«Едва ли не самым талантливым в кружке был Виктор Тривус.
Широкоплечий, не ладно скроенный, но крепко сшитый толстяк с мясистым потным лицом, с насмешливо, дерзко сверкающими глазами, балагур и весельчак, он нес в своем неуклюжем теле яростную, воинственную страсть к поэзии. Карманы его засаленной тужурки всегда были набиты клочками бумаги, на которых он записывал „удачные строки“. В поэзии Тривус провозглашал себя убежденным сторонником „прозаизма“, беспрестанно цитируя любимых им французских поэтов Жюля Лафорга и Артюра Рембо в собственных грубоватых, но точных переводах. Из соотечественников он увлекался В. Нарбутом и М. Зенкевичем. Пафосом его жизни была „поэзия будней“, все самое обычное, примелькавшееся, но очищенное „на огне поэтической речи“.
Подходил к концу 1916 год.
К этому времени большинство из нас уже носило серую шинель, а Тривус, окончивший школу прапорщиков, изнывал от скуки в каком-то захолустном гарнизоне, ожидая отправки на фронт. В сражениях он вел себя геройски и после Октябрьской революции остался в Красной Армии. По слухам, он погиб на войне с белополяками, ведя свой эскадрон в атаку. Знавшие его любили в нем неистощимого острослова, широкого и доброго человека. Но мало кому было понятно, что в нем жил темперамент подлинного поэта. Листки его многочисленных стихов рассеяны по дорогам и перепутьям гражданской войны» (Вс. Рождественский. Страницы жизни).
«Стихи Виктора Тривуса напомнили мне несколько лет уже не печатавшегося Петра Потемкина. Может быть, больше серьезного чувства и меньше мастерства. Но то же стремление жить не в мгновениях и не в веках, а только в днях, та же дразнящая автобиографичность и наблюдательность скорее беллетриста, чем поэта… – ских рисунков, которые вовсе не имеют надобности быть грубыми, чтобы производить впечатление. Секрет их обаянья – отсутствие каких бы то ни было стилистических украшений и условно-поэтических образов. Как видите, все условия, которые не могут не порадовать читателя, так же как его радуют нескромные мемуары. Можно не интересоваться душой иного поэта, но жизнь всякая нам интересна, потому что в каждом из нас скрыт ненасытный зритель» (Н. Гумилев. Письма о русской поэзии).
ТРУБЕЦКОЙ Евгений Николаевич
князь;3.9(5.10).1863 – 23.1.1920
Философ. Участник Психологического общества при Московском университете, Религиозно-философского общества им Вл. Соловьева. Редактор-издатель «Московского еженедельника» (1906–1910). Инициатор создания книгоиздательства «Путь» (1910–1917). Сочинения «Рабство в Древней Греции» (Ярославль, 1885), «Философия Ницше» (М., 1904), «Социальная утопия Платона» (М., 1908), «Энциклопедия права» (М., 1909), «„Миросозерцание“ Вл. Соловьева» (т. 1–2, М., 1913), «Национальный вопрос: Константинополь и Святая София» (М., 1914), «Война и мировая задача России» (М., 1914), «Отечественная война и ее духовный смысл» (М., 1915), «Умозрение в красках» (М. 1916), «Метафизические предположения познания» (М., 1917), «Смысл жизни» (М., 1918), «Два зверя» (М., 1918), «Из прошлого» (М., 1918), «Из путевых записок беженца» (Кисловодск, 1919), «Воспоминания» (София, 1921). С 1920 – за границей. Брат С. Трубецкого.
«Меня с юности поражал он породистостью, мужественной степенной красотой, неподражаемой вибрацией речи, а главное, какой-то простой, изнутри исходящей естественной силой своих убеждений и верований» (Н. Алексеев).
«Не только его слова, его доводы, но просто он сам, его личность не могли не произвести впечатления. В нем было много прирожденного шарма. Широкоплечий, стройный, с легкой юношеской походкой, он быстро проходил через толпу, высоко над ней нес свою красивую породистую голову. Умные темные глаза смотрели пристально и решительно. В этом философе, изучавшем Платона под сенью прадедовских лип и дубов, не было кабинетной тяжеловесности. Его так же легко было себе представить на коне в ратном строю, как и на профессорской кафедре» (А. Тыркова-Вильямс. То, чего больше не будет).
«Крупный, громоздкий, простонародно-барственный князь Евгений Николаевич Трубецкой, уютный, медленный, с детскими глазами и мукой честной мысли на не слишком выразительном квадратном лице» (Ф. Степун. Бывшее и несбывшееся).
«Евгений Трубецкой играл в Москве крупную роль; он твердо обосновался в салоне Морозовой; она издавала „Еженедельник“, в котором он выступал с ответственной публицистикой; публицистика носила характер высказываний по вопросам культуры; Трубецкому приспичило, что высказывания есть политика; два-три протеста против режима, тяжелых и косолапых, как он, в „оные времена“ создали ему репутацию радикала и укрепили в нем несчастную мысль создать фикцию партии „мирнообновленцев“, которой он был едва ли не единственным членом; даже кадеты посмеивались над его правизной.
…Он был удивительно косолап и внутренно добр; он потрясал окружающих тугодумием, соединенным с упорством в продумывании каждой новой, ему трудно дававшейся мысли; вначале он мало что понимал в искусстве, ужасаясь, как брат его, новыми веяньями; дамы ему напели в уши, что он понимает Скрябина; от покойного брата Сергея он отличался терпимостью к символистам.
…Войдешь к Морозовой: в креслах сидит – грузноватый, высокий Е. Н., молчаливо прислушивается к пестроте разговоров; и вдруг рывом косолапой руки и интонацией, не соответствующей содержанию слов, принимается тяжелить разговор; и все, что ни есть, уплотняется; с осторожностью, с тактом, силясь противников не задеть, он пробивает себе дорогу; представьте медведя, ходящего по канату; кто стал бы смеяться над движением его лап, видя, что „мишка“ не грохнулся с первого шага с каната; так Е. Н. проделывал чудеса ловкости: большим и тяжелым лицом – вправо; рукою, сжатой в кулак, – к груди; ногою назад; другой рукою – вперед; все несуразно (в словах и в движениях), за исключением глаз, больших и лучистых.
…Так же тяжело говорил он, трудно нудясь своим хрипловатым, тяжеловатым словом, завернув мясистое, чернобородое лицо с сияющими, точно просящими о понимании глазами; бывало, он косо, взаверть покачивается над зеленым столом, расставляет руки локтями и локти без ритма бросает: вперед и назад; по смыслу – назад; по жесту – вперед: выставит руку вперед и ею о чем-то просит.
И противники считались с его стремлением к объективности; чем более путал он, тем более нудился: разобраться в напутанном; он стал бессменным третейским судьей в группе людей, имевших друг с другом запутанные отношения; к нему обращались за правым судом; он, трудясь, выносил резолюции» (Андрей Белый. Между двух революций).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});