class="title4">
Часть IV. Архитектура хаоса (1991–1997)
Новые лётчики
В России можно любить только две вещи — иконы и женщин.
Александр Липницкий
Слегка опухший от тяжёлой жизни, Гребенщиков распустил «Аквариум» и собрался поэкспериментировать «в области формы». Отсутствие единомышленников его не смущало, поскольку он твёрдо решил начать другую жизнь — с новой семьёй и новыми музыкантами. Когда события внутри группы скрывать стало невозможно, Борис сделал ряд важных заявлений для прессы. В частности, в интервью журналу FUZZ он сообщал:
«У «Аквариума» за спиной, как выяснилось, сидела очень неприятная фигура. Я имею в виду не человека, а самого настоящего беса. На концертах это не всегда было ясно, но в записи виделось. Всё вроде бы хорошо, но энергия исчерпалась полностью. Чтобы с этим персонажем расправиться, мы группу и распустили».
В этот момент БГ вспомнил про Сакмарова, который в своё время был экстренно введён в состав. Тогда «Аквариум» выступал с двумя флейтистами, отношения между которыми, скажем прямо, оставляли желать лучшего. И примерно году в девяностом Гребенщиков из двух музыкантов оставил Дюшу — до случая в Северодвинске, после которого «история светлых времен» худо-бедно завершилась.
А Олег Адольфович тем временем продолжал заниматься прикладной метафизикой. Он писал искусствоведческие тексты «о природе интонационных основ современных песенных жанров», играл на флейте в группе «Выход», продюсировал альбом «Колибри» и колесил по стране в составе «Наутилуса Помпилиуса».
«Буквально через несколько дней после концерта в «Юбилейном» Боб позвал меня на студию в ДК Связи, — рассказывал мне Сакмаров. — У нас получился долгий и откровенный разговор, отчасти потому, что Гребенщиков был большим поклонником «Наутилуса». И в какой-то момент БГ грустно спрашивает: «Ты ведь теперь играешь в топ-группе? А у меня не осталось ни «Аквариума», ни музыкантов, вообще никого нет. Зато есть хорошие песни, хочешь послушать?» И сыграл под гитару половину будущего «Русского альбома». Я очень впечатлился и сказал, что готов в этом участвовать».
Для реализации новых идей Гребенщикову было достаточно камерного акустического состава. Кроме Сакмарова, он снова пригласил скрипача Решетина, аккордеониста Щуракова и басиста Березового. Борис увлёк музыкантов новыми песнями и философией раннего христианства, постоянно дискутируя с ними на соответствующие темы — от пассионарности русского народа до судьбы Пресвятой Богородицы.
«Это было время новых концепций, размышлений космогонического плана и рассуждений вселенского характера, — вспоминал Сергей Щураков. — Всё это сильно будоражило наше воображение».
Имея в библиотеке множество книг по священной истории, Борис перенёс основные тезисы нового мировоззрения на практику. Вдвоём с Сашей Липницким они разъезжали по городам Золотого кольца в поисках старинных артефактов. Со временем у Гребенщикова начала проявляться склонность к миссионерству: например, красивейшую икону «Явление Божией Матери Андрею Боголюбскому» он подарил мужскому монастырю на Соловках, а двухметровое распятие — храму в Листах.
«Без преувеличения скажу, что всё, что я знал тогда об иконах, мне было известно от Липницкого, — признавался Борис. — Настоящим собирателем я так и не стал, но чудо иконописи для меня раскрыл именно он. На вернисаж в Измайлово мы с ним ездили много-много раз, и экзотика этого места определила моё отношение к Москве. Каждый поход туда становился приключением, и все они оказывались яркими».
Новые увлечения бывшего либерала-западника не могли не сказаться на музыке. Песни «Государыня», «Никита Рязанский», «Бурлак», «Волки и вороны» получались невесёлыми — словно иконы, написанные 38-летним художником, которого искушают демоны. Но и в них, под стать эпохе, между цитатами из Евангелия ощущалось дыхание времени. Тем более что песни эти рождались у Гребенщикова при участии единоверцев из новой группы, которые вкладывали всю душу в их музыкальную составляющую.
«В девяностых годах я много читал Льва Гумилёва, и у меня была выстроена стройная евразийская концепция о том, что Русь и Орда — это, по сути, одно и то же, — говорил Сакмаров. — И я тщательно насаждал в нашей группе ордынские мотивы. Эти отблески евразийства отчётливо слышались и на концертах, и в записи... Я тогда научился играть на гобое, чтобы у нас звучал какой-нибудь диковатый инструмент. В свою очередь, Серёжка Щураков не отставал от меня и гениально освоил мандолину».
В апреле 1991 года Гребенщиков с «бородой, заросшей до глаз», решил обкатать неофолковый репертуар на концертах. Сакмаров предложил начать путешествие с родной Казани, в которой проживал его родственник — сказочный персонаж по имени Лёша Кайбиянен. Будучи мужем родной сестры Олега, он преподавал английский язык и имел некоторый опыт организации рок-концертов. Впечатлившись выступлением банды Гребенщикова, Алексей предложил странствующим вагантам «сконструировать небольшой magical mystery tour». В итоге домой новоиспечённый проект, названный просто и лаконично — «БГ-Бэнд», вернулся ровно через год.
«За это время мы объехали сорок пять городов России и дали сто пятнадцать концертов, — подвёл итог Борис. — Больше, чем «Аквариум» за десять лет работы».
Практически всюду их ожидал восторженный приём, так как многие российские города видели группу Гребенщикова впервые. Жители Поволжья встречали музыкантов на пристанях, в Волгограде их принимал «православный Вудсток» с хоругвями, а на Соловках монахи прокрадывались на концерты тайком.
«Нижний Новгород оказался просто восхитительным местом, — рассказывал БГ впоследствии. — Особенно его храмы, иконы и женщины. Дамы сразу же взяли нас в оборот и вели по Волге аж до самой Казани. Наша воля была полностью парализована их заботой и лаской. И даже капитан судна был сражён их обаянием и позволил нашему гарему оттянуться вовсю».
Говорят, что в Саратове музыканты устроили пресс-конференцию «для народа» прямо в зале, а в Самаре перфоманс закончился глубокой ночью в холодных водах святой реки Волги.
«Нас с Гребенщиковым тогда объединяла сильная тяга к романтической сексуальности, которая до моего появления в «Аквариуме», по-видимому, реализована не была, — откровенничал со мной Сакмаров. — А когда начались гастроли, случился невероятный духовный подъём, сопровождавшийся большим количеством «группиз», которые у нас назывались — «партизанский отряд». Особенно запомнилось несколько симпатичных девушек из Самары, которые ездили за нами по всей Волге. В Казани появился отряд изящных фотомоделей из агентства «Лариса», причём — весьма просветлённых. Любопытно, что их никто не звал, они сами пришли».
Однако радость обретённой свободы была омрачена на местности хмурыми реалиями, нехарактерными для эпохи «стабильных восьмидесятых» — разрухой, провинциальной нищетой, масштабными забастовками и демонстрациями.
«Время летело центробежно, — вспоминал БГ. — Магия и личные проблемы так густо висели в воздухе, что их можно было резать ножом. Это был так