Читать интересную книгу Воровская трилогия - Заур Зугумов

Глава 4. Трудовая биржа трех зон

Полдня мы бродили с Туруханом по зоне. Знакомил он меня не только с лагерем, но и с его достойными обитателями. Я даже не предполагал, что у меня здесь будут такие встречи, ибо повстречал даже тех людей, с которыми сидел еще пацаном в ДВК Каспийска, Северной Осетии, Шахт, то есть почти 15 лет тому назад. Но сейчас уже, конечно, пацанами они не были. Так же как и я прошедшие многие этапы босяцкой жизни, они были уважаемы в преступном мире и хорошо знали себе цену. Вообще знакомых повстречалось очень много, с кем-то я сидел, с кем-то воровал, с кем-то бродяжничал по необъятным российским просторам. Также и земляков повстречал, но, кроме одного из них – Руслана, я не знал по свободе никого. Руслан же был не только моим соседом по Махачкале и 5-му поселку, но с ним мы и сидели когда-то вместе в Орджоникидзе в поселке Дачном, на общем режиме. К вечеру мы вернулись в барак, точнее будет сказать, возвращался я уже без Турухана, который, услышав наши увлеченные воспоминания с моими старыми корешами о прошлом, решил, что свою миссию выполнил, тем более что его ждали неотложные дела. Когда братва проводила меня до барака, то там меня ждало приятное известие – пришла малява от Слепого. Узнав, что я прибыл вчера этапом, а он встречал каждый этап, и не только из Москвы (это входило в круг обязанностей бродяг, так как служило многим положительным примером), он тут же отписал мне и, как я понял из прочитанного, ждал меня в ночную смену на бирже. Проблем с тем, чтобы выйти на биржу тогда, когда это было необходимо, по большому счету, не было, а тем более для бродяг. Я уже упомянул чуть раньше, что работа в лагере велась в три смены, а это значило, что при необходимости ты мог выйти на биржу в любое время, в любой бригаде, вместо кого-то, чем я и не преминул воспользоваться. Точнее будет сказать, все это организовали без меня, но так или иначе, а уже за полночь я шел по длинному коридору, соединяющему лагерь с биржей, как юнга, впервые вышедший в море и шагающий по палубе корабля, чуть покачиваясь и глядя в бездонную высь Вселенной, ища там какую-то одному ему знакомую звезду. Это движение по коридору, когда с двух сторон тебя сопровождает конвой с разъяренными псами на поводках, к сожалению, резко отличалось от морского путешествия, но тем не менее посмотреть, конечно, было на что, я имею в виду природу, естественно. Тем более что видел я все это впервые. Уже пришло время белых ночей. Только один час в сутки, в полночь, было темно, затем вновь над тайгой начинала виться голубая дымка тумана, и с каждой минутой становилось все светлее и светлее. Это было восхитительное зрелище. Как будто наперекор всем законам природы, свет вступал в единоборство с тьмой и выигрывал его. Когда бригада, с которой я шел, добралась до биржи и я оказался на ее территории, я увидел то, что меня буквально ошеломило. Прямо передо мной высилась огромная гора опилок и стружек. По спирали дороги, которая окутывала ее серпантином, пыхтя двигателями и чихая глушителями от передряги, волочились старые «ЗИСы», груженные древесными отходами, чтобы выгрузить их на самой вершине и вернуться обратно. Ну а чтобы увидеть эту вершину, нужно было высоко запрокинуть голову.

