Читать интересную книгу Жертва мистификации - Владимир Константинов

— Вы позволите? — Не дождавшись ответа, расстегнул пуговицы пиджака, сел, приветливо улыбнулся. — А вы не очень-то гостеприимны, Светлана Анатольевна.

Она смерила его с головы до ног строгим взглядом. Удивленно спросила:

— Я?!

— Ах, да! — спохватился он. — Совсем запамятовал, что это вы у нас в гостях. Тогда на правах хозяина разрешите полюбопытствовать — как вы себя чувствуете?

Не получив ответа, сокрушенно вздохнул, опечалился.

— По всему, вы не желаете со мной разговаривать, Светлана Анатольевна?

— Ну отчего же, — возразила она. — Я готова с вами разговаривать, но только в своем кабинете.

— Оригинально! — рассмеялся мужчина. — У вас хорошо развито чувство юмора. Этим вы походите на руководителя вашей следственной бригады... Как же его фамилия? Такая, знаете ли, необыкновенно простая... Иванов? Ну, конечно же, Иванов. Говорят, что он большой оригинал по части юмора.

— Я думаю, что в этом вы сами сможете убедиться. И очень скоро.

Он снисходительно усмехнулся.

— Поживем — увидим... Да, извините, забыл представиться. Александр Владимирович Карамзин.

— Знаменитая фамилия. Надеюсь, она вымышленная?

— Ну, отчего же. Это один из моих псевдонимов.

— И много их у вас?

— Достаточно, — рассмеялся он. Сказал одобрительно: — А вы молодцом, Светлана Анатольевна! Хорошо держитесь... Но, как говорится, ближе к делу. Меня интересует, отчего Иванов заинтересовался театром. Что вам в связи с этим известно? Почему вновь возобновили дело о трагической гибели семьи Аристархова? Я слушаю вас.

Светлана видела, что не настолько этот Карамзин, или как там его, уверен в себе, как хочет казаться.

— Вы вынуждаете меня повторяться. Я ведь уже сказала, что готова с вами разговаривать и дать пояснения лишь в своем служебном кабинете. Только там у нас с вами может состояться конструктивный разговор. Все другие варианты отпадают.

Он криво усмехнулся. Достал пачку «Мальборо» и, не спросив у Светланы разрешения, закурил. Долго рассматривал её своими холодными немигающими и ничего не выражающими глазами. Пожал плечами. Сказал с сожалением:

— Жаль. Очень жаль. Я был о вас более высокого мнения. Неужели вы не понимаете в какой ситуации оказались?

Светлана рассматривала сидящего перед ней мужчину и её не покидало чувство, что он играет перед ней роль какого-то супермена, глубоко презирающего всех остальных людей. Даже потому, как он держал сигарету, курил, говорил, слегка растягивая гласные, чувствовалась манерность. Откуда у него все это? От скудности ума? Непохоже. Все его предыдушие действия по инсценировке убийств свидетельствуют об обратном. Он умен и даже очень. То, что перед ней тот самый человек, на которого они и пытались выйти — у неё теперь не было и тени сомнения. Но она его не понимала и это её начинало нервировать. А потому в разговоре с ним никак не могла выбрать нужную линию поведения. Ответила холодно:

— А мне кажется, что это вы не понимаете ситуацию. И чем скорее поймете, тем будет лучше для вас.

Он снисходительно рассмеялся, вяло махнул на неё рукой.

— Ах, бросьте, Светлана Анатольевна. К чему эти милицейские штучки? Неужели же вы думаете, что они могут произвести на меня впечатление? Глупо. Архи глупо! Жаль, что вы не хотите меня понять. — Он раздавил в пепельнице окурок. Встал, прошелся по комнате. — Не понимаю я вас. Не понимаю. Зачем вам, умной, красивой и талантливой женщине, ввязываться в эти жесткие, сугубо мужские игры?

— И что же вы предлагаете? — насмешливо спросила Козицина.

По его спокойному лицу прошла едва заметная судорога. По всему, он не любил насмешек.

— Я ничего не предлагаю. Мне просто искренне вас жаль. Вы избрали неверные жизненные ориентиры. Факт.

— Значит вы заранее определяете красивой женщине второстепенную роль — ублажать сильных мира сего? Так?

— Я этого не говорил. Это было бы слишком грубо. Я просто сказал, что все эти иберейские игры не для красивой женщины. Слишком много в них крови, варварства и гнусности.

— А это позвольте мне самой решать.

Он вновь криво усмехнулся. Сел. Взгляд его теперь выражал скуку и равнодушие. Будто ему до чертиков надоел весь этот разговор и сама собеседница.

