Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т. 17. Лурд - Эмиль Золя

Шассень увлекся, воодушевился. Но внезапно он успокоился, и на лице его снова появилась бледная улыбка.

— Право, я люблю ее; чем больше я о ней думаю, тем больше люблю… Но все-таки, Пьер, не думайте, что я совсем поглупел, став верующим. Если я всеми помыслами своими в потустороннем мире, если я хочу верить в лучшую и более справедливую жизнь, все же я знаю, что в сей юдоли живут люди, и хотя некоторые из них носят клобук или рясу, они подчас совершают гнусные дела.

Снова наступило молчание. Каждый думал о своем.

— Я поделюсь с вами одной мыслью, которая часто приходила мне в голову… — продолжал Шассень. — Допустим, что Бернадетта была бы не простодушной дикаркой, а умной интриганкой, желавшей властвовать, покорять и руководить толпой; представьте себе, что бы тогда случилось… Грот и собор, несомненно, оказались бы в ее руках. Она возглавляла бы все религиозные обряды, сидя под балдахином, в золотой митре. И она же раздавала бы чудесные дары мановением своей властной ручки, направляя толпы в объятия бога. Она была бы царицей, святой, избранницей, единственным лицом, созерцавшим божество. И в сущности, это было бы справедливо — после мук она испытала бы блаженство и наслаждалась бы тем, что создала своими руками… А между тем, как видите, ее обошли, ограбили. Семена чудес, разбросанные ее рукой, взошли, а урожай собирали другие. Двенадцать лет, пока Бернадетта жила как подвижница в тиши Сен-Жильдара, победители-священники в золотых облачениях воспевали здесь чудеса, освящали церкви и здания, постройка которых стоила миллионы. Одна лишь Бернадетта не присутствовала на этих торжествах, утверждавших новую веру, созданную ею… Вы говорите, что Бернадетте пригрезилось все это во сне. Какой же это чудный сон! Она перевернула целый мир, а сама так и не проснулась!

Они остановились и сели отдохнуть на придорожный камень. Гав, очень глубокий в этом месте, катил перед ними свои голубые воды с темным отливом, а дальше он разливался широкой рекой по каменистому руслу, превращаясь в пенистый поток снежной белизны. С гор веяло прохладой, солнце золотым дождем рассыпало свои лучи.

Рассказ о том, как злоупотребили наивностью Бернадетты и как потом от нее отделались, вызвал новый взрыв возмущения у Пьера; опустив глаза, он думал о несправедливой природе, позволяющей сильному пожирать слабого.

— А вы знали аббата Пейрамаля? — спросил Пьер, взглянув на Шассеня.

Глаза доктора заблестели, и он с живостью ответил:

— Конечно! Это был святой человек, прямой и сильный, настоящий апостол! Вместе с Бернадеттой он достаточно потрудился во славу лурдской богоматери. Как и Бернадетта, он жестоко пострадал и умер за это дело… Тот, кто не знает этой истории, не представляет себе, какая разыгралась здесь драма.

И Шассень подробно рассказал Пьеру о том, что произошло в свое время в Лурде. Когда Бернадетте являлись видения, аббат Пейрамаль был лурдским священником. Высокого роста, широкоплечий, с львиной головой, истый сын родного края, он обладал живым умом, был честен, добр, но порою проявлял грубость и властолюбие. Казалось, он был создан для борьбы; враг ханжества, он выполнял свой долг, ничуть не скрывая широты своих взглядов. Вначале он отнесся к Бернадетте с недоверием, не верил ее рассказам, допытывался, требовал доказательств. Только позднее, когда толпами овладел могучий порыв веры и они увлекли за собой самых непокорных, он наконец смирился; этот защитник сирых и убогих возмущался, узнав, что девочку хотят посадить в тюрьму: гражданские власти преследовали одну из его овечек, в нем проснулся пастырь, и он принялся защищать ее со всем пылом человека, стоящего за справедливость. Затем он поддался очарованию этого простодушного и правдивого ребенка, слепо уверовал в нее и полюбил так же, как все. Зачем отвергать чудеса, раз о них говорится во всех священных книгах? Ему, священнослужителю, при всей его осторожности, не подобало проявлять вольнодумство, когда весь народ преклонял колена, а церковь находилась накануне нового, огромного торжества. К тому же таившийся в Пейрамале предводитель людских толп и созидатель обрел наконец широкое поле деятельности; он отдался целиком великому делу со всею силой своего темперамента и жаждой победы.

