— Как ты вообще узнал про этот альбом?
— Застал Марию с ним. Она так поспешно его от меня спрятала, что я просто не мог не утолить любопытство, — Кир хмыкнул, аккуратно отклеил снимок от страницы и захлопнул альбом. — Ну так что, спросим?
Она вернулась к обеду. Уставшая. Я научилась различать её настроение по тем нюансам интонаций и мимики, которые невозможно было подделать или замаскировать. Едва Мария села за стол, Кир протянул ей фотографию.
— Расскажешь нам историю агентства?
Она вздохнула и потёрла глаза, теперь уже не скрывая усталости.
— Подумать только, мои сотрудники копались в моих же вещах.
— Там и наша общая фотография есть, даже две. Мы, что ли, не имеем права их посмотреть?
— Выходит, это твоя инициатива была, да, Кир?
Строгим тоном Мария пристыдила его. Он прикусил язык и потупился, ссутулился.
— Если так хотелось посмотреть, могли бы сперва спросить, а не сразу нарушать личные границы.
— Но, Мария, — подала голос я, — ты ведь расскажешь? Пожалуйста.
Она направила на меня испытующий взгляд. Перебарывая смущение, я выдержала его и попыталась всем своим видом показать, что мы заслуживали узнать правду. Наконец, Мария шумно выдохнула и произнесла:
— Давайте не сегодня.
Вечером, спустившись в прихожую проводить нас, она передала записку с незнакомым мне адресом. «Суббота, после полудня».
— Далековато, — протянул Кир, изучая карту. Мы сидели в ещё не прогретой машине при бледном свете лампочки, и я поражалась, как он мог прочесть хоть что-либо в такой темени. Тонкие линии схемы и мелкие подписи плыли у меня перед глазами. — Никогда не бывал в том районе.
— Там нечего смотреть, — скучающе сказал Петер.
— Откуда знаешь?
— Да так. Занесло однажды.
Он колебался, будто бы решил, что мы ждём пояснений, но очень не хотел их озвучивать. Кир складывал карту, разгоняя тишину шелестом и хрустом бумаги.
— Ну, вот в субботу и проверим, — бросил он и завёл двигатель.
По адресу, который указала Мария, стоял старый многоквартирный дом. Тот район пестрел старой застройкой: янтарь в Тьярну везли с запада, и городская окраина, где сосредотачивалось производство янтарных ламп, издавна была центром притяжения жизни. Пусть здания уже много лет не реставрировали и никто не расчищал занесённые снегом улицы, в морозном воздухе витал тот самый, ни на что не похожий праздничный дух — люди были беззаботными и расслабленными.
Петер озирался по сторонам. Он словно искал что-то, высматривал среди вывесок и табличек, но не найдя, вздохнул с облегчением. Сквозь арку мы вошли во двор-колодец, такой узкий, что изнутри него дом казался выше, чем был в действительности. Небо прояснилось, косые лучи солнца осветили стены, но не достигли дворового дна, где сгустились холодные тени. При взгляде вверх голова кружилась.
Мы поднялись на четвёртый этаж и какое-то время ждали под дверью. На лестничной клетке было так тихо, что я боялась заговорить, и ребята тоже молчали. Пахло крысами. Штукатурка на потолке растрескалась, в углу большим зеленоватым пятном разрослась плесень. Почему Мария позвала нас сюда?
Клацнул замок, и дверь распахнулась.
— Вы рано.
В первое мгновение я не узнала её. Раскрасневшаяся, Мария утёрла пот со лба и перевела дыхание. Свободная клетчатая рубашка сползала с её покатых плеч, затасканные брюки были подвёрнуты, оголяя щиколотки. Она подвязала волосы платком, убрав под него чёлку.
— Не стойте на пороге. Проходите, раздевайтесь. И обувь оставляйте на коврике — полы ещё мокрые, я выдам вам тапочки.
Меня словно перенесло в прошлое. Высокие потолки, антикварная мебель и устаревшие предметы быта. Пока на плите в чайнике закипала вода, Мария позволила нам осмотреться. Поглядывала за нами с лёгкой досадой, наверное, потому что не успела закончить с уборкой. Пыль осталась на пальцах, когда я провела по клавишам печатной машинки, и заклубилась в воздухе, когда я отдёрнула штору в кабинете, чтобы впустить солнце.
