переведено «каким-то Норовым», но «дурно». Александра Норова Чаадаев знал, конечно же, прекрасно; что касается качества русской версии его шедевра, то шансов понравиться ему не было ни у одного из переводов.
33
Достоевский игрался с идеей сочинить роман, в котором один из героев – Чаадаев, оказавшийся в монастыре, правда добровольно.
34
Название «самодийцы» введено в оборот в 1938 году лингвистом Г.Н. Прокофьевым, чтобы заменить не очень уважительное «самоеды».
35
В собраниях сочинений Чаадаева эти записи проходят как «афоризмы».
36
Конечно, не только эти. Старый приятель нашего героя Петр Вяземский сочиняет весной 1854 года лубочную вещицу, в которой грозит британскому флоту под командованием адмирала Чарльза Непира, блокировавшему Кронштадт: // Выставь свой народ // К нам ты на опушки, // И зажмут вам рот // Наши матки-пушки. // Зададим вам пир, // А тебя, вампир, // Адмирал Непир, // Ждет у нас не пир. // Ждет тебя урок, // Скрежет, плач и стон, // Скажешь: «Уж пророк // Этот Пальмерстон!»
37
Совершенно невозможно представить такие слова, сказанные или написанные любым из его знакомых, представителей того же поколения. Ни Жуковскому, ни Вяземскому, ни Пушкину, ни Александру Тургеневу подобное бы даже в голову не пришло. Их представления о несокрушимом могуществе русского государства, «правительства», и о ничтожности влияния «общественного мнения», об основательном и неизменяемом порядке вещей в России – очевидны. Чаадаев здесь резко отличается; он видел отечество по-другому – и, опять-таки, оказался прав. В конце концов «общественное мнение» низвергло Российскую империю, не говоря уже об относительно недавних событиях отечественной истории. Это «общественное мнение» оказалось значительно сильнее «правительства» со всем якобы вечным укладом русской жизни, на которое оно якобы опиралось. Как писал Розанов во время Февральской революции, «Русь слиняла за три дня». Не забудем также огромную роль, которую отдельные деятели сыграли в направлении этого общественного мнения. Герцен, Чернышевский, Ленин и далее по списку.
38
Жаль, за недостатком места здесь нельзя сравнить «Записку графу Бенкендорфу» с «Адмиралтейской иглой», которая также представляет собой письмо, посвященное неверному прочтению реальности, – только в набоковском случае литература неправильно прочитывает случившийся в жизни любовный роман, а в чаадаевском – жизнь в лице императора неправильно прочитывает литературу, то есть даже вторичную литературу, статью о литературе.
39
Более того, в 1833 году вышло дополненное издание книги Ивана Ивановича Ястребцова «О системе наук, приличных в наше время детям, назначаемым к образованнейшему классу общества», в которой были изложены (с упоминанием «одной особы» с инициалами П.Я.Ч.) некоторые историко-философские идеи Чаадаева.
40
«Рукопись, о которой вы говорите, никуда не годится; вот почему я и хотел взять ее у вас обратно при вашем отъезде. Поэтому я и не намерен ответствовать за ее содержание. Вы получите другой экземпляр того же; бросьте этот в огонь, и пусть от него и следов не останется».
41
Очень верное наблюдение, сохранившее свое значение до сегодняшнего дня.
42
Вяземский для таких случаев изобрел слово «общежитство».
43
Исследователи считают, что автор текста – Хомяков.
44
«Притом вы – европеец до мозга костей. В этом, как известно, я знаю толк. Поэтому французский язык – ваш обязательный костюм».
45
Мы уже отмечали, что в России тех времен почти всегда был еще один читатель – перлюстратор. Он иногда имелся в виду (и некоторые даже пользовались своей частной перепиской, чтобы поставить власть в известность о чем-то или, наоборот, ввести ее в заблуждение), иногда нет. В нашем рассуждении мы его фигуру исключаем, ибо она требует дополнительного поворота уже и без того затянувшегося повествования.
46
Цитирую здесь в позднейшем переводе Д.И. Шаховского. Надо сказать, оригинальная, «телескоповская» русская версия первого «Письма», сколь бы ее ни бранили, очень выразительна и прекрасно передает дух тогдашнего языка, например см. последнюю из процитированных фраз: «Мы живем в каком-то равнодушии ко всему, в самом тесном горизонте, без прошедшего и будущего».
47
Они многократно рассматривались, от Н.А. Бердяева и М.О. Гершензона до Б.Н. Тарасова и современных авторов, большинство из которых, впрочем, скорее иронизируют, чем анализируют.
48
См. знаменитое: «Ни у кого нет определенного круга действия, нет ни на что добрых навыков, ни для кого нет твердых правил, нет даже и домашнего очага, ничего такого, что бы привязывало, что пробуждало бы ваши симпатии, вашу любовь, ничего устойчивого, ничего постоянного ‹…› В домах наших мы как будто в лагере; в семьях мы имеем вид пришельцев; в городах мы похожи на кочевников, хуже кочевников, пасущих стада в наших степях, ибо те более привязаны к своим пустыням, нежели мы – к своим городам».
49
Слова Михаила Ивановича Жихарева, двоюродного племянника Чаадаева.
50
Как обычно в русской истории, первым за эту тему взялась литература. Гоголь, за ним Достоевский с «Бедными людьми» и дальше.
51
Плюс уже не раз упоминавшийся «Проект прокламации П.Я. Чаадаева», который в свете вышесказанного можно прочесть как своего рода «упражнение в русском ламеннизме», попытку объединить – на русской почве – христианство (в данном случае православие) с жаждой социальной справедливости. Тут невольно вспоминается еще один человек, на которого 1848 год повлиял самым решительным образом, – Шарль Бодлер. В его дневниках читаем два высказывания, идеально характеризующие причины появления «Проекта прокламации П.Я. Чаадаева» и странную интонацию этого текста. Вот первая запись: «1848 год был занятным временем только потому, что каждый основывал на нем свои собственные утопии, похожие на воздушные замки». Вторая: «Можете ли вы представить себе Денди, взывающего к народу, – ну разве что с издевкой?»
52
Так называлась книга, в которую вошли и «Письма из Avenue Marigny». Она вышла в Лондоне в 1854 году.
53
И бунтует, и клокочет, // Хлещет, свищет, и ревет, // И до звезд допрянуть хочет, // До незыблемых высот… // Ад ли, адская ли сила // Под клокочущим котлом // Огнь геенский разложила – // И пучину взворотила // И поставила вверх дном? // Волн неистовых прибоем // Беспрерывно вал морской // С ревом, свистом, визгом, воем // Бьет в утес береговой, – // Но, спокойный и надменный, // Дурью волн не обуян, // Неподвижный, неизменный, // Мирозданью современный, // Ты