До самого октября машины, груженные всевозможными древесными отходами, сновали по этой куче, как все ее называли, вверх и вниз в три смены, то есть почти без перерыва, а затем, поздней осенью, ее поджигали, и горела она до мая. И так на протяжении многих десятков лет. Когда однажды какая-то делегация бизнесменов европейских стран, по всей вероятности деревообрабатывающей промышленности, посетила биржу, видно в плане обмена опытом, они как зачарованные почти целый день провели возле этой «горы миллионов», так они ее окрестили, вместо того чтобы пройтись по всем объектам производства. Их чуть удар не хватил от такого расточительства. Сколько выгодных предложений было сделано руководству управления, выгодных как для нас, арестантов, так и для страны в целом, чтобы эти отходы не сжигали понапрасну, а продали им за хорошие деньги, но эти проекты так и остались висеть в воздухе. А сколько сотен, а может, даже и тысяч трупов заключенных были сброшены сюда из самосвалов и сожжены после всякого рода разборок! До сих пор все они еще числятся в «вечном» побеге. В общем, зрелище горящей горы более чем впечатляло, она многим вселяла ужас, кто видел ее впервые. Но со временем, проходя мимо нее по два раза в день, перестаешь обращать на нее внимание. Если для ознакомления с жилзоной у меня ушло полдня, то, для того чтобы познакомиться с биржей, не хватило бы и года. По площади, в сравнении с обыкновенной промзоной, она была гигантских размеров. Достаточно сказать, что ни в одном лагере Коми АССР биржи таких размеров не было. Каждый из трех лагерей – головной, двойка и тройка – выходили сюда ежедневно для работы в три смены. Здесь, так же как и в жилзоне, движение не прекращалось ни на минуту, а цеха и заводы останавливались лишь на время пересменок да еще один раз в год для профилактики. На бирже имелся свой гараж, насчитывающий около ста машин, правда, все они были старыми и допотопными, но со своей работой справлялись. Это зависело, наверно, от тех, кто на них шоферил, а водители, надо сказать без преувеличения, были асы и механики-универсалы в одном лице. Шесть лесозаводов, два шпалозавода, пять заводов разного профиля, около тридцати бревнотасок, огромный цех ДОЦ, фибролитовый цех, ДВП, цех ширпотреба, ДСП и многие другие цеха и заводы – вот неполная картина биржи. Через всю территорию биржи тянулись несколько путей железной дороги. Круглые сутки сновали туда-сюда локомотивы, тянущие по нескольку вагонов. То там, то здесь в вагоны, стоящие у цехов и заводов и охраняемые надзирателями с собаками, грузилась разного рода древесная продукция. Войдя в биржу с утра, только к обеду можно было добраться до ее другого конца. Надо ли говорить, что нигде или почти нигде не было видно ни заборов, ни колючей проволоки. Откровенно говоря, на бирже даже не чувствовалось, что ты в заключении. Видно, отсутствие привычных лагерных преград положительно действовало на психику арестантов. Южная часть биржи упиралась в тройку, с восточной стороны вплотную к бирже примыкал головной, северная же ее часть выходила воротами на станцию Железнодорожная, откуда и заходили локомотивы, таща за собой пустые вагоны. По всей западной границе биржи протекала река Вымь. Не так давно прошел ледоход, и моему взору открылось, как конвой устанавливал боны вдоль всей охраняемой части реки, посередине ее. Слепой объяснил мне, что после установки бонов начнется сплав леса, сверху по реке. И по той стороне реки, которая примыкает к берегу биржи, пойдет лес, который, заходя в кошели, будет баграми затаскиваться на бревнотаски, чтобы затем по ним лес был доставлен прямо до завода по его переработке. Другая же сторона реки была свободна от бонов. Издали, на пригорке, была видна внушительных размеров церковь, что нечасто встречается в этих местах. Ибо люди, издревле населявшие эту землю, не верили ни в Бога ни в черта. Царь Петр, однажды побывавший здесь, сказал: «Земля не земля, люди не люди, считайте их вместе с оленями». А чуть позже комяков меняли на гвозди, так что церковь в таком месте вызывала удивление. Но объяснялось все просто. Очень давно, гласило предание, через эти места проезжал некий князь с супругой, именно здесь он занемог и умер. Княгиня тут же и похоронила его, и заложила церковь, и, пока она не была построена, не покинула этих мест, а добравшись до матушки-России, пока была жива, присылала деньги на всякие церковные нужды. С тех пор это место и стало называться Княж-погост, то есть могила князя. Но, к сожалению, уже больше века хоронили на этом погосте заключенных, и одному Богу известно, сколько их там лежало. А могила князя поросла мхом.

