Я подняла палец, призывая подождать, так как сзади подошел Кевин. Он крепко обнял меня, притягивая к себе, и я чуть не потеряла дар речи, ощутив, насколько он был возбужден. Боже, что я наделала…
– Я хочу, чтобы ты…
Тактическая ошибка. Я еще не закончила одеваться, что означало, что я продолжаю иметь доступ к его энергии. Он не мог одновременно отдавать два приказа.
– Спи, – сказала я, выкручиваясь из его рук и используя часть его силы, все еще текущей сквозь меня, воздействуя на него же. – Пусть тебе присниться сон обо мне.
Долю секунды мне казалось, что это не сработает, но потом его глаза закатились, рот так и остался открытым и он мешком упал на ковер. Бутылочка осталась в его плотно сжатой руке.Черт!Если бы только она свободно катилась…
Я попробовала воздействовать на его пальцы, но не смогла заставить их расслабиться. Вероятно, мешали какие-то законы для джиннов. Я также не могла сломать их, ведь он приказал не травмировать его. И убить его я не могла – а вот это хорошо; не то, чтобы я собиралась, но…
Я подтянула его к дивану, устроила поудобнее, стараясь не слушать стоны. О, да, он видел сон обо мне. Я надеялась, что не забыла блокираторы к диванным колесикам.
– Давай, – сказала я Саре.
Ифрит прыгнул, запуская когти глубоко в мою грудь и начал жрать. После первых секунд агонии…
…мы провалились на тонкий план. Быстро. Связанные вместе, неотделимые друг от друга, питающиеся друг другом. Пронеслись как метеор сквозь эфирный уровень и другие, идущие за ним. У меня было мистическое ощущение, что мы скользим сразу во всех направлениях, при этом не двигаясь ни вверх, ни вниз, ни в какую-либо сторону. Я помнила странности путешествия к жилищу Джонатана даже с использованием относительно знакомого аналога в виде лифта. Ифрит даже не пытался замаскировать наш путь под знакомые формы.
Эфир становился минным полем бедствий. На востоке шторм набрал чудовищную мощь, и здесь он представлял собой неистовый вихрь холодного голубого свечения и чистой энергии. Ауры нескольких Хранителей, все еще сражавшихся, слабо мерцали и были близки к разрушению. Джинны отсутствовали. Пожар в Йелоустоне освещал эфир как сверхновая, поглощая все сферы нашей реальности, почти туманной от обилия голубых искр. Хранителей рядом не было. И ни одного джинна.
Мы мчались к центру ада. Я пыталась кричать, но ифрит вытягивал из меня все, каждую каплю силы и воли, и к тому времени, как нас ударило огнем, я представляла собой просто мясную тушу. Боль была настолько сильной, что мне казалось, будто все кончено, я умираю, но вместе с ней пришло ощущение чего-то вязкого и плотного, нас скрутило, а потом совершенно неожиданно все прошло.
Мы быстро падали вниз, все еще связанные друг с другом, и она продолжала тянуть из меня силу.
Наконец мы свалились на что-то твердое и жесткое, и я поняла, что воплотилась вновь. Непристойный наряд исчез, сменившись длинным светлым платьем, мягким и приятным на ощупь, как шелк. Зеркальным отражением того, что было на женщине, стоящей на коленях, прямо на мне. Только ее платье было ослепительно белым, а мое – кремовым.
Сара восстановила свой облик. По крайней мере, в настоящий момент. Она тяжело дышала; несколько дикое выражение ее широко раскрытых глаз и дорожки слез на щеках, скорее всего, были вызваны волнением или посттравматической реакцией. Ее когти все еще глубоко впивались в мое тело, и я видела ровное белое пламя жизненной энергии, перетекавшей от меня к ней.
– Слезай! – сказала я, и даже сумела слабо ее оттолкнуть. Она вытащила когти, выглядя все также ошарашенной и все также истерично взволнованной, и встала с меня, только когда я перекатилась на бок.О, Боже!Я почувствовала волну тошноты и выкашляла целую россыпь голубых искр. Сара тоже была покрыта бледно-голубой светящейся пылью, но, казалось, не испытывала никаких неудобств. Фактически искрыпроникали в нее, не встречая сопротивления.
Я никогда в жизни не чувствовала себя настолько слабой и больной – ни в человеческой, ни будучи джинном. Я лежала, вытянувшись во весь рост, на гладком холодном деревянном полу, стараясь собраться в единое целое и слушая шаги из другой комнаты.
Ах, да. Превосходно. Она привела меня к Джонатану. Он смотрел на меня сверху вниз этими холодными темными осуждающими глазами, потом склонился и поднял. Помедлил, заметив Сару, стоящую рядом, такую неземную и прекрасную, болезненно переполненную энергией.
– Ты, – сказал он. Не приветствуя и не отвергая. Не удивляясь. – Стой здесь.
Мне нравилось снова чувствовать мужские объятия, его силу. Они наполняли меня ощущением безопасности, впервые за долгое и долгое время. Я пробовала смотреть по сторонам, но все казалось только проблесками и отпечатками – коридор, кухня – все походило на фотографию на стене в затемненном дверном проеме. Они мелькали, пока он нес меня. Потом меня поглотила мягкость кровати.
Джонатан посмотрел на меня, и я с удивлением обнаружила в его глазах нечто, что можно было бы считать уважением.
– Ты это сделала, – сказал он. – Как ты узнала, куда идти?
– Не я, – пробормотала я, – ифрит.
Он кивнул.
– Да. Она знала.
Он взял меня за руку и провел вдоль нее своими двумя, как тренер, делающий лечебный массаж; тепло заливало меня, тихое и светящееся. Жизнь, струящаяся сквозь мое тело. Его пальцы переместились к моей левой руке, наполняя ее энергией. Потом ноги – правая и левая. Равномерное теплое давление его рук погружало в полусон. Теперь спина. Моя одежда сама собой исчезла. Его руки трудились над моей спиной, разрабатывая мышцы, заживляя.
– Кто ты? – прошептала я. Я чувствовала присутствие Джонатана, словно солнце сияло позади. Его пальцы больше не давили на кожу, они погрузились глубоко в меня.
Он так ничего и не ответил.
Я проснулась в теплой и удобной постели с мягкой пуховой подушкой под головой, совершенно не помня о том, как заснула. И никаких снов. От простыней шел легкий запах сандалового дерева, они приятно холодили мою обнаженную кожу. Комната была незнакомой. Я заметила массивный комод из светлого дерева и несколько фотографий звездного неба, таких ярких, что они казались окнами в бесконечность. Тут же стоял шкаф, заполненный книгами в твердом переплете всех форм, размеров и оттенков, и ночной столик с лампой.
На коврике возле кровати свернулся ифрит. Марево, переливающееся темнотой. Как только я взглянула вниз, он поднял голову и ухмыльнулся, продемонстрировав пасть, полную острых, как иглы, зубов. На меня накатила волна ужаса, вспышка видения, воплощенного в жизнь.