С этой минуты одна только мысль владела аббатом Пейрамалем — выполнить заветы святой девы, переданные ему через Бернадетту. Он занялся благоустройством Грота: была поставлена решетка, воду источника заключили в трубы, произвели земляные работы, расчистили вход. Но святая дева требовала прежде всего, чтобы была построена часовня, и Пейрамаль решил воздвигнуть церковь, величественный собор. У него были широкие планы, он теребил архитекторов, требовал от них дворцов, достойных царицы небесной; аббат искренне верил в восторженную помощь всего христианского мира. Впрочем, дары поступали непрерывно, золото прибывало из самых дальних епархий — то был золотой дождь, который, казалось, никогда не прекратится. Это было счастливое время для Пейрамаля; его всегда можно было увидеть среди рабочих, которых он подбадривал веселым смехом, готовый в любую минуту взяться за мотыгу и лопату, лишь бы скорее сбылась его мечта. Но вот настали дни испытаний: аббат Пейрамаль заболел, и 4 апреля 1864 года, когда первая процессия из шестидесяти тысяч паломников, сопровождаемых огромной толпой, двинулась из его приходской церкви в Грот, он был при смерти.

Когда аббат Пейрамаль встал после болезни, от которой не умер, он узнал, что у него отняли все. Его преосвященство, епископ Лоранс, еще раньше дал аббату в помощники своего бывшего секретаря, отца Сампе, которого он назначил главой миссионеров Гарезона — учреждения, им же основанного. Отец Сампе был маленький, щуплый человечек, бескорыстный с виду, но одержимый фуриями честолюбия. Сперва он знал свое место и служил лурдскому кюре, как верный подчиненный, старался помочь ему в трудном деле, входил во все, желая стать необходимым. Он сразу сообразил, какое богатство суждено Гроту, какой колоссальный доход можно будет извлечь из него при известной ловкости. Он не покидал епархии и прибрал к рукам епископа, человека очень холодного и практичного, который крайне нуждался в пожертвованиях. Когда аббат Пейрамаль заболел, отцу Сампе удалось окончательно отделить от лурдского прихода все владения Грота, управление которым было ему вверено, причем епископ дал ему в помощь несколько отцов общины Непорочного Зачатия.

И вот началась борьба, глухая, ожесточенная, смертельная борьба, какая часто разгорается между духовными лицами. Повод к ссоре был налицо, открылось поле битвы, где в бой вступали миллионы, которых требовала постройка новой приходской церкви, более вместительной и более пышной, чем существовавшая до сих пор; приток верующих возрастал, и было ясно, что церковь мала и не отвечает своему назначению. Впрочем, аббат Пейрамаль давно уже задумал воздвигнуть другую церковь, желая в точности выполнить приказание святой девы. Говоря о Гроте, она сказала: «Туда будут стекаться процессии». И аббату всегда представлялись процессии паломников, выходящих из города и возвращающихся туда вечером; так оно и происходило вначале. Но нужен был центр, место сбора, и вот Пейрамаль стал мечтать о роскошной церкви, огромном кафедральном соборе, который мог бы вместить множество людей. Этот пламенный созидатель уже видел, как поднимается из земли собор, как сияет на солнце его колокольня, слышал, как гудят колокола. Он хотел построить во славу божию храм, где он займет место верховного жреца и, вспоминая о Бернадетте, будет с торжеством смотреть на Грот, дело рук бедной девушки, от которого ее отстранили. Созидание новой приходской церкви давало известное удовлетворение аббату Пейрамалю и несколько смягчало накипевшую у него в душе горечь, — ему принадлежала честь этой постройки; этот энергичный, всегда готовый к борьбе человек мог применить здесь свои силы, утолить сжигавший его жар; все же сердце его было разбито, и он больше не ходил в Грот.

Вначале снова вспыхнул энтузиазм. Старый город увидал, что его оставляют в стороне, и сплотился вокруг своего священника, опасаясь, как бы все деньги, вся жизнь не отхлынули к новому городу, захватывавшему земельные участки вокруг собора. Городской совет отпустил на постройку храма сто тысяч франков, которые, к сожалению, решено было вручить, лишь когда над ним будет возведена крыша. Аббат Пейрамаль уже согласовал с архитектором проект грандиозного храма и договорился с подрядчиком из Шартра, который обязался закончить постройку церкви в три-четыре года, если деньги будут поступать регулярно. Пожертвования, несомненно, посыплются отовсюду дождем, и аббат, нимало не тревожась, с беззаботной отвагой ринулся в это грандиозное предприятие, убежденный, что бог не покинет его на полпути. Он был уверен и в поддержке нового епископа, монсеньера Журдана, который освятил первый камень и в своем приветственном слове признал необходимость и достоинства нового начинания. Казалось, кротчайший отец Сампе примирился с разорительной конкуренцией и вынужденным разделом доходов; он делал вид, будто всецело занят заботами о Гроте, и даже велел повесить в соборе кружку для сбора пожертвований на постройку новой приходской церкви.