— Значит, ты… ты вёл меня к смерти? Ты знал это и всё равно… всё равно… О какой, к чёрту, любви ты говорил?
— Нет, Марта, я не собирался… Я хотел найти способ уберечь тебя, обмануть систему. Я не врал, я по-настоящему любил тебя и люблю до сих пор. Я ведь поэтому и рассказал тебе всё, рискнул всем ради тебя, слышишь? Прошу, поверь, я не желаю тебе зла.
Он потянулся в мою сторону — я отшатнулась, вскочила на ноги.
— Не прикасайся ко мне! Даже не подходи!
— Марта, умоляю…
Я замотала головой, зажала ладонями уши, зажмурилась. Хотелось кричать, но я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Перед глазами плыло. И когда наконец грудная клетка судорожно расширилась и лёгкие наполнились кислородом, я побежала. Прочь из кухни, из его квартиры. Как можно дальше от его дома.
Я не помнила, как добралась до общежития, а придя в себя, обнаружила, что стою перед комнатой Кира. Он открыл почти сразу, будто поджидал меня, но глядел растерянно, взволнованно, не решаясь ничего спросить. Я же, с трудом совладав с голосом, сумела произнести лишь:
— Фани… Фани больше…
По щекам покатились слёзы. Мир заволокло пеленой, и он растворился в ней, исчез. Что-то грохотало не то снаружи, не то внутри. Оглушительно, болезненно.
Кир легонько приобнял меня за плечи, провёл в комнату и запер дверь.
Он терпеливо ждал, пока я успокоюсь. Плач не унимался, предательски усиливался, как только я пыталась заговорить. Тело налилось свинцом, было ни сбежать, ни спрятаться, ни заслонить лицо трясущимися руками. Я сминала бумажный платок, беспомощно смотрела в пол и дышала, дышала, пока стягивающая грудь верёвка не распустилась.
— Как давно ты знаешь?
— Месяца три, наверное, — глухо ответил Кир. — Мне Мария рассказала. После того случая с дикой магией в лесу.
— И ты жил с этим всё это время?
— Жил… Забыла уже, в каком я был состоянии?
— Если было так тяжело, почему молчал?
— Потому что Мария попросила держать всё в секрете. А этот твой Юлиан неужели не предупредил тебя, что лучше помалкивать?
— Не успел.
Под потолком чуть мерцала янтарная лампочка. За стенкой гудели несущие магию трубы. И мне вдруг стало гадко, липкое отвращение расползлось по шее и спине, точно меня облило грязью. Я поёжилась, забралась на кровать с ногами, лишь бы избавиться от этого ощущения. Но оно не желало проходить.
— Почему она рассказала тебе именно тогда?
Кир потёр затылок и нерешительно подсел ко мне. Он долго собирался с мыслями, сплетал и расплетал пальцы, приоткрывал рот, только чтобы тут же сомкнуть губы, и наконец, тяжело вздохнув, сказал:
— Дикая магия хранит чувства и память странника, который её породил. Тогда я… испытал чужой ужас, и боль, и… в общем, много чего. И у меня, конечно, появились вопросы. Как-то так. — И, снова потерев затылок, добавил: — Об этом сложнее говорить, чем я думал.
Я лишь промычала что-то невнятное в ответ. Не нашлась, как лучше проявить сочувствие.
Мы сидели в тишине, под гудение труб и мерцание лампочки. Связанные тайной. Было спокойно рядом с ним, но вместе с тем тревожно за нас обоих.
— Что теперь с нами будет?
— Ничего, если будем молчать.
— А как же Петер?
— Не нужно ему этого знать. Боюсь, он может не выдержать.
В окно лепил снег. Странно, метели совсем не было слышно. Хотя в ту минуту странным казалось всё: и пугающая чернота неба, и неестественный янтарный свет, и пустая, вакуумная тишина. Я крепче прижала колени к груди.
— Постой, — внезапное осознание пробрало меня дрожью. — Но твоя магия, она ведь не дикая, правда? Значит, тебе уже должно было…
— Не переживай, Приглашение мне не придёт. Не в ближайшее время.
Кир замялся. Однако не смог проигнорировать моё немое недоумение.
