Но ведь и в этом он не лгал! Это тоже было. Этот странный, изломанный и искажённый человек был на голову выше всех Армстронгов и Прендергастов, ничтожных Камэронов и Райсов — и это тоже было правдой.
Дни её проходили пусто и сумрачно. Эбигейл пыталась читать — но книга падала из рук, она пробовала рисовать — но рука непроизвольно чертила на листе знакомый резкий профиль. Она бросала карандаш. Часами бродила в Парадных Садах, но и тут ноги сами вели к той скамье, на которой они когда-то сидели. Её постигла, вернее, настигала судьба несчастной Элоизы. Она тоже полюбила того, кто был недостоин её, кому она просто была не нужна…
Абеляру были куда важнее его книги и лекции…
Было у неё и ещё одно огорчение. Леди Джейн Блэквуд, внимательно и озабоченно наблюдая за племянницей, отвергшей за один сезон трех претендентов, и опасаясь, что та, заимев репутацию особы несговорчивой и высокомерной, может вовсе остаться без жениха, заметила наконец обрадовавшие её признаки явной влюблённости Эбигейл. Выбор её она одобрила. По её мнению, щенок был неглуп, образован, умел себя вести. Со времени смерти старшего брата стал наследником солидного состояния. Правда, красавцем леди Джейн мистера Кейтона не сочла, но недостаток красоты компенсировался возможностью породниться с подругой.
Однако, почему-то не сложилось.
Разговор с племянницей леди Блэквуд отложила на несколько дней, надеясь в светской болтовне что-нибудь вызнать о молодом Кейтоне. Но никто ничего не сказал. Мистер Камэрон отнюдь не считал нужным разглашать в обществе подробности, сообщенные им мистеру Ренну и мисс Сомервилл. Он ещё в начале сезона, разглядев утонченную красоту, но не сразу заметил тонкий ум мисс Сомервилл, который оказался большой помехой роману. Мисс Эбигейл слишком многое понимала в нём, и понимаемое ей не нравилось. Но пока не появился мистер Кейтон, его, по крайней мере, не прогоняли, потом же он для мисс Эбигейл просто перестал существовать. Мистер Камэрон, передавая ей и Ренну компрометирующие сведения о Кейтоне, рассчитывал, что после этого мистер Кейтон получит отставку, а его предложение, уже четырежды повторенное, будет принято. При этом он — в отсутствие возможности для мистера Ренна и мисс Сомервилл проверить его сведения, ибо никто из них не мог обратиться к мистеру Райсу — изложил их так, чтобы у мисс Сомервилл исчезли даже малейшие сомнения на счёт того, кем в действительности является мистер Кейтон. Джастин хотел испортить реноме соперника в глазах мисс Эбигейл навсегда. И Кейтон действительно на следующий день уехал из Бата.
Но дальше последовало непредсказуемое и непредвиденное: ему самому в присутствии посторонних лиц было сказано, что мисс Сомервилл желательно, чтобы он, близкий друг соблазнителя и мерзавца, больше не затруднял себя посещениями этого дома, и Эбигейл не желала слушать никаких оправданий. Более того, при этом присутствовали не только мистер Ренн, но и леди Блэквуд и мистер Дарлигтон! И эти сведения весьма скоро стали известны в свете. Этого мистер Камэрон никак не ожидал. Он не только потерял девицу, в которую был влюблён, но и сильно подмочил свою репутацию в обществе, и поторопился, проклиная всё на свете, уехать в имение, рассчитывая, что в его отсутствие слухи постепенно стихнут.
Между тем, как-то вечером, спустя неделю после отъезда мистера Кейтона, тётка всё же задала племяннице искомый вопрос:
— Как я понимаю, моя девочка, твоё сердце слегка разбито? Мистер Кейтон не оценил твоих достоинств?
Мисс Эбигейл знала тётку, и не сочла нужным оспаривать её суждение, но и посвящать её в детали произошедшего тоже не хотела. Она вздохнула.
— Мистер Кейтон вернулся в Оксфорд.
— И тебя это огорчает?
— Мистер Кейтон и мой кузен приезжали на вакации. Почему меня должен огорчать их отъезд?
— Потому что мне показалось, что мистер Кейтон пользуется твоим расположением.
— Это неправда.
— Ты пытаешься обмануть меня, моя девочка?
— Нет, леди Джейн. Мистер Кейтон… не воспользовался моим расположением.
— Ах, вот как? — Лицо леди Джейн помрачнело. — Но факт расположения ты не отрицаешь?
Мисс Эбигейл поняла, что должна объяснить свое отношение к мистеру Кейтону так, чтобы у тётки не осталось сомнений.
— Обстоятельства сложились таким образом, тётя, что этот факт, даже если допустить, что он имел место, сегодня не имеет ничего — ни места, ни значения… — Эбигейл казалось, что она абсолютно правдива. Понятие лжи связано с намеренной ложью, но можно солгать, будучи вполне уверенным в истинности сказанного, ведь главное препятствие познания истины есть не ложь, а подобие истины.
— Ты разочарована в нём?
— Я не говорила, что была очарована.
— Он пренебрёг тобой?
— Едва ли мистер Кейтон понимал, что может это сделать.
— Стало быть, вы не объяснялись, и он покинул Бат, даже не зная, что ты…
— Я не говорила, что была очарована, — повторила Эбигейл.
— Стало быть, он ни о чём не догадался?
Разговор становился мучительным для Эбигейл.
— Нет, тётя. Он знает. Но едва ли это что-то меняет.
Леди Джейн нахмурилась. Ей показалось, что она или ничего не поняла, или — поняла слишком много.
Глава 25. «Где страсть, там нет места любви. Искорените прежде эти злые древа страстей — и на месте их произрастет древо, дающее плод любви. Древо же это — Он, Бог-Любовь…»
…Да, он и в самом деле урод. Диагноз Ренна был правильным.
Кейтон чувствовал, что заболевает. Спустя месяц после отъезда из Бата в нём поселилась тихая саднящая боль и сонная пустота. Иногда они перемежались, иногда он словно забывал себя. Его сковывало странное отчаяние — знак согласия с навалившейся бедой, постоянно возвращающийся кошмар несбыточной надежды. Лишиться надежды ещё не значит отчаяться. Отчаяние не есть отрицание надежды. Отчаяние — не безнадежность, это пустота…
Работал он до изнеможения, просто чтобы уйти от горестных сожалений. Но не получалось, они то и дело наплывали, Энселм совсем истерзал себя. Он уже не делал попыток заговорить с Ренном, что-то объяснить, ибо всё понял сам. Спокойно назвав себя выродком, столь же спокойно вынес себе приговор. Краденый поросёнок в ушах визжит. Guilty conscience needs no accuser…
Но тётка, умная бестия, предусмотрела возможность этих путей и пресекла их ему. Да он и сам понимал, что пуля исключалась.
Это убило бы отца. Нельзя.
Мистер Роуэн был прав. «Все, что нам доводится испытывать в этой жизни — это или кара за наши же грехи и глупости, коей надо смиренно покоряться, или же испытание, кое надо выдерживать с честью… В тебе мало смирения и мало выдержки…» Да, это было верно. А значит, оставался только один путь. Он поднялся в гордыне бесовской на вершину низости. Предстояло спуститься вниз — к подножьям, низинам вершин духа — и оттуда ползти вверх — к самоуважению, к аристократии духа. Его всегда пленяло запутанное зло, влекла неясность и мутность, нарушение всех границ, он чувствовал странный искус бездны. При бессонных просветлениях понимал, что терял свою личность, но надеялся обрести наслаждение, самоутвердиться, усилиться. И что же?