— “Даврий, грустно у меня почему-то на душе”.
— “Корнилий, мне тоже нелегко”. — “Слушай, а Артема нашелся?” — “Да вот он спит, я даже не знаю, где он два дня пропадал. Он только молчит и краснеет”.
— “Ну тогда с ним все понятно. Ты-то что решил?”
— “Понимаешь, Корнилий, я посетил Понтия и Ирода, был в синедрионе, провел там, на мой взгляд, поучительную беседу. В общем, все, кто виновен, очень скоро будут в Риме держать свой отчет пред властями и сенатом. Я считаю, что дело в отношении убийства Иисуса я довел до конца и исполнил свой чисто человеческий долг. И мне поутру тоже следует отправиться в Рим. Так что, дорогой ты мой сотник, пришел и наш час. Трудно мне будет без тебя, но жизнь требует своего”. — “Даврий, я же отправлюсь в Капернаум, но не
знаю пока, чем там займусь. Судя по всему, буду проповедовать христианскую Веру везде и каждому. И сейчас, я сейчас не шучу, обязательно посещу Кипр”.
— “Мир вам, Корнилий”. — “Петр, уходите, не стойте как стражи. О, вы все пришли?” — “Да, ибо знаем, что Даврий уезжает и хочется…” — “Петр, дальше ничего не говори, я уже знаю, чего вам хочется, но не будем делать из этого праздника. Просто посидим, побеседуем и обсудим, как всем жить дальше”. — “Корнилий, у меня есть предложение: а что, если мы поедем к водам Иордана?” — “Мы все согласны”.
Прохладная вода Иордана шумела. Корнилий, Даврий и все Ученики Иисуса нашли для себя удобное место и разместились в тени. Вопрос стоял лишь один: как быть и жить дальше, и кто будет первым после Иисуса среди нас. Очень долго шли споры, но к единому мнению так никто и не пришел.
Слово взял Корнилий: “Дорогие мои братья, сначала давайте проводим Даврия и чуть погодя отправимся в Назарет к Матери Марии. На мой взгляд, Она расставит все на свои места”. С Корнилием все согласились. “А пока давайте сюда мелехи с вином…”
— “Клавдия, ну что ты все время молчишь? Ведь я тоже хочу узнать, что же происходило на Елеонской горе”. — “Понтий, рассказать тебе, то ты не поверишь, ибо на то нужно только смотреть и все прочувствовать своей душой”. — “Ты же прочувствовала, вот и расскажи мне. А то Даврий уже сделал мне предложение посетить Рим. И я должен быть в курсе всех событий”. — “Понтий, дорогой, о событиях нужно было думать раньше, но не сейчас. А вообще, грубость человеческая может рушить все то, что попадается под ее давление. Она никого не помилует. Ибо сами своими глазами видели, как она уничтожила Бога, разорвала Его на части. И вот в этом давлении находились и мы с тобой, и все те, кто звериным голосом орал: “Распять Его”. Понтий опустил голову: “Ты снова начинаешь на меня давить?” — “Понтий, это мелочь по сравнению с тем, что мы натворили”. — “Клавдия, скажи мне, а ты видела “луну”? — “Не только видела, но и входила вовнутрь ее”. — “И как там?” — “Ума, ума моего, Понтий, не хватит для того, чтобы объяснить тебе все, ибо оно все Божье”. — “Хорошо, я все понял. Давай лучше будем.., а вообще-то нет, я лучше отдам предпочтение мелеху с вином”. Клавдия посмотрела на него, заплакала и удалилась отдыхать.
“Этим уже не переиначишь, — подумал Понтий, — и как бы ты не рыдала, Иисуса, можно сказать, уже нет. И ты, лично ты, Клавдия, Его никогда не вернешь. Хотела бы ты этого или нет”.
До глубокой ночи Клавдия не могла уснуть. Понтий же наслаждал свое чрево напитком, который был подарен ему солнцем. В том наслаждении он и уснул.