— Альтруизм, Светлана Анатольевна, хорош лишь до определенного возраста, а затем он выглядит, простите, глупо и даже нелепо и больше смахивает на фанатизм. Фанатизм же в любых его проявлениях свидетельствует лишь о слабости и ущебности индивида.

— Если я вас правильно поняла, стремление помочь другим людям, вы считаете ущербностью?

— Другим — это кому? — ответил он вопросом. — Уж не тем ли толпам слепых баранов, что бестолково бродят по улицам городов? Но, уверяю вас, они вовсе не нуждаются в вашей помощи. Они мечтают лишь о том, чтобы как можно скорее обрести поводыря, который бы упорядочил их хаотичное движение и направил его в нужное русло. Этого им вполне достаточно.

— А роль поводыря вы отводите конечно же себе?

— Не только. Но и другим умным и сильным людям, у которых отсутствует инстинкт толпы. В кучи сбиваются только слабые. Потому мне и непонятно поведение таких людей, как вы и ваш Иванов. Совершенно непонятно.

— Скажите, Александр Владимирович, или как там вас, у вас есть семья? — неожиданно спросила Светлана.

— А при чем тут это? — недоуменно пожал он плечами.

— И все же?

— Нет.

— Я так и думала. Глядя на вас, мне припомнились слова Герцена: «Человек без сердца — бесстрастная машина мышления, не имеющая ни семьи, ни друга, ни родины». Вот на чем зиждится ваше одиночество. Вы плохо кончите, Александр Владимирович. Вы презираете людей, но и боитесь их. Это не может продолжаться долго.

— Ну отчего же. Сильных противников, таких, к примеру, как вы, я уважаю. Но вы находитесь в плену стереотипов, придуманных опять же фанатиками идеалистами. Что такое сердце? В сущности, это обыкновенный биологический насос для перекачки крови. И только.

— Но многие мыслители утверждали, что помимо нашего разума существует ещё и разум сердца, который гораздо мудрее и непонятен и недоступен первому. Вы конечно же с ними несогласны?

Прозвучавшая в вопросе Светланы насмешка вновь не понравилась собеседнику. Очень не понравилось. Настолько, что ему впервые изменило хладнокровие и он, не скрывая раздражения, ответил:

— Ах, бросьте повторять эти бредни! О каком разуме вы говорите? Разве насос способен что-то родить, пусть самую завалящую мысль? Это ведь смешно и, простите, глупо. Разум един. Только одним его дано в избытке, а других им природа обидела. Только и всего. Одни рождены, чтобы повелевать, другие — повиноваться. Лишь умные и сильные смогут вывести толпу на верную дорогу. Скверно, когда она выдвигает лидера из своей среды. Тогда-то и происходят все эти катаклизмы, при которых мы присутствуем.

И только тут Светлана поняла, что Карамзин не играет роль супермена. Нет. Это его естественное состояние. Он настолько уверовал в свою исключительность, что своими инсценировками самоубийств и несчастных случаев как бы бросал вызов — да, я это сделал, но вы попробуйте мне это доказать? А что если?... От этой мысли Светлане стало даже не по себе. От волнения персесохло в горле. Она встала, взяла стакан, налила из под крана воды и залпом выпила. А что если то, что они играли написано Карамзиным? Более того, не только написано, но уже и сыграно с конкретным живым человеком? Отсюда и странное поведение актеров.

— Скажите, Александр Владимирович, пьеса «Спланированное самоубийство» написана вами? — напрямую спросила она.

Он натянуто рассмеялся, дипломатично ушел от ответа:

— Она вам не понравилась?

— Так ваша это пьеса или нет?

— А что это меняет?

— Это следует понимать, что вы её автор. Так?

— Допустим.

— Кто тот человек, с которым вы все это проделали?

Он внимательно взглянул на нее. И Козицина могла убедиться, что его глаза способны иногда что-то выражать. Сейчас они выражали удивление.

— Как вы пришли к этой мысли? — спросил он.

— Вы не ответили на вопрос.

— Похоже, что вы меня уже допрашиваете, — усмехнулся он. — Вам не кажется, что это несколько преждевременно? Хочу вам напомить, что здесь я хозяин положения, а вы в нем лишь гостья, моя, так сказать, крупная ставка при большой игре. А потому вопросы буду задавать я и во избежание недоразумений и осложнений настоятельно советую вам на них отвечать. Поскольку мы очень отклонились от сути нашего разговора, хочу напомнить, что меня интересует. Итак, почему вас внедрили в труппу театра? Что вам в связи с этим известно? Почему заинтересовались несчастным случаем с семьей Аристаркхова? Я внимательно слушаю вас, Светлана Анатольевна.

— К сожалению, могу повторить, что уже говорила. Я смогу удовлетворить ваше любопытство лишь в своем кабинете.

Он встал. Сухо проговорил: