«Когда мы пристали и вас не оказалось с нами, все ваши домашние были очень опечалены, но затем стали ожидать вас со стороны сухого пути. Когда вы все не возвращались, ваша супруга стала сильно тревожиться и, наконец, отправила двоих индейцев разыскивать вас. Один из них — тот, который и сейчас еще при вас, а другого я больше не видел. Так как в доме опасались возможного нападения, то негр бони, распоряжавшийся всем в вашем отсутствии, тотчас же принял все меры предосторожности и приказал всем готовиться к обороне на случай нападения.
Он раздал всем оружие, приказал очистить все карбеты и хижины и все население их собрал вокруг большого дома. Кроме того, он приказал выбранным им самим людям охранять склады и магазины.
Все шло хорошо, и мы не отчаивались. Но, к сожалению, вы все не возвращались. Все мы были глубоко огорчены, могу вас уверить, видя, как страдала и беспокоилась ваша жена и плакали ваши детки. Между тем отправиться на розыски нельзя было: наступила ночь, да и никто не знал, в какой стороне вас искать.
Время было близко к полуночи, все огни были давно погашены; но никто не спал; все караулили дом, склады и амбары, чтобы забить тревогу при первом появлении опасности.
Вдруг собаки, привязанные под верандой, точно ошалели, стали рваться с цепи.
Мы сразу сообразили, что это не могли быть вы с вашими индейцами. Тогда негр бони крикнул: «Кто идет? " Ответа не было. Но спустя пять минут все хижины и карбеты, расположенные вокруг дома, запылали ярким пламенем. Счастье еще, что все они были пусты, и никого из людей в них не осталось. Кругом было светло, как среди белого дня. Но нельзя было различить, с какими врагами мы имели дело — так старательно прятались эти негодяи.
Вскоре среди треска горящих строений мы услышали чей-то голос, кричавший нам, чтобы мы сдались и немедленно оставили большой дом.
Этот голос я когда-то слишком часто слышал и узнал бы его из тысячи голосов. Если я когда-либо в жизни еще встречу этого человека, то клянусь, он умрет от моей руки.
Тогда бони, видя, к чему клонится дело, приказал открыть огонь наугад, и мы разом дали один общий залп.
Раздавшиеся в ответ там и сям вопли и проклятия дали нам знать, что наши заряды не пропали даром.
Потом снова воцарилась полная тишина. Наши противники, видя, что застигнуть нас врасплох не удалось, стали, по-видимому, совещаться.
В продолжение часа нас не трогали. Но это напряженное спокойствие не предвещало нам ничего хорошего; мы, старые, лесные бродяги, хорошо знали, что еще до рассвета нам придется вынести нешуточный натиск со стороны этих негодяев.
Мы не ошиблись. Действительно, нас ждало нечто ужасное.
Карбеты и хижины сгорели, как снопы соломы, и все погрузилось в непроницаемый мрак.
Но вот вдруг появляются красные горящие точки во мраке, затем быстрые огненные молнии проносятся над нашими головами со всех сторон. Слышится свист, и целый град стрел сыплется на крышу, на столбы, на веранду дома и вонзается в здание: негодяи придумали навязать на концы своих стрел пучки сухих листьев, смазанных каучуком, и, дав им загореться, пускали стрелы на нас.
И вот запылал пожар, страшный, ужасающий пожар. Крыша дома и веранды были объяты пламенем; спустя немного горящие балки начали падать на нас; оставаться долее в доме не было никакой возможности; надо было бежать.
Оружие у нас было наготове: мы выстраиваемся плотным каре, женщин и детей помещаем всредину и направляемся к пристани, чтобы попытаться спастись на судах. К несчастью, бони не подумал распорядиться, чтобы наши люди охраняли это столь важное место — все предвидеть так трудно.
Между тем стрелы начинают сыпаться на наши головы; мы отвечаем но
— увы! — не можем видеть врага, тогда как он видит нас, как на ладони, и бьет на выбор.
Наши падают один за другим, пронзенные стрелами, падают, как подкошенная трава. Мало-помалу они начинают расступаться; некоторые даже бегут и укрываются, где могут.
Но вот мы уже у пристани и думаем, что спасены… И что же?! Мы попадаем в самую гущу этих негодяев, которые поджидали нас там. Они оцепляют нас со всех сторон, нападают с саблями и тесаками наголо, бьют, рубят, колют и режут, как стадо овец.
В наших рядах водворяется паника. Несчастные негры, которые могли бы еще защищаться, если бы не паника, пускаются бежать врассыпную, их избивают поодиночке одного за другим.
В этой сутолоке, в этом аду, я теряю из виду своих двух товарищей, араба и мартиниканца, неизвестно куда исчезнувших в этой свалке. Знаю только, что и они, наравне с остальными, дрались не хуже других и честно исполнили свой долг.
Но все это было ни к чему; в тот момент, когда я, обессилев, упал, я видел, что мадам и деток схватили негодяи и увлекли куда-то; затем точно сквозь сон я видел, что ее увезли на одном из ваших паровых катеров, кажется… однако, могу сказать, что, пока я был при памяти, им не сделали никакого вреда; я думаю, что они увезли их в качестве заложников».
— Ну, а дальше что? — спросил Шарль, весь бледный, со стиснутыми зубами, со сверкающими злобой глазами, жадно слушавший этот рассказ.
— А дальше я ничего больше не видал… Силы изменили мне; я потерял так много крови, что не мог больше держаться на ногах, упал и, вероятно, лишился сознания. Мне смутно помнится, будто бони, распоряжавшийся всем, а также и его брат были также схвачены негодяями. Остальные или бежали или полегли на месте… Я пришел в себя только несколько часов спустя, когда солнце было уже высоко. Одна из ваших собак страшно выла у пристани, кидалась в воду, ныряла, затем выплывала на берег и опять принималась выть. Я позвал собаку; она позволила себя погладить и затем осталась подле меня. Тогда только я увидел, что все суда исчезли, точно также и все тела, которые эти негодяи, вероятно, покидали в воду. Я, по счастливой случайности, упал в кустах, и потому меня, вероятно, не нашли, и я избавился от удовольствия попасть на закуску кайманам. Не зная, куда идти, я решил дождаться здесь. Кроме того, я был слишком слаб, чтобы уйти куда-нибудь отсюда. И вот я устроился, как мог, с собакой в этих кустах. Мы вот уже двое суток кое-как перебиваемся здесь остатками сушеной рыбы да куаком, уцелевшим во время пожара, под развалинами одной хижины. Вот все, что я имею возможность рассказать, сударь, и я только сожалею о том, что не мог сделать больше! Но вы вернулись; значит, не все еще погибло. Правда, нас всего три человека и одна собака, но все же мы еще можем немало сделать!
— Благодарю вас, друг мой, я с благодарностью принимаю ваше великодушное предложение, принимаю так, как вы мне предлагаете: я не могу даже говорить о вознаграждении, так как слишком многим обязан вам; ваши заслуги передо мной из тех, которые ничем не оплачиваются. Человек, рисковавший своей жизнью ради моей семьи, принадлежит к этой семье!