Читать интересную книгу "Выздоровление - Владимир Пшеничников"

Ревунков: «Уже нет. Хотя остерегался шума на последнем колхозном собрании, на перевыборном…»

Кадилин (с усмешкой): «Остерегался ты… Так и ждешь от вас какого-нибудь подвоха».

Ревунков: «Ничего, гладко все сошло. Когда сказали, что инженера Евдокимова правление и партком рекомендуют, кто-то выкрикнул: «Да хоть бы и Евдокимова», — и все. И тут же проголосовали».

Кадилин: «А сегодня на чем будем буксовать?»

Ревунков: «Вы же читали Филипп-Филиппычеву вставку сейчас. Оплата труда. Но и это уже практически снято… Вот список выступающих».

Кадилин: «А эти ваши… Матвеев, Смирнов, Шабаршин?»

Ревунков: «По уважительной причине. Машины только на два дня под рапс дали…»

Кадилин: «Все равно непорядок. Косят, что ли?»

Ревунков: «Матвеев еще бюллетень не закрыл… Да я с ними со всеми разговаривал, нечего им особо говорить».

Я думал, левое ухо себе оторву — такая чесотка открылась. И все мне стало ясно. Устали лопуховцы от бузы и погоды.

Я спросил, а как же новая выборная система? Ревунков засмеялся: «Савелий Крашенинников у нас язву лечит, а то, может быть, и пару кандидатур на председателя пришлось выставлять. Собеседования Евдокимов один проходил… короче, маскарад не стали затевать».

На собрание можно было после этого разговора не ходить. Но полтора часа отсидели в пустом Доме культуры. Когда принимали постановление и Ревунков уточнил, какой все же будет оценка работы парткома на первом этапе перестройки, кто-то выкрикнул:

«Да хорошо, лучше некуда!»

На что Ревунков резонно заметил:

«Оценки «хорошо» не бывает».

Проголосовали тогда за «удовлетворительно».

На обратном пути из Лопуховки Кадилин попросил:

«Все замечания в адрес райкома упомяни в отчете. И покритикуй их за то, что до сих пор нет сдвигов по росту рядов».

Критических замечаний было три: чаще бывать на местах, потребовать от специалистов РАПО, чтобы больше помогали, а не контролировали, и чтобы различали при подведении итогов соцсоревнования, где бригада, а где звено. В такой же форме они и высказывались на собрании.

«Так проходит мирская слава», — изрек я в машине.

Кадилин, кажется, понял мое настроение. «Погоди, — сказал, — начнем вот с нового года полный хозрасчет внедрять, опять зашевелятся».

Ну, а чего я ждал-то от этой поездки? Самому говорильня надоела, а сам…

Дома меня ждала яичница и будущая бабушка моего внука. «Перестройка для холостяка, — острит старик Моденов, — это немедленно жениться на первой попавшейся». Но просил сделать визит после свадьбы.

Расписываться мы поедем в Роптанку.

ПРИМЕЧАНИЕ

Чувствуется, что «бригадная» — это все-таки не о бригаде. Подразумевается, очевидно, «бригада» авторов, чьи измышления свел воедино, хоть и без должного чувства меры, мордасовский сочинитель.

На это, впрочем, указывали и многочисленные пометки на полях рукописи. Они удалены, но, помнится, было написано:

«Я так не говорила!»

«В том месте Калинкина лощина проходит».

«Это было, но не в этот раз».

«Не плагиатничай у народа!»

«Фамилие вымышлена, но Егор имеется».

«Нам не надо иносказаний, недомолвок и прочей изоповщины. Говори так, если есть, что сказать!»

«Пошлятина какая, фу!»

«Александр Николаевич говорил: «Когда устроится прочное хозяйство общин на артельном начале, то будет такой прогресс в хозяйстве, о котором мы и помышлять не можем». Я имею в виду Энгельгардта».

«Не плагиатничай, говорю, у народа! Народ не виноват, что умеет писать только заявления и жалобы».

«Дай срок!..» — и так далее.

А как, вы бы видели, была перенасыщена рукопись эпиграфами! Сплошной винегрет. Тут и выдержки из докладов и постановлений районного значения, и строки А. Пушкина, П. Старцева, И. Малова, сомнительные пословицы и поговорки («не боится дед, что захиреет, колхоз прокормит и согреет», «спать не жать, спина не заболит», х…, короче, такая, что и не перескажешь печатно), а также гомеровское «Много умеем…» — гесиодовское, точнее: «Много умеем мы лжи рассказать за чистейшую правду. Если, однако, хотим, то и правду рассказывать можем…» Но и этого мало гипотетическим авторам! На самом почетном месте у них «куда идешь?» на латыни. «Quo vadis?» — видите ли!

