– Ты ошибаешься, Эди. Он полюбит ее – полюбит, – потому что она дерзкая и бесстрашная. Совсем как ты.
– Я не бесстрашна.
– Большинство английских леди побоялись бы выйти за незнакомца и уехать в дебри Шотландии. Твой герцог не мямля. И все же ты ничуть не боишься вашего брака или Гауэйна, не так ли?
– Мне, возможно, следовало бы бояться. Сегодня я подумала, что чувствую себя так, будто вышла замуж за торнадо.
– Но ты ведь не боишься его, верно?
Эди проницательно уставилась на мачеху.
– Как я могу бояться его, если выросла с отцом? Отец притворяется человеком холодного логического рассудка. Но он на самом деле – сплошные эмоции.
Лила выпрямилась, продолжая раскачиваться.
– Ты тоже так считаешь? – вздохнула она и прислонилась щекой к спутанным волосам Сюзанны.
Разговор закончился, и Эди прокралась назад по каменным ступенькам, и прогулялась по саду. Потом она взобралась на холм и пошла той же тропинкой к открытым воротам замка. Тут она остановилась и оглянулась на башню. С этой высоты та выглядела приземистой.
Гауэйн верно поступил, сохранив ее. И им действительно нужно серьезно поговорить. Эди должна признаться мужу, что притворялась, будто получала наслаждение. Однако если она осуществит идеи Лилы насчет романтического вечера, возможно, и признаваться не придется. Десять дней прошло с тех пор, как они пытались в последний раз, и Эди надеялась, что больше больно не будет.
Так или иначе, притворяться ей не придется.
В тени стены рос бутень одуряющий. Стебли были очень длинными, росли вбок и переплетались друг с другом, образуя облако нежных белых цветов.
Эдит встала на колени и принялась собирать цветы, пока не набрала целую охапку. Они совсем не походили на цветы, купленные в лондонском Ковент-Гардене, с прямыми стеблями и ровными лепестками. Эти были буйными и дикими. Ее первые шотландские цветы.
Сначала Эди думала, что они не пахнут, но, если поднести их совсем близко к носу, ощущалась легкая сладость.
В последний раз оглянувшись на башню, она встала и прошла через ворота. Что теперь делать? Эди не так храбра, как считает Лила. Будь она храброй, сразу призналась бы во всем Гауэйну, ведь проблема кроется в ее неудачах.
По вестибюлю шел Бардолф, направляясь, вне всякого сомнения, в кабинет герцога. Остановившись, он сказал:
– Это не цветы, ваша светлость. Это сорняки.
Эди позволила молчанию затянуться ровно настолько, чтобы дать понять, что он переходит границы.
– Я была бы очень благодарна, если бы вы послали ко мне горничную с несколькими вазами. Я буду в своей спальне. О да, Бардолф, мою комнату нужно полностью обставить заново.
Он поклонился так скованно, что спина походила на столешницу.
– Я позову мистера Марси. Он заведует всеми нововведениями в замке.
– Так это мистер Марси распорядился устроить желтую комнату, голубую комнату и так далее?
– Да, ваша светлость.
– В таком случае он не годится. Уверена, вы сможете найти кого-то еще. Спасибо, Бардолф.
Эди начала подниматься по лестнице, наблюдая, как маленькие белые цветочки задевают ее одежду и падают на землю. Оказавшись в комнате, она сумела засунуть цветы в вазы, хотя стебли гнулись и изгибались в различных направлениях. Зато они привнесли нечто неординарное в стерильную голубизну комнаты.
Мэри вынула из сундуков всю одежду госпожи. И похоже, познакомилась с учителем французского, на которого теперь возложили обязанность обучать Сюзанну и музыке.
– Красив, как картинка, – трещала Мэри. – Длинные, связанные сзади волосы. Он сын маркиза, по крайней мере, так говорят.
Горничная умело сложила нижнюю юбку с оборками.
– Ему вообще не следовало работать. Тем более жить здесь на жалованье у шотландского герцога, чтобы учить музыке пятилетнюю девочку. Никто не думает, что мисс Сюзанна научится даже петь, не говоря уже о том, чтобы играть на инструменте, ваша светлость. Она злобная маленькая ведьма. Говорят, нарочно проливает молоко, чтобы позлить нянек. Что вы наденете к ужину?
– Платье цвета морской волны.
Эдит оставила все белые платья в Лондоне.
– Настоящая чесуча, – прошептала Мэри, благоговейно вынимая вечерний костюм. – Ваши волосы просто кошмар. Я снова подниму их и перевью жемчужными нитями.
Эди вздохнула и села. Целый день потерян.
– Завтра я буду репетировать все утро, – сообщила она Мэри. – Чтобы после завтрака меня никто не прерывал.
Горничная кивнула.
– Его светлость сказал, нужно поставить у вашей двери лакея, чтобы вас не тревожили.
– В этом нет нужды. Я буду играть в башне.
Мэри наморщилась.
– Бардолф сказал, что к башне никому нельзя подходить.
Она принялась расстегивать платье госпожи, а Эди все время смотрела на цветы, думая о том, что их согнутые под разными углами стебли напоминают изысканные музыкальные мелодии. Словно за стенами замка росла дикая, вольная музыка Шотландии…
Глава 30
Ужин обернулся кошмаром.
Эди и француз смеялись над сплетнями Лилы, которые Гауэйн находил довольно грубыми, хотя и не граничившими с откровенной вульгарностью.
– Судя по тому, что я слышала, – рассказывала Лила, – быть замужем за лордом Садихемом – все равно что быть христианкой, брошенной в Колизей на съедение огромному тигру. То есть, по моему мнению, он абсолютно примитивен. Бешеный. Я как-то была на званом обеде, где он при всех обвинил жену в том, что она влюблена в священника. Она всего лишь завела разговор с архиепископом Кентерберийским, и все, кто встречался с ним, знают, что нужно быть истинно преданным церкви, чтобы находить его привлекательным.
– Странное, необыкновенное и весьма агрессивное обвинение, – добавила Эди.
– Я тоже так считаю. Как выяснилось, леди Садихем позволила уважению к священничеству взять верх над моральными принципами, потому что несколько месяцев спустя исчезла с местным викарием, и, по последним сведениям, оба отправились в Америку, где, я думаю, обрели счастье.
Гауэйн не сумел изобразить хотя бы слабый интерес, тем более что на сердце тлели угли, а горечь пленкой затянула рот и глотку. Стоило только бросить взгляд на вошедшую в комнату Эди, платье которой подчеркивало линию ног и воздавало должное ее грудям взрывом оборок и лент…
А она повернулась к нему, улыбаясь. Быть женатым на Эди – все равно что броситься в бурное море. Один момент она была необъяснимо уклончива и недостижима, а в следующий – оказывалась в пределах досягаемости. А порой ее темно-изумрудные глаза были настороженными… Но тут Эди отвернулась, чтобы поздороваться с Лилой, и все, что теперь Гауэйн мог видеть, – изящный изгиб щеки жены.