…В пастои Ула с Сеей с благоговением рассматривали спину Ллоя, они щупали пальцами маленькую ранку под его лопаткой, просматривавшуюся сквозь волосы, и пытались показать её Нъяму, выражая при этом гордость за его одера. Но малолетнего юбура отметина праматери совершенно не интересовала. Ллой рассказал, как смотрел в сверкающие волшебным огнём глаза Мары, как разговаривал с ней, как передал ей дары рода, засыпав их в её ухо. Тело богини находилось внутри скалы, и над полом её пастои возвышалась только огромная голова. Он так же с ликованьем объявил своим, что теперь ему понятно, что за зверя изобразил на живой стене Дейб. Он просто не мог его не изобразить, ведь этим загадочным зверем была Мара, которая постоянно присутствует в жизни апшелоков, и будет с ними даже тогда, когда каждый из них уединится.
Мбир сидел тут же рядом на соломенной подстилке и с довольным видом поддакивал бакару своей обри, поглаживал бороду и покачивал головой. Он также пообщался с праматерью, и она сказала ему то же самое. Старый охотник поведал Ллою, что много, много, много хавоев назад, когда ещё даже не родился мамош его мамоша, их предки, жившие тогда, тоже посещали пастою Мары, но делали это значительно чаще, как и ныне живущие до недавнего времени. И вот в прошлое посещение праматери та сделала великое откровение Дейбу. Она повелела ему сотворить живую стену и изобразить на ней её саму, чтобы быть всегда среди членов рода. Дейб подчинился. Однако, по её словам, хотя она и будет всегда среди сабаев во всех их делах, Маре всё же по-прежнему хотелось видеть воочию своих обри, но только не так часто. Через Дейба она повелела гурам посещать её каждый раз, когда минет столько хавоев, сколько у каждого из них пальцев на обеих руках. С того знаменательного дня Дейб и начал творить живую стену, а Мара подсказывала ему, как это делать. Когда изображённая на стене праматерь оказалась среди апшелоков, всем сразу стало жить легче, и много хавоев до следующей встречи пролетели незаметно.
– И вот два дня назад мы опять пообщались с ней, – заросшее седой бородой лицо Мбира выражало полное умиротворение. – До следующего великого дня мне уже не дожить, но Мара будет со мной в мире застенном.
Ула с Сеей с интересом и благоговеньем слушали рассказы Ллоя и Мбира, но радость вскоре омрачилась тяжёлой вестью о непредотвратимом наступлении Хавоя. Вары тоскливо заголосили, скорбя по затухавшему Ярку, и даже Нъям заплакал, размазывая слёзы по грязному лицу.
– Нас всех ждёт погибель там, на краю Земли, вдалеке от Ярка! – заявила уверенным тоном Сея после того, как дала волю чувствам. – Даже Нъяму ясно, что чем дальше уходить от светила, тем будет холоднее! Все вы, гуры, не поняли слов Мары, не могла она дать такой совет!
– Много ты понимаешь, вара! – бросил своей элои с нотками презрения Мбир. – Если ты такая умная, может, нам всем стоит теперь возносить хвалу тебе, а не Маре?
– Да уж кое-что понимаю, бакар мой, много хавоев пережила и много чего видела, – с ехидством ответила Сея и прищурилась. – Подойди ближе к аяку, и тебе будет теплее, а отойди от него далеко – лишишься тепла вовсе. Ярк тоже, как божественный небесный аяк, от него нельзя удаляться.
И Ллой, и Мбир понимали справедливость слов вары, их жизненный опыт говорил о том же самом, но оба они своими ушами слышали, как Мара велела всем им уходить дальше от белой стены. А это получалось, что уходить придётся дальше от Ярка, который и так-то чуть греет. Однако ни Мбир, ни Ллой с праматерью спорить были не намерены.
– Закрой рот, Сея, и не смей перечить Маре, иначе я тебя поколочу! – Старый охотник бросил строгий взгляд на свою элою. Та поджала губы и замолчала.