— Похоже, пора рассказать тебе мою историю. Если ты не против. — Я мотнула головой, и он продолжил: — Тому, что у меня нет способности, если причина. Говорят, что способности странников — это выражение их сокровенных желаний, но на самом деле они отражают наши величайшие сожаления. Те сожаления, что мучают нас и рано или поздно заставляют покинуть родной мир. Это то, от чего мы бежим. Смешно, да? Какие же мы после этого странники? Много чести. Эскаписты в лучшем случае. А так — не более чем трусы. И я тоже трус. Хотя у меня нет способности, а значит не было и сожаления. Я ни от чего не бежал. Скорее, наоборот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Бежал за чем-то?
Кир отвернулся, шмыгнул носом.
— Восемь лет назад мой отец пропал. Ну, знаешь, ушёл за хлебом и не вернулся. Мама долго, очень долго искала его. Не таким он был человеком, чтобы исчезнуть, ничего не сказав. Но в итоге мы смирились, свыклись с жизнью без него. Пока однажды я не нашёл отцовские записи. Про голос, про магический мир — всю эту чепуху. Сейчас я часто задаюсь вопросом, что же его так угнетало, о чём он сожалел? О долгах? О том, что не мог достаточно нас обеспечивать? Разве не глупо уходить из-за такого? Но тогда я ни о чём подобном не подозревал. Для меня те записи стали единственной ниточкой, ведущей к отцу, я пожелал найти его, последовать за ним. И услышал тот самый голос, о котором он писал. Так я и оказался здесь. Правда, почти сразу рыцари обнаружили мой абсолютно стабильный источник и попытались всучить Приглашение, но я никак не мог уйти, не разыскав отца. Поэтому мне пришлось заключить с ними сделку.
Прервавшись, Кир стиснул сцепленные в замок ладони, точно силился овладеть собой. Даже на несколько секунд задержал дыхание.
— Я ведь уже говорил, что начал помогать Петеру не по доброте душевной? Я просто им воспользовался. Мы познакомились здесь, в общежитии, и мне быстро стало ясно его плачевное состояние. Пообещать, что приведу Петера в норму, и под видом помощи тянуть время — я тут же ухватился за эту возможность. Мне было глубоко плевать на его чувства. Отвратительно, правда?
— Но теперь всё по-другому, — поспешила утешить я. — Теперь тебе не плевать, это видно. Какая разница, что было раньше?
Кир пожал плечами.
— Может, и никакая, раз я решил помочь Петеру так или иначе. Да и сделка больше не имеет смысла. Представь себе, я пришёл в этот мир полный решимости найти отца, а в итоге… узнал, что он уже несколько лет как мёртв. Что это — чья-то злая шутка, грёбаный розыгрыш? Как можно было повестись на всю эту чушь и бросить маму совсем одну?
Его глаза увлажнились, и он закрыл лицо руками, сдерживая слёзы. А мне хотелось сказать, чтобы он отпустил их.
— Я думал, не было бы проще поддаться иллюзии? Забыть прошлое, отказаться от всего ради нескольких счастливых лет и умереть в неведении. Возможно, отец именно так и поступил. Но мне ни за что не позволит совесть. Я так подвёл маму, боже…
Из коридора вдруг донёсся шорох. Кир дёрнулся и, замерев лишь на мгновение, рванул к двери. Я замешкалась, но тут же бросилась следом, едва услышала его ошеломлённое:
— Петер?
Он сидел на полу, вжавшись в стену, перепуганный, красный не то от стыда, не то от того, что плакал. Щёки его всё ещё были мокрыми.
— Кир, я… я не знал… мне так жаль. Я не хотел подслушивать, просто…
— Как давно ты здесь?
Петер виновато опустил взгляд.
— С самого начала. Ты запер дверь, и я решил, что вам лучше не мешать, но немного беспокоился, поэтому… как бы…
Кир вздохнул и расстроенно покачал головой.
— Что с тобой сделаешь, — сказал он и протянул Петеру руку. А тот, поднявшись, кинулся Киру на шею, чем застал нас обоих врасплох. Молча он стоял так, не разжимая крепких объятий и стараясь снова не разреветься.
Опомнившись, Кир пару раз хлопнул его по спине.
— Ну хватит, отпусти уже. Пойдёмте внутрь, нечего торчать в коридоре.
С щелчком замка тяжёлые мысли и чувства вновь обрушились на меня. Я бы ни за что не вынесла их в одиночку — казалось, само моё тело могло пойти трещинами и рассыпаться. Но я не была одна. Ни тогда, ни до этого. Рядом всегда были люди, готовые поддержать и помочь. Жаль, что некоторых из них я так и не поблагодарила. Жаль, что я поняла это слишком поздно.