сказал: «У меня отнялась рука», — вспоминала Людмила Харитоновна. — Я вызвала «скорую помощь», и они констатировали у сына нервное истощение. Жена Люда просто доводила его своими скандалами. Она регулярно закатывала истерики и несколько раз пыталась выброситься из окна».
Через несколько недель лидер «Аквариума» вылетел в Лондон, где на студии Дэйва Стюарта дописал песню «Молодые львы» — последний трек в этой нереально тяжёлой сессии. В итоге альбом оказался компромиссом между саундом Eurythmics, иллюзиями Гребенщикова и стратегической линией CBS Records. По-русски этот синдром исчерпывающе описан в басне «Лебедь, рак и щука».
В мае 1989 года пластинка с глазами БГ на обложке была выпущена world wide — «по всему миру». Она попала в топ-200 журнала Billboard, обойдя на две позиции свежий релиз группы R.E.M. Диск имел определённый успех в Японии, а две композиции из Radio Silence вошли в локальные хит-парады Америки.
«Когда я зашёл в нью-йоркский магазин Tower Records, то просто налетел на две гигантские бронзовые буквы BG, — сообщал Гаккель в книге «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом». — Но что-то я не заметил, чтобы кто-нибудь эти пластинки покупал, наверное я просто попал не вовремя. Было немного обидно за державу».
Релиз альбома, в который было вложено более двух миллионов долларов, сопровождался туром по восточному побережью США и гастролями в Западной Европе. На концертах Гребенщикову подыгрывали Саша Титов и американские музыканты, выступавшие ранее со Стингом и Дэвидом Бирном. Помню, что спустя несколько лет мы с Борисом смотрели видеозапись одного из концертов Talking Heads, и Гребенщиков, глядя на экран, мимоходом заметил: «О, старые знакомые... Этот перкуссионист отъездил со мной весь тур Radio Silence».
Что там говорить, я был впечатлён этой фразой. Говоря откровенно, концертный тур в поддержку альбома напоминал выход в космос, причём без какой-либо страховки. Поэтому неудивительно, что в ноябре 1989 года на пресс-конференции в МИДе Борис не смог (или не захотел) сдержать раздражения.
«Я не хочу никого ругать, но, когда мы ездили по городам, рекламы не было вообще, — заявил лидер «Аквариума» журналистам. — Приехав в город, мы подолгу не могли узнать, в каком клубе выступаем. В магазинах я не мог купить свою пластинку: её либо не завезли, либо она уже была распродана. Или на выступление в клуб не привезут тираж пластинок для продажи. Или привезут, но не мои».
Во время паузы Гребенщиков встретился с Троицким и признался, что не представляет, каким именно будет его возвращение домой. Он дал откровенное интервью и потом ещё раз поговорил с Артёмом в Ленинграде — для ориентированной на западный рынок книги Tusovka.
«В сентябре 1989 года БГ вернулся с Запада разочарованным, — писал впоследствии Троицкий. — Продажи его иностранных пластинок оказались ничтожными, и турне не стало триумфом, на который Борис надеялся. “Я так устал играть с сессионными музыкантами”, — сказал он при первой нашей встрече после возвращения, тем самым опровергнув мою остроумную реплику о нём в американском интервью: “Мы послали вам поэта, а взамен получили профессионала”».
К слову, на эпохальном концерте памяти Башлачёва в Лужниках Гребенщиков так и не выступил.
Битва деревьев
В последнее время мы застыли на месте. Мы находимся в полном болоте, и вся американская история — это возможный путь выбраться из него... В России «Аквариум» и так могут «хавать» ещё сколько угодно. Но я не хочу как «Машина времени», не хочу как Майк. Потому что это — бесконечное повторение.
Борис Гребенщиков
После полутора лет приключений Родина-мать встречала своего блудного сына настороженно, до конца не понимая, чего от него можно ожидать. Такой же была реакция и на пластинку Radio Silence, которую все лениво поругивали и так же лениво покупали. Борис, в свою очередь, смутно догадывался, что прилетел в совершенно другую страну. Можно предположить, что в его душе царили горечь и опустошение, которые он тщательно скрывал. Казалось, что лидер «Аквариума» вернулся из Америки «человеком мира» — с лицом странника, в изящных очках, модных твидовых брюках и с новыми зубами.
Модернистский имидж БГ я наблюдал осенью 1989 года на фестивале журнала «Аврора», куда съехалось около сотни рок-групп. По замыслу Житинского, это действо было приурочено к двадцатилетию Вудстока, а за микшерным пультом восседал великий Тропилло. Внезапно на деревянной сцене парка имени Кирова возник неанонсированный Гребенщиков, который, по слухам, должен был находиться где-то в Европе. Насладившись эффектом неожиданности, он спел в акустике несколько песен, толкнул речь про «массовую промывку мозгов» и быстро исчез.
Никого из его музыкантов мне идентифицировать не удалось, за исключением флейтиста Олега Сакмарова, которого я помнил ещё со времён какой-то уральской конференции. Там бородатый музыковед обратил на себя внимание роскошным докладом «Рок-н-ролл как зеркало русской революции», который венчала убийственная фраза в стиле «нечего на зеркало пенять, коли рожа крива».
«Моё первое свидание с Борисом организовала Людмила Харитоновна, с которой мы трудились в одной из консерваторских структур, — рассказывал мне Сакмаров. — Я явился на квартиру к БГ и первое, что услышал, была фраза: «Олег, я не смогу тебя принять, потому что у меня рушится жизнь». За его спиной стоял страшный грохот, видимо, у них с супругой шли очередные разборки. Через несколько дней он приехал ко мне в гости и оказался поразительным человеком. Мы обсуждали «Книгу Перемен» и вели беседу о семейных ценностях, которые до сих пор мне кажутся актуальными. Например, Гребенщиков комментировал песню «Сладкая N» и говорил, что это исключительно парадоксальный взгляд Майка, потому что женщинам, наверное, можно простить всё».
Надо признаться, что на практике это получалось не всегда. Вскоре Борис развёлся с Людмилой и начал встречаться... с женой своего басиста. В этом контексте мне симпатична позиция Гаккеля, который всегда утверждал, что женщины в истории «Аквариума» — это табу и на данную тему говорить нельзя. Другое дело, что для Сакмарова с Липницким границ в этом вопросе никогда не существовало, поэтому их мнения автоматически попадали в категорию «аутентичного фольклора».
«Жена Людмила могла вывести из себя каждого, и Бориса в том числе, — уверял Липницкий. — Она могла вывести из себя даже святого. И, находясь у меня в гостях, Люда настолько достала своего мужа, что тот взялся за ремень. В итоге ночью ко мне явилась делегация бабушек-балерин, которые стали упрекать меня в том, что в квартире мучают какое-то животное... Мол, такие из комнаты доносились звуки».