К этому времени звуки ударов костяшки по черепу возвестили о большом сборе. Это Холдон собирался объявить роду волю праматери. Когда сородичи сомкнулись тесным кольцом вокруг аяка, вождь объявил всем, что скоро предстоит большое переселение. Путь ждёт их всех длинный и трудный, по словам Мары, но впереди – сытая и тёплая жизнь. Праматерь сказала об этом каждому гуру при общении с ней.
– Но там же край Земли, мы свалимся с него! – выразила своё сомнение ещё одна не в меру умная вара и тут же получила затрещину от своего бакара. Вождь не удосужился ей ответить.
– Всем нам надлежит хорошенько подготовиться к длительному переходу, – продолжил Холдон. Он хотел говорить дальше, но его остановил гул, донёсшийся будто бы из-под ног. После чего задрожал пол пастои. Вары с визгом в страхе попадали, прижимая к себе детей, а гуры заметались в поисках неведомого врага, трясшего их пастою. Через несколько мгновений все они были уже вооружены. Охотники столпились вокруг вождя. У входа сверху с грохотом сыпались камни. Ничего подобного никому ещё не доводилось переживать, даже Мбиру – самому старому в роду. Однако всем было ясно, что тряска каким-то образом связана с Хавоем, с его наступлением. Гул через какое-то время прекратился, а вместе с ним и колебание пола под ногами. Апшелоки немного успокоились, хотя то и дело с опаской озирались. Холдон громко объявил, что подземные звуки – это злобный голос Хавоя, а движение горы – его рук дело. Никто в этом и так не сомневался. После случившегося всем стало очевидно, что праматерь Мара была права, когда наказала роду уходить из этих мест. К вечеру Дейб обнаружил, что поперёк его живой стены прошла трещина в палец толщиной и разделила фигуру праматери надвое. А одна из вар, вернувшаяся с подземного озера, сообщила, что уровень воды в нём значительно уменьшился. Всё это было плохим знамением и подстегнуло апшелоков в их сборах.
Через пять дней всё в пастои было готово для того, чтобы род мог покинуть её стены. Ближе к входу лежали тюки из шкур с нехитрым скарбом, стояли сплетённые из прутьев клети с днищами из панцирей речных ил, в которых должны были поселиться на время перехода частички аяка. Поджаренное и подвяленное на ветру мясо двух крупных лабсов, которых удалось напоследок завалить гурам, было переложено пахучими листьями и аккуратно завёрнуто в шкуры. Каждый член рода подготовил тёплую одежду для себя и своих детей. Ула сшила для маленького Нъяма длинную, почти до пола, очигу, и даже на голову ему смастерила нечто, напоминавшее меховой колпак. Во время перехода ноги малыша, как и у остальных, будут обёрнуты лоскутами из шкур и обвязаны полосками коры липкого дерева. Хавой в этом году вступил в свои права очень рано. Хотя лес стоял ещё зелёным, и не увяли даже некоторые вьеры, целый день с неба сыпался белый пух и покрыл слоем по щиколотку всё вокруг. Проглянувший сквозь свинцовые тучи Ярк не в силах был этот пух растопить, так тот и продолжал лежать вплоть до самого великого и скорбного дня исхода. Редкий задержавшийся в этих местах зверь мог с любопытством наблюдать и обнюхивать множество следов апшелоков, выходящих из пещеры и оставленных ими на белом и холодном ковре. Следы двуногих чередовались со следами сабаев и уходили туда, куда подалось всё живое – ходящее и ползающее по земле, а также умеющее летать. Только улей давно уснувших жжоков остался одиноко висеть на каменной стене у входа в оставленную апшелоками пастою. Каждый из членов рода сабаев, прежде чем навсегда покинуть своё жилище, низко поклонился рою в благодарность за то, что тот преданно охранял покой всех здесь живших.