикладом толкнул мертвеца в плечо; он начал неторопливо опрокидываться набок, и тут вторая крылатая пакость вылезла прямо из его плеча, из дыры, где раньше крепилась рука.
Я ударил чисто машинально, такая гадливость поднялась в душе. Под прикладом хлюпнуло, хрустнуло, я даже не успел толком заметить, как она выглядит. Она или он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});