Намалевал Василий слона так, как увидел зимой на берегу Лены-реки, и так, как обнаружил весной. И как зверь оный мог выглядеть в допотопные времена. После потопа, должно быть, все замерзло, и слоны волосатые в мерзлоте вечной оказались.
Покончив с рисованием, Венцеславич снова копал яминку в углу камеры, рядом с предыдущей – опять на локоть в глубину, для справления нужды.
На следующий раз господин де Бирс один явился. Долго на рисунок пялился, в конце даже почмокал языком, как вкусив хорошей еды.
– Можешь ли ты определить местоположение находки?
– Если пройти с Нижней Тунгуски на ее приток Чону, переволочься на Вилюй, а с него перейти на Лену-реку, то понадобится три дня пути вверх по течению. В том месте берег высокий-высокий.
Пожевал губами голландский мастер, понял, что нескоро европейцы туда доберутся, и то, если русские в санях довезут. Вопросил уже более сердитым голосом:
– Почему размеры на рисунок не нанес?
– У слона волосатого их много. И мне не ведомо, как оные показывать. Разве что провести нереальные оси из одной точки, считая их как измерители длины, ширины и высоты – под прямыми углами. И ставить на них отметины. Таким образом, каждая точка на слоне будет иметь три меры, три числа…
– Неужели ты, московит, хочешь сказать, что придумал координатную геометрию?
– А чего, лишь декартам вашим невесть что сочинять? – и получил от де Бирса по губам, но, облизнув кровь, не унялся. – Это только вам придумывать, чтобы с нас мехами, лесом, хлебом за вашу придумку брать? Притащил камень, который у меня свеи подлючие похитили? Где табак, огниво и прочее?
Де Бирс бросил на землю сверток и солнечный камень.
– Исландский шпат, ничего особенного. Откуда он у тебя?
– От отца. Он был выходец из германских земель.
– Отчего ж в дикую Московию ушел?
– Оттого, что душно в немецких краях жить, за всем присмотр, кругом донос. Жадные грабят невозбранно, суд покупается за деньги, доносчик вознаграждается имуществом оболганного, а всех, кто живет нестяжательным христовым словом, ждет виселица или костер.
Де Бирс начал что-то говорить про писания Гейденштейна, который увидел в московитах рабов и содомитов, но, узрев только спину узника, смолк и покинул камеру.
К курению табака Венцеславич пристрастился на Тереке, в Терках, где у него двор в остроге стоял; зелье привозили дербентские купцы, останавливающиеся на Билянском гостином дворе. Поев, Василий разжег трубку, поделал из дыма колечек и наконец почувствовал приятство в жилах. До того как лечь спать, стал рыть новую ямку. И, прежде чем сходить по нужде, опять закурил. Заметил, что дымок потянуло в угол, тот самый, где копал. Значит, слабый сквознячок имеется.
Венцеславич вовремя почувствовал – кто-то приближается по коридору. Спешно забросав ямку, растянулся на полу за миг до того, как в камеру кто-то вошел.
По дыханию Василий сразу догадался – не мужчина. По цветочному запаху духов опознал – Лисье. Его заскорузлая рука легла на упругий шелк ее груди.
– Знаешь, мне сейчас так… ясно, как на Лене зимой. Ты, может, не поверишь, если там плюнешь, на снег падает стекляшка.
– И вы не прятались от мороза?
– Почто прятаться? Зимой можно пройти, где летом не проберешься. Болота замерзли, гнуса нет. И вражину легче зимой приметить, прежде чем она в тебя острие метнет.
– Расскажи мне… о своей стране.
– Суровая страна… у нас холодно бывает и для самого неприхотливого злака. Иногда и летом видим снег. Даже скудный плод земли нашей хочет крымский, ногайский и прочий кочевой люд отнять; не отобьешься, так он еще избу сожжет и детей увезет. Пузатые галеоны, набитые серебром и заморскими плодами, не приплывают к нам из океана. Отняты у нас моря незамерзающие. Далеки и полгода непроходимы дороги. Тяжело нам обмениваться плодами своего труда и знаниями.
– Отчего ж не вымер твой народ?
– Бог не попустил. Оттого мы селимся широко, особливо с времен царя Иоанна, странствуем через страну нашу, и пёхом, и в седле, и под парусом, бывает, что переволакиваем суда свои от реки к реке, на катках и даже на руках.
– Корабли на руках? – Лисье хохотнула.
– Нам-то не смешно, когда тащишь – думаешь, лишь бы не споткнуться, иначе вся эта махина на тебя завалится и чего-нибудь отдавит.
Ее пальчики пробежались по его коже под рубашкой.
– А почему страна ваша при такой ширине не развалится на куски, которые подхватят соседи?
– Потому что у нас свой царь-государь, который державу нашу воедину связывает. Оттого самые дальние куски земли, до которых три года ехать надо, не отваливаются. Вера соединяет, Богу и государю. Благодаря вере само делается то, что в иных странах происходит через принуждение оружием и казнями.
– А отчего у вас не размножаются пёсоглавые оборотни?
– Они размножаются там, где веры мало, а жадности много. Но все же могут в гости к нам пожаловать; в Смуту отец мой побил их немало.
Лисье нежно провела пальцами по его губами и неодобрительно дернула за бороду.
– Сбрил бы, а то хуже псоглавца. Не принято, что ли, у вас облик свой украшать, чтобы девам нравиться?
– У девицы здесь гладко должно быть, а у христианина, как от Бога положено… Лисье, тебя дядя ко встрече со мной принудил?
Ее губы коснулись его уха.
– Он мне не дядя.
– Уже догадывался, значит, ты так мстишь ему. Эта бестия взяла тебя с собой, чтобы сожительствовать. Непременно убью его, башкой об стенку. И посмотрю, какая у него там шишковидная железа.
– Ты до сих пор ничего не понял. Он – мой господин и будет твоим господином. Он знает всё; и что отец твой, бедный рыцарь, известный как Венцеслав или Венцель Герлиц, бежал в Московию из Лаузица, где его должны были сжечь живьем – в городе Бауцен. За ведовство.
– Я не знаю, а он знает.
– Он покупает сведения у судов по всем делам о ведьмачестве. Отец твой прибыл в Польшу, чтобы дальше бежать на восток. Там донесли на него – наказание за это в польском королевстве – смерть, но Венцель Герлиц скрылся из-под стражи.
– А что неправильно? Да, ушел он из стран немецких, потому что там не вере, а греху поощрение, люди не Богу, а Тельцу поклоняются. А мой отец Мамоне не хотел служить, в отличие от твоего господина.
– Не суди его так. Мой господин покупает тех, кто уже предопределен к погибели. Истинная смерть заменяется подложной, погружением в сон. Многим не дал господин мой умереть до конца.
– Может, он и не дает умереть кому-то до конца, но мне такой господин не нужен, я государю своему служу.
Теперь откликнулась Лисье не его словам, а какому-то шуму из-за двери.
– Пора мне, милый Герлиц, скоро сменится солдат на вахте, и придет тот, который не получил плату.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});