предложат альтернативный путь развития цивилизации, ошиблись.
На другой планете человек воспроизводит прежние, привычные ему структуры. В пространстве и в коммуникациях, в мышлении и в иерархиях власти. В идеалах и в целеполагании раз за разом будут повторяться одни и те же земные паттерны, сформированные всей историей человечества.
Факап философов не слишком беспокоит Бойко.
Гэвэл, худой и очень рослый блондин в синей олимпийке, встретит их у выхода из шлюзовой камеры.
– Добро пожаловать, – с иронией в голосе поприветствует он прибывших. – Вы первые, через полчаса митинг в зале собраний.
Исполнив предписанный протоколом ритуал приветствия, Гэвэл заковыляет обратно. Как у всякого высокорейтингового кодера, у Гэвэла странные отношения с собственным телом, словно кто-то расцифровал его сознание из безупречно отлаженной программной среды в неуклюжую телесную оболочку.
Он обернется на вошедших и спросит:
– А, кстати, где Элиш?
– Она умерла, – грустным голосом ответит Ширна, – и мое сердечко разрывается от боли.
Гэвэл поднимет бровь в удивлении и промолчит. Промолчит и Бойко, не желая ничего разъяснять, проскользнет мимо руководителя миссии в жилые помещения, а затем зайдет в индивидуальный жилой отсек и затолкает под койку зачем-то прихваченный с собой ящик со снарягой, прихваченный с ровера.
К намеченному часу Бойко придет в столовую. Остальные уже на месте.
– Насколько все плохо? – спросит Ватив.
– Полный дизрапт, – ответит Гэвэл и, помолчав немного, добавит: – Связь с Землей пропала, но на самом деле все намного хуже. Пять из девяти оборудованных нами хранилищ перестали передавать данные телеметрии. Может быть, это коммуникационные проблемы. А может быть, Корзины разрушены и весь материал пропал или испорчен.
– Это легко проверить, – заметит Бойко, – достаточно…
– Недостаточно, – ответит Гэвэл. Его нейл-арт выдержан в строгом стиле, ногти окрашены поочередно в черный и белый, и когда он нервно затарабанит пальцами по столу, покажется, что еще немного и зазвучит пианино. – Команда Бергольо, которую я послал к шестой Корзине, не вернулась. И на связь не выходит.
– Пылевая буря, – предположит Ватив.
– Тогда почему не поступают данные от хранилищ?
– Не нервничай, Гэвэл. – Ширна погладит его по плечу. – Не выходи из себя.
Бойко решит, что Гэвэл вполне может счесть это оскорблением. Во время перелета его аугменты были повреждены, пострадала и внешняя память. Воспоминания Гэвэла, тщательно отсортированные, размеченные таймкодом и протэгованные, канули в лету. И его идентичность как совокупность опыта, воспоминаний и аккаунтов изменилась необратимо.
Несмотря на серьезное ухудшение когнитивных способностей и резкие перепады настроения Гэвэла, желающих занять его место руководителя миссии не было. Да и адекватную замену сложно найти. Иногда Бойко кажется, что радиация и условия пребывания на Марсе сказались на всех миссионерах и внутренние ресурсы их здравомыслия стремительно истончаются.
Разговор прервет сигнал о том, что еще один трансмод достиг хранилища. Вопреки требованиям протокола никто не выйдет встречать новоприбывших, но и обсуждение сойдет на нет. Через несколько минут ожидания в зал маленьким смерчем ворвется Чжун Куй. Его небольшой рост восполняет подвижная энергичность и словоохотливость.
На Марсе Чжун Куй отвечает за строительство хранилищ и прочих объектов, но на Земле, среди немногочисленных поклонников, он известен как поэт. Он покинул Землю, по его собственным словам, чтобы видеть в ночном небе звезды, а не сетки коммуникационных спутников. Бойко считает его ноншалантным горемыкой, цитируя самого Чжуна.
Попытки ознакомиться с его поэмами – то ли о постчеловечестве и метамодернизме, то ли о метачеловечестве и постмодернизме – завершились у Бойко на первых же страницах, но Энума, неофициальный хронист миссии, оценивала эти поэтические эксперименты высоко и признавала Чжуна респектуемым поэтом.
– Плохие новости для хорошей компании, – с порога заявит Чжун Куй и бросит на стол видеоноситель. – Сапли погибла.
Кто-то включит монитор, и по экрану пробежит стартовая рябь, затем появится изображение строительной площадки. Маленькие стройботы ездят туда и сюда, перемещая огромные блоки. Другие, более крупные и медлительные, водружают блоки друг на друга. Мошкарой снующие в разряженной марсианской атмосфере дроны ведут аэросъемку.
Запись переключится на камеру одного из дронов. Взгляд, брошенный сверху, сделает замысел очевидным. Итогом работы должен быть гигантский горельеф, сравнимый размерами со сфинксом Кидонии. Это памятник первым человеку и человечице на Марсе. Они будут стоять в полный рост, обняв друг друга. Правая рука мужчины отобразит Абхая-мудру, ладонь женщины поднимется в приветственном жесте.
Сооружение далеко от завершения. Часть будущей пиктограммы размечают временные борозды на поверхности, часть существует лишь в виде чертежей в памяти строительных ботов.
Когда камера переключится снова, на экране появятся двое. Они стоят у возводимой кладки и что-то живо обсуждают. Фигурка поменьше обильно жестикулирует, затем прекращает разговор и идет к видеокамере, на полпути оборачивается на шум и бежит назад, где упавший блок погребает под собой Сапли.
Работа останавливается, стройботы замирают, и, кажется, даже дроны застывают в воздухе, как в янтаре. Камера запечатлевает судорожную суету и стенания Чжуна Куя – на взгляд Бойко, несколько театральные.
Действия и крики Чжуна уже не в силах ничего изменить. Сапли Чейн мертва, как общество изобилия.
Все замолчат. Ширна прикроет лицо ладонями.
– Что же, для веселья планета эта мало оборудована, – процитирует Чжун строку из какого-то древнего отчета.
– Все очень странно, – скажет Ватив. – Мы столкнулись с последовательностью вроде бы случайных событий: солнечная и пылевая бури, смерть Энумы и гибель Сапли, отсутствие связи с Землей и хранилищами… И каждое из этих событий усложняет наше положение на Марсе.
– Не просто наше положение, но выполнение нашей миссии, – добавит Гэвэл. – Бэкап под угрозой.
В голову Бойко придет спасительная мысль о том, что причиной гибели Энумы была не роковая оплошность, а чья-то злая воля. Кто-то мог взломать навигационную систему ровера и сделать приоритетными самые опасные маршруты. Маленький пылевой смерч ярости проснется внутри Бойко, напомнит, что нервы на пределе.
– Я же говорил, идея с самого начала была сомнительной. – Чжун снова проявит недоверие к проекту. – Ради этого не стоило лететь на другую планету.
– Никто всерьез не занимается земледелием на Шпицбергене, – Гэвэл снова использует аргумент, явно услышанный где-то в верхах, – но банк семян находится именно там. Потому что там безопасно.
– Зато здесь теперь не очень-то безопасно. Происходящее похоже на спланированную атаку, – рассудительно заметит Ватив. – Под угрозой не только будущее проекта, но и наши жизни. Находиться здесь очень рискованно.
Бойко подумает о том, что многие на Земле, терзаемой природными и рукотворными катастрофами, предпочли бы поменяться местами с участниками миссии.
История человечества всегда была историей минимизации рисков. Даже переход от охоты к земледелию и скотоводству был вызван стремлением к большей стабильности пропитания. Хотя, учили Бойко на курсе антропологии,