направлении медсанбата.
Через пару минут зашли на посадку на площадку. Два УАЗа «таблетки» уже ждали нас, а солдаты бежали к нам с носилками.
Димон держал управление, пока я помогал вынести Леонида. Аккуратно положили его на носилки, но Чкалов что-то говорил и просил остановиться.
— Лёня, всё уже позади. Тебя в госпиталь доставили, — сказал я.
Лёня взял мою ладонь и сжал её, насколько у него хватило сил. Его рука была вся обожжённая, покрытая волдырями, и стало тёмно-розовой.
Представляю, как ему сейчас больно от такого прикосновения, но Чкалов и не думал отпускать руку.
— Сань, если чем обидел, извини. Ты вправе был меня там оставить.
— Ты чего, братишка⁈ — улыбнулся я. — Мы своих не бросаем. Ты же свой!
— Свой… хорошо сказано, — прохрипел Лёня и отпустил руку.
К нам подошёл доктор и расспросил, сколько времени прошло и какие ещё могли быть травмы. Пока мы помогали нашим товарищам вылезать, УАЗ с Чкаловым уже уехал.
Ребят погрузили на санитарку и вернулись в вертолёт, чтобы перелететь на аэродром. После посадки в Баграме уже на рулении было заметно, что на стоянке нас ожидают. И совсем не тот, кого приятно видеть.
— Сань, тут не только УАЗик Енотаева, — сказал Димон, когда мы зарулили на стоянку.
— Конечно. А ты думал, что Берёзкин не подстрахуется, — ответил я по внутренней связи.
На стоянке уже стоял Павел Валерьевич и что-то жёстко выговаривал командиру эскадрильи Енотаеву. Наш бородатый комэска только кивал, но делал это без должного энтузиазма.
Как только выключили двигатели, начальники начали движение в нашу сторону. Активные жестикуляции начальника политуправления выглядели неким проявлением нервозности. Да и выражение лица было растерянным.
Батыров первым вышел из вертолёта и пошёл докладывать Ефиму Петровичу. Берёзкин в это время уже ушёл к себе в машину и уехал в сторону КДП. Димон позвал меня, и я поспешил к комэске.
— Приветствую, командир, — пожал я руку Енотаеву.
— Ты что скажешь, Сань? — спросил комэска, почёсывая бороду.
— Смотря о чём вы хотите спросить меня, — быстро ответил я.
— Меня интересует, что реально произошло в полёте?
Батыров кивнул, дав понять, что он уже всё рассказал. Быстро поведал, что думаю я по поводу этой аварии, и довёл состояние экипажа.
— Понятно. Я тогда поеду в медсанбат, а вас Берёзкин ждёт.
Мы переглянулись с Батыровым. Однако бежать на встречу с начальником политуправления не торопились.
— Командир, вы понимаете, что халатность этого человека привела к таким последствиям? — спросил Батыров
— Понимаю. А что ты предлагаешь? Избить целого полковника? — подошёл Енотаев к нам ближе.
— Руки только испачкаем, — спокойно сказал я.
Ефим Петрович грозно зыркнул на меня. Я сделал вид, что молчу.
— А если вспомнить, что по его вине сбили двух «крокодилов» над Махмудраки? — продолжил уточнять Димон.
— Ты снова предлагаешь Берёзкина покалечить? — повысил голос Енотаев.
— Проблем не оберёмся, — произнёс я.
— Клюковкин! Давай без комментариев! — гаркнул на меня комэска.
— А что я не так сказал⁈ Бить мы его не можем. Казнить тоже. У нас два пути — утереться или всё решить по закону. В командовании 40й армии никого не заинтересовали два случая, когда в присутствии полковника Берёзкина сбиты три вертолёта ракетами ПЗРК, которых у духов меньше, чем прыщей на моей заднице⁈ — выпалил я.
Енотаев начал грозить мне пальцем, сжимая губы так, что они побелели. Но, так ничего и не сказал, призадумавшись над моими словами.
— Вот Клюковкин… насчёт «прыщей» подумать стоит. А пока, быстро к Берёзкину. И это приказ, товарищи, — произнёс комэска, уходя к машине.
Через полчаса мы стояли в классе подготовки в здании КДП. Павел Валерьевич ходил перед нами взад-вперёд, сложив руки за спину.
— Почему вы не выполнили мой приказ? — спросил он.
— В отношении чего? — уточнил Батыров.
— Всего! Сначала начали мудрить на стоянке с перегрузом. Затем странные замечания в полёте на обратном пути. Вам погоны жмут?
— Нет, — ответил я.
— А вот я думаю, что жмут. Ну и в конце всего этого, отказались лететь в Чарикар. Под трибунал захотели?
Батыров посмотрел на меня, а я только пожал плечами.
— Товарищ полковник, какой Чарикар? Мы полетели в Баграм, как и положено по заданию. К тому же наши товарищи были ранены. Один из них тяжело. Нам срочно нужно было доставить их в медсанбат.
— Прекрати мне это, Батыров. Думаешь, я не понимаю, к чему вы двое клоните. Сговорился со своим праваком? — начал кричать Берёзкин.
— Нет, но мы слётанный экипаж. Нас за это хвалят, — ответил я.
Полковник выдохнул и расстегнул свой комбинезон. Он продолжал ходить перед доской, почёсывая затылок. Уже прям не знает, как и выкрутиться!
Ведь на записях переговор всё есть. Раненные докажут, что были сбиты в районе, куда они отклонились по указанию Берёзкина. А если ещё раскрутят неоправданную потерю двух вертолётов и гибель борттехника Ми-24 над Махмудраки, то дело для полковника дрянь. Тут не орденом попахивает для Павла Валерьевича, а большими проблемами.
— В общем так, вы молчите в тряпочку. Я сам доложу в штаб, как всё было. Ни у кого проблем не будет.
Джекпот! Если бы он так не волновался, не вызывал бы нас. Заметает следы, пока парни лечатся. Интересно, а как на это отреагировал экипаж Ми-24.
— За это я вам устрою продвижение по службе и награды. Тебе Батыров поступление в академию. И не надо глазами хлопать, будто ты туда не хочешь, — сказал Берёзкин, подойдя к нам ближе.
Димон промолчал. Полковник чесал подбородок и смотрел на нас внимательно, присев на край стола.
— А как же сегодняшняя авария? — поинтересовался я.
— Это война, сынок. Тут и потери бывают. Вашим товарищам повезло. Плюс… я вовремя с ведомым вас прикрыли. Ну одну ракету духи пустить успели. Она и сбила вертолёт вашего Чкалова. Ничего в этом сверхъестественного нет.
Отвечал Берёзкин так, будто он про поломку сифона под раковиной рассказывает. Его циничная речь напрягала всё сильнее. В его взгляде читалось, что он рассматривает войну, как элемент воспитательной работы. Будто здесь не людей кромсают, а читают лекции на политзанятиях.
Я ждал, пока Димон что-то ответит этому человеку, но Батыров предпочёл молчать.
— Знал, что вы хорошие ребята, — ответил Берёзкин и