Мое созерцание этой громадной горы лесных отходов нарушил сигнал клаксона старого самосвала, который, не имея возможности подъехать ближе из-за ограждения, остановился метрах в ста от меня. А в следующую минуту я увидел Леню, он вышел из машины и направился в мою сторону, со своей коронной улыбкой на лице. Я пошел ему навстречу, и, приблизившись друг к другу, мы по-братски обнялись. Слепой приготовил целый банкет в мою честь, – естественно, в лагерном понимании количества блюд и качества сервировки. Приятной неожиданностью для меня было то, что я встретил здесь друга своего детства, земляка и «коллегу» Гусика, а также Коржика, подельника Слепого. Остальных ребят я не знал, но тут же с ними познакомился, и уже через несколько минут, глядя со стороны, можно было подумать, что мы знали друг друга всю жизнь. Оказывается, Гусик уже больше года сидел на головном. Как-то в одну из отсидок в изоляторе Слепой, узнав, что Гусик старый мой кореш, сдружился с ним, да это было немудрено. Понятия и образ жизни у них были одни и те же. Что касается Коржика, то Мишаня также был здесь, рядом, но на двойке. И как уже, я думаю, читатель догадался, им, так же как и мне, не составило труда выйти на биржу тогда, когда появилась в этом необходимость. Благо все три зоны выходили на одну и ту же биржу. До самого утра, как и предыдущая ночь, длилось наше застолье. Было что вспомнить, о чем потолковать. Под утро, когда прохлада особо чувствительна и желанна, мы решили пойти на речку немного взбодриться. Кое-кто изрядно набрался, и такая прогулка тем более была кстати. И пока мы добрались до речки, Слепой, как истинный чичероне, успел мне поведать про эту командировку столько, сколько, думаю, сам бы я узнавал не один месяц, а кое-что, может, и не один год. Складывалось такое впечатление, будто он провел уже на ней не чуть больше месяца, а по меньшей мере год. Умение правильно вести диалог и лаконично излагать саму суть дела, думаю, было одним из главных его достоинств. «По ходу пьесы» мы решили, что все перейдем работать в одну смену. Легче всего это было сделать на головном. Во-первых, там их было трое. Да, я забыл упомянуть Игоря Скворца, с ним я познакомился во время застолья. Пока не было меня, они жили вчетвером, Слепой с Коржиком знали его еще на свободе, он был из Москвы. Во всех отношениях это был порядочный и достойный уважения человек, но о нем я еще успею рассказать читателю, ибо годы странствий по лагерям и пересылкам свяжут нас впоследствии крепче, чем может связать пуповина матери. Так вот, за положением на головном смотрел Жаркун. Они где-то сидели вместе со Слепым, и Жаркун знал и уважал его и всегда рад был ему чем-нибудь подсобить, так что им не пришлось особо канителиться с переходом. Что же касается нас с Коржиком, то совпало так, что мы, то есть наши бригады, выходили в одну и ту же смену. В общем, через день мы, все пятеро, выходили уже на биржу в одно и то же время, но из разных лагерей. У нас появилась своя кацыбурка, где мы проводили свой досуг. Это была бендешка, как и многие сотни подобных на бирже и которую открыть снаружи, кроме как своим затейливым ключом, было практически невозможно, если что только разрезать автогеном или взорвать. Такая предосторожность была необходима, мусора сутками прочесывали биржу на «воронке», ища криминал или что-то подобное ему, а мы были у них на подозрении в первую очередь. Что же касается обустройства и, главное, запоров подобного рода сооружений, то мастеров среди каторжан было не занимать. Почти каждый мастер в своем деле был кудесник. Я даже больше чем уверен, что ни в одном словаре или энциклопедии не встретишь те профессии, которыми владели «факиры» Устимлага. Здесь сидели люди, умеющие придумывать и изготавливать такие механизмы и конфигурации замков к сейфам, которые на международных выставках подобных изделий получали главные призы. И разве мог кто-нибудь из западных бизнесменов догадаться, что все эти замочные ухищрения были плодом работы нескольких каторжан из таежной глухомани Коми. Были и такие, которые в течение десяти – пятнадцати минут умудрялись успеть от руки нарисовать червонец, пропихнуть его солдату на вышке и получить у него бутылку водки. Правда, и те и другие числились за первым отделом, и путь в российское Черноземье им был, конечно, заказан. Я больше чем уверен, что у любого из бонз ГУЛАГа в квартире вы встретите шахматы, нарды, копилки, пистолеты-зажигалки да и много других сувениров, которые по праву считались шедеврами ширпотреба северных командировок, и в частности производства биржи «Княж-погоста». Эти изделия также вывозились за границу под маркой каких-то там государственных предприятий и также получали самые высокие оценки и награды. В общем, в большинстве своем народ был мастеровой. Что же касается шулеров, то о них отдельно и чуть позже, ибо эта категория людей требует особого внимания и красной строчки в книге.