— Это квартира твоей семьи?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет. Здесь не жил никто, кроме меня.
— Но…
На кухне засвистел чайник.
— Идёмте, хватит уже глазеть. Кофе нет, к сожалению, а чай только в пакетиках, но я купила сладостей. Надеюсь, они придутся вам по вкусу.
Оказаться гостями в её доме было странно. Мария обслуживала нас, а мы, присмирев, лишь безучастно наблюдали: боялись, что, если вмешаемся, она обидится или разозлится, хотя ни то, ни другое не было ей свойственно. Но в тот день Мария вела себя не как обычно. Подав чай со сладким, она развалилась на стуле и потянулась. Её ничего не выражавший взгляд потеплел.
— Не стесняйтесь, ешьте, это всё для вас.
— А ты не будешь?
— Без конфет и печений я не умру, — усмехнулась она.
— Мария, — резко произнёс Кир, — давай сразу к сути. Ты ведь знаешь, чего мы ждём.
Она откинула голову, размышляя о чём-то, и вдруг прыснула, развела руками.
— Да уж, от вас не скроешься. И чем только я заслужила ваше внимание? — Побарабанив пальцами по столу, Мария нахмурилась. — Конечно, я знаю, чего вы ждёте. Но и вы должны понимать, что я не просто так держу это в секрете.
— Опять пытаешься от чего-то нас защитить?
— В том числе. Но в большей степени пытаюсь защитить саму себя.
Она подобралась и сложила руки на столе, опустила глаза не то стыдливо, не то покаянно.
— Наверное, для вас не станет сюрпризом, что я сотрудничаю с Рыцарями. Агентство создавалось как особая среда для тех странников, которых необходимо усиленно контролировать. Мне направляют кандидатов, или они сами меня находят, но я принимаю только тех, кому подобная среда может помочь. Действительно помочь, а следовательно, стабилизировать источник. Захотят они принимать Приглашение или нет, уже не моя забота. Я должна лишь следить за их состоянием и регулярно отчитываться перед Рыцарями.
— Но ты же… — в груди у меня кольнуло, — ты же…
— Если ты с ними сотрудничаешь, — подхватил Кир, — то зачем рассказываешь об этом? За всё время, что мы на тебя работали, ты рассказала столько всего, чего нам знать не положено. Подозреваю, что от Рыцарей ты это утаила.
— Конечно. Иначе бы от меня уже избавились.
Мария сделала глоток чая. Потом ещё один. И ещё. Давала себе паузу, чтобы собраться с мыслями.
— Зачем, спрашиваешь? Не знаю. Думала, что так искуплю свои грехи. Потому что на самом деле…
Она осеклась. Уронила голову. Кашлянула, стукнула ногтями по чашке. Её тело сковало напряжением. Качнувшись, будто в попытке привести в движение закостенелые суставы, Мария медленно выдохнула и сказала:
— На самом деле я тоже странница.
Напряжение отпустило её. А меня бросило в жар, и я почувствовала, как ускоряется моё сердцебиение, как разгоняется кровь. Руки мелко задрожали. Вопросы рождались один за другим, смешивались, сливались в невыносимое недоумение, но язык не слушался, не давал их озвучить.
До меня донёсся дрогнувший голос Кира, произнёсший лишь:
— Но… как?
Мария откинулась на спинку стула. Развязала платок, и чёлка соскользнула ей на лоб, спрятав сведённые к переносице брови.
— Мне предрекали раннюю смерть. Я родилась очень слабой и болезненной и была с малых лет прикована к постели. Четыре стены комнаты и заброшенный угол сада за окном — большего я не знала. Мои состоятельные родители приводили всё новых и новых врачей, и каждый из них повторял, что мне осталось недолго. Однако я продолжала жить, как будто им назло. Не то чтобы я надеялась когда-нибудь выздороветь, но в душе желала этого. Жить по-настоящему, увидеть мир за стенами комнаты. Я спрашивала бога, за что он наказывал меня, зачем испытывал. Просила смиловаться, отчаянно просила. Но услышал меня совсем не тот бог, которому я молилась. Вот так, около двухсот лет назад, я пришла в этот мир.
Мария смолкла, давая нам время осознать сказанное, но продолжила прежде, чем мы успели что-либо спросить.