— “Ну, Корнилий, вот и настало время”. — Даврий, плохо мне будет без тебя”. — “Понимаешь, Корнилий, мы с тобой породнились, понимали друг друга даже по выражению глаз, и мне кажется, что все люди должны быть такими”. — Дай Бог, дай Бог, Даврий, чтобы все были таковыми. Но пока идет по-другому. Я вот сейчас думаю, не проклянет ли Всевышний всех людей, ведь люди подняли руку на святое. Мы были рядом и ничего не смогли сделать ради того, кто нас сотворил”. — “Корнилий, я это понимаю, но я могу быть лишь следователем на этой Земле. Что же касается другого, то я здесь бессилен, хотя совесть о чем-то говорит и даже тревожит. И порой, особенно после Вознесения Иисуса, во мне что-то изменилось, ибо, видя все происходящее у себя на глазах здесь, не только совесть, но и разума можно не удержать своего. Ведь сам видел своими глазами: был Он и вознесся. Видел все, мне даже не верится. —”Даврий, согласись, ведь было же такое. Конечно, я понимаю, пройдет много лет и люди с трудом будут верить в это. Так что возрадуйся тому, что мы жили в эти времена — времена Божьих деяний”. — “Корнилий, я понимаю, что Бог оставил свой след на Земле, но и мы же должны в память Его оставить что-то после себя”. — “Лично я думаю, что все так и будет”. — “Что ж, тогда давай обнимемся на прощанье. Мне нужно спешить, ибо, Корнилий, ты знаешь, каков Кесарь да Нерон, вместе с ним взятый. Артема, в путь”. — “Слава Богу, наконец-то дождался и я своего дня”. — “Смотри на него, ну, второй Бог. Неужели до тебя не доходит, что ты был свидетелем Вознесения Господня?” — “Свидетель, свидетель… Я домой хочу”. — “Вот, Корнилий, видишь, что уже сейчас происходит, а ты говоришь, что в каком-то далеком времени… Хотя, ладно, время свое покажет и рассудит всех по деяниям их. Все, Корнилий, я больше не могу, до встречи!” Даврий вскочил на лошадь, улыбнулся, посмотрел на Корнилия и ускакал со слезами на глазах. Корнилий же долго стоял, молчал и думал: “Боже, что мне делать, я сойду с ума от такой скуки”. “Корнилий, не сойдешь, ты скоро с ним встретишься”. Он посмотрел вокруг. “Да-да, конечно, я все понимаю”. Светило солнце, сушило своим мгновением слезы на щеках Корнилия.
РИМ. Поздней ночью Даврий с Артемой прибыли в город. “Что делать, идти к Кесарю или… — подумал Даврий, но решил, — лучше я отдохну, а утро подскажет само, что делать”. Он зашел в дом. “Мне кажется, что я вечность не был здесь”. Грусть давала о себе знать. “Выпью я вина, пусть оно меня успокоит. Интересно знать, чем занимается сейчас Корнилий?” Даврий уснул. Во сне он видел лишь одно явление: пред ним стоял огромный осиновый крест, и ему казалось, что крест вот-вот упадет и раздавит его. Но женщина в белом одеянии пыталась удержать крест: Зарра, Зарра, ты? И Даврий проснулся. Светило солнце, день предвещал быть теплым, мягким. Хотя настроение у Даврия было плохим, в таком состоянии он отправился к Кесарю.
“В чем дело, почему ты так долго был там?” Это были первые слова, которые произнес Тиверий, увидя Даврия. Даврий не знал, с чего начать разговор, но ответил: “Я следователь и до конца должен был разобраться в страшном злодеянии”. — “Именно, именно скажи, видел ли ты пророка?” — “Я видел Бога и говорил с Ним, видел Его Вознесение в Царствие Небесное, и многое, многое другое видел я своими глазами”.
В этот момент в палату влетел Нерон: “Где, где этот пророк?” “Даврий улыбнулся: “Он уже на Небесах”. — “Почему ты Его не доставил сюда?” — “Уважаемый Нерон, это я тебя мог бы доставить в любое место, но Бога не доставлять нужно, а за Ним нужно идти”. — “Что ты несешь, какой Бог?” — “Истинный”. — “И ты, умный человек, увидел в том голодранце Бога?” — “Именно в Нем я увидел то, что тебе никогда не удастся увидеть, ибо Бог — это сокровенное и, главное, что не ваше. Вы не достойны даже дотронуться до Него рукой”. — Да, я чувствую, — сказал Нерон, — не того человека отправил я для следствия. Но ты мне хоть скажи, был ли такой пророк на Земле?” — “А почему был, Он везде с нами”.
— “Как, и со мной?” — “Наверное, нет, Нерон, с тобой находится дьявол”. — “Даврий, знаешь, сенат тебя может…” — “Да, я знаю, и я уйду по своей воле, но не по прихоти вашей. Но когда вы окажетесь там, — Даврий указал на небо, — то вы заговорите иначе, ибо там не Земля, а нечто другое”. — “Какое?” Тиверий перебил Даврия: “Кто виновен в смерти пророка?” — “Списки у меня есть”. — “Сюда их немедленно”. — “Они со мной”. — “Да-да, а я этим лицам доверял, всех ко мне и немедля. Нерон, ты можешь быть свободен. Даврий, ты же останься”. — “Если можно спросить, зачем?” — “Мне нужно с тобой поговорить как человеку с человеком”.