На четвертой неделе работы друзья, подсчитав приблизительно свои богатства, убедились, что у них накопилось около 350 килограммов золота на сумму свыше одного миллиона франков.
И вдруг внезапно россыпь оскудела; оскудела до того, что не стала давать решительно ничего. Очевидно, залежь истощилась; но как раз к этому времени истощился и запас ртути, несмотря даже на то, что Диего, предвидевший это, устроил нехитрый аппарат, предназначенный для сгущения паров ртути, образующихся при выжигании золота.
Мулат, ничего не скрывавший от своего друга Диего, зарывал постепенно свои несметные сокровища в землю под полом хижины. И золотой песок, и зерна он ссыпал в глиняные бутылки или фляги, вместимостью приблизительно около 10 килограммов каждая. Оплетенные настоящей броней из волокон и лыка арума, они становились невероятно крепкими. Благодаря такой упаковке перевозка золота не только удобна, но и безопасна, так как во флягах его легко скрыть между другими такими же флягами, содержащими местные продукты, и иными малоценными предметами.
С того момента, как дм пришлось прекратить разработку россыпи, Диего снова втянулся в свою, по-видимому, ленивую и праздную жизнь, но зато с тем большим усердием стал возбуждать ближайших собутыльников против своего друга мулата.
Так продолжалось дня три — четыре. Между тем мулат, живший в постоянной тревоге с тех пор, как на него свалилось с неба это неожиданное богатство, стал высказывать намерение переселиться в цивилизованные страны.
— Что за польза быть миллионером, если приходится питаться той же скудной порцией маниоковой муки и той же сушеной рыбой, как и все бедняки? — говорил он Диего.
Тот со своей стороны обещал ему содействие в осуществлении этого плана, даже предложил сопровождать его до берега и помочь ему уехать с первым проходящим судном.
Кстати, маленький пароход, приходивший раз в месяц из Кайены в Пару за быками на мясо, необходимое для продовольствия главного города французской колонии, ожидался в самое ближайшее время. Капитан этого парохода имел привычку заглядывать попутно в прибрежные местечки для обмена или покупки каучука, золота, рыбы; с ним можно будет сговориться.
Между тем Диего, покончив с приготовлениями к отъезду своего друга, вернулся к себе веселый и чрезвычайно довольный. Затем вытащил весь свой запас тафии, созвал приближенных и единомышленников, напоил их допьяна и сказал.
— Надо с этим покончить сегодня же! Этот негодяй хочет натянуть вам нос и удрать отсюда со всем своим золотом, втихомолку, не сказав никому ни слова. Но мы еще посмотрим! Вам известно, что он богат, страшно богат… и я знаю, где у него спрятано золото… Разройте только землю под полом его хижины и вы найдете столько золота, что вам хватит его за глаза! Берите, сколько хотите, а его все еще останется достаточно. Но не рассыпайте его даром! Подумайте о будущем и рассчитывайте на меня! Снесите ко мне, в мою хижину, как можно больше… впоследствии вы найдете его у меня, это золото, которое необходимо нам, если мы хотим основать свою республику! Надо быть очень богатыми, чтобы обеспечить нашу независимость! Сегодня предавайтесь веселью! Идите и объявите всему населению о намерениях этого подлого беглеца и провозглашайте своим вождем Диего!
Пьяная ватага устремилась в деревню, рассыпалась по всем направлениям, неожиданно напала с оружием в руках на сторонников и приверженцев мулата, принуждая их признать нового вождя и безжалостно избивая, убивая и закалывая всех, кто выказывал колебание.
Диего, со своей стороны, не оставался в бездействии. Как человек, умеющий ставить при случае свою жизнь на карту и в силу природной жестокости находивший наслаждение в кровавых зрелищах, он вмешался в толпу пьяных убийц и был, как мы уже имели случай видеть, одним из главных действующих лиц той страшной, дикой драмы, при которой мы только что присутствовали.
Обманутый в своих надеждах и тем более взбешенный тем, что деньги ускользнули из его рук, он тотчас же решил возместить эту неудачу разгромом серингаля молодого француза в верховьях Арагуари.
Когда он уже обдумал план грабежа, один из его людей сообщает ему, что серингаль уничтожен, и от него не осталось даже и следа!
В этот момент Диего почувствовал что-то похожее на приступ отчаяния, но последующие слова Жоао успокоили его.
— Если так, — сказал он, — то я это дело обдумаю!
— Но надо спешить, господин, не то будет поздно!
— Я сам отлично понимаю, что надо действовать без промедления! Но где мы возьмем двадцать человек, которые мне нужны для этого дела?
— Достаточно будет и десяти, если они будут хорошо вооружены!
— Десяти человек мало!
— Ведь их всего только четверо белых и с полдюжины мура, пьяных в стельку. Мура, ты сам знаешь, рассыплются во все стороны, как лягушки, в которых пустили камнем.
— Да, ты прав! Действовать надо: это единственное средство держать в руках серингуеро и добиться от него всего, чего я хочу… Так решено! Постарайся собрать человек десять, менее пьяных, чем остальные, приведи их к заливу и посади на две пироги. Одной будешь командовать ты, другой я.
Выслушав эти распоряжения, Жоао, не теряя ни минуты, расстался с новым вождем и отправился исполнять его приказания.
Тем временем Диего, достав из своего тайника несколько карабинов и патроны, отнес их к пристани, где были привязаны пироги, принадлежащие деревне.
Против ожидания, Жоао вскоре вернулся в сопровождении группы измазанных кровью чернокожих, возбужденных выпитой тафией и дикой оргией, последовавшей за бесчеловечной резней своих же односельчан, возбужденных, но готовых повиноваться своему новому вождю, который внушал им полное доверие.
В нескольких словах Диего объяснил им, в чем дело и что от них требуется: быстрое и неожиданное нападение, скорее для видимости только, а завтра они уже будут снова у себя в деревне. Благодаря этой маленькой экспедиции удастся, говорил он, возместить исчезнувшие сокровища.
Этого было более чем достаточно, чтобы вызвать полную готовность сделать все, что от них потребуют. Не теряя ни минуты, они схватились за весла, и легкие пироги помчались, как птицы, по тихим водам залива.
Без малого четыре часа они усердно работали веслами, невзирая на палящий зной. Пот катился градом по черным торсам и лоснящимся черным лицам; мышцы рук напрягались, как канаты, а пальцы судорожно сжимали ручки весел. Целые тучи мошкары оседали на обнаженные потные спины, плечи и шеи; беспощадные лучи солнца падали отвесно на круглые, покрытые мохнатой шапкой волос черепа; но дикие мореплаватели, невзирая ни на что, продолжали мирно работать веслами, сопровождая эту тяжелую работу нелепым ритмическим припевом, значение которого они сами не понимали.