Но остались еще две главки этого «бригадного» повествования. Милости просим, нам не жалко…

ПРИВЕТ ИЗ ЛОПУХОВКИ

Дорогая Маша! Письмо твое получила еще перед Днем Конституции, а отвечаю, как видишь, после седьмого ноября. Ну, ты сама видишь, что творится.

На твой вопрос сразу же отвечаю: нету! Если зимой будет, то дорого, а косынками у нас никто не вяжет, только метр на метр — теплые шали. И двести рубликов. И хорошо, если не подкрасят в чаю, нитку не подпустят. Но в общем я буду как бы себе брать. Или шаль тебе не нужна?

Вася у меня болел, лежал в больнице. Простыл. Я сказала Елене Викторовне: воспаление у него или бронхит — все равно ложи. Это же мука мученическая смотреть, чем они занимаются возле своих комбайнов при такой погоде! Положила, а оказалось — воспаление в самом деле. На рентген в Мордасов съездили — у него там еще спайки. Говорят, ты, дядя, еще раньше воспаление на ногах перенес. Что же, говорю, на медосмотрах у вас осматривают? Ну, ты представляешь, что на это мужик может ответить! Но сейчас ничего, выписали, работает.

Мужиков как палками побили.

Павлушка рассказывал, как гостил у тебя. Спасибо, конечно, но ты не поваживай. Начнет еще деньги занимать. Кассету с этим «примусом» он, наверное, на твои купил? Не надо, Маш. Хорошо, что вроде как тетка у него теперь есть в городе, но и поваживать, Вася говорит, не надо.

Ну, какие еще новости? Праздновали праздники как-то так… Ты знаешь, я, наверно, второго буду рожать, последние годочки. Брошу все и буду нянчиться, пока натуральной бабкой не сделалась. Что я, из-за денег, что ли, работаю? Да провались они, все у нас есть.

Чилигин твой скушный, даже ругаться с ним неохота. Уголь, дрова — не дотолкаешься… Но это, Маш, не интересно. Вообще, как до стенки дошли. И все можно, и ничего не хочется. Да и захочешь, Маш, когда еще добьешься?.. Ты чувствуешь? Ну, ты-то, может, и не чувствуешь.

Пиши, я люблю твои письма читать. Вспоминаю, как сама приехала в Лопуховку девчонкой райцентровской, как Матвеев за мной начинал ухаживать, а отец его «учителкой» меня называл. Чилигин играл на баяне, молоденький, в училище не ездил еще… Хорошо было. Потом ты приехала… Ты, Маш, пиши!

Твоя Вера.

ОСЕННИЙ ВЕЧЕР (прощальный растерянный взгляд)

С наступлением морозов решили, что зябь уже не поднять. Раскисшие за полтора месяца поля быстро промерзали. Сначала на три пальца за ночь, потом на четыре, через неделю — на четверть, и уже не оттаивали за день. И оставалось немного, и жалко было бросать, но куда денешься… Давно уже ковыряли землю без предплужников, черед отводили.

И настал день, когда первым, хотя и перед самым обедом, на загонку выехал Микуля; пристроился к нарезанной за два дня трехметровой ленточке, врубился, — и два лемеха четырехкорпусного плуга с каким-то кряком, услышанным даже в кабине трактора, отскочили, остались среди чуть оттаявших на солнышке комьев развороченной земли. После этого решили с зябью завязывать.

— Отпустит мороз, я все равно добью, — заявил Микуля.

— Отпустит, жди, — ухмыльнулся учетчик. — Седьмого снег нападал? Теперь декабрь на носу. А много растаяло? Короче, я отчитываюсь за сто процентов, и все.

— Как это все? — строго спросил Иван Михайлович. — А на кого нам потом весновспашку вешать?

— Мать дорогая! — учетчик торопился в Лопуховку, и долгий разговор ему был ни к чему. — Сколько можно говорить: на подряде мы, на подряде! В принципе никого не должно интересовать, когда, что и сколько мы делаем. Под урожай рядились — ждите урожай!..

Разговор был не новый. Но, пожалуй, один только учетчик сердился на Ивана Михайловича, на Карпеича еще да на молодых Иванов — Анучина и Оборина за их, мягко говоря, твердолобость и недопонимание момента. Момент, что и говорить, был интересный…

— Кончайте бузу, — вмешался бригадир. — А ты отчитывайся как есть. Семьдесят два гектара, скажешь, оставляем… Все.

Учетчик уехал на «луноходе» домой.

— На двух комбайнах моторы надо полиэтиленовой пленкой увязать, — вспомнил бригадир, а дальше ему не пришлось придумывать дела для бригады, они сами напрашивались. — Сеялки развернем — весной не докопаешься. Все бороны — к клубу, будем потом перевозить потихоньку к кузнице. Так… А вы, друзья, чтобы сегодня же плуг на просяном выдернули. И тележку от подрытого куста притащите заодно… Все. Тут по ходу сообразим. Машина после шести нынче придет. Теперь все.