Читать интересную книгу Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Приятели рассмеялись, но в ту же секунду дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник Василь Васильич. В руках у него ничего не было, и, вероятно поэтому, он был донельзя расстроен, на кого-то обижен и страшно зол.

– Ты представляешь, Вольдемарчик?!.. Оказывается, у меня ничего нет!.. То есть совершенно!.. Ни капли!.. Деньги вот…есть! – он залез в карман пиджака, что висел на одном из ампирных стульев, и выгреб оттуда внушительный комок серых сторублёвок. – Мне Михал Фёдорыч ещё две недели назад аванс дал. А я – ни, ни!.. Сохранил!..

– Какой Михал Фёдорыч? – спросил Иван. – У нас в монастыре так отца-эконома зовут.

– Какой такой "эконом"?! – возмутился старик. – Народный артист всего Советского союза Михаил Фёдорович Астангов!.. Слыхал про такого?!.. Вот это знаток, доложу я вам!.. У него на Ленинском в дому ни одной паршивой табуретки не найдёте! Только раритеты, самый младший из которых родился до войны двенадцатого года!.. И для такого человека я на всё готов: ни есть, ни спать, но точно в срок сделать!.. О чём это я?.. A-а, да!.. Так я что говорю? Деньги есть, компания – лучше не бывает, желания – хоть отбавляй, а выпить нечего. Ну, то есть совершенно!.. И что за жизнь моя такая! Невезучая!.. Вольдемарчик, помнишь, как незабвенный Леопольд Карлович говорил? "Выпить хочешь, мой малыш? Не мечтай, получишь шиш!" Малышом всегда у него был я. Эх, мама мия моя!..

– Оно и к лучшему, Василь Васильич. Мы с Алексеем Ивановичем сегодня ночью уже были в гостях. Тут, совсем рядом с нами. Я и предположить не мог, какое у нас соседство. Ты случайно с человеком по фамилии Семивёрстов не знаком?

– Тимошка рыжий?.. Как не знать кагэбэшную сучару?.. Это он бумажку на твою дверь прилепил!.. Если бы ты видел, Вольдемарчик, во что они комнату твою превратили!.. Ужас!.. Раскидали всё, истоптали! Всё вверх дном перевернули, а на место не вернули!.. Но чего искали, так и не сказали. В сердцах плюнули, бумажку навесили и ушли. Тимофей, правда, на другой день явился, в кухне всех нас по очереди допрашивал. Ко мне, как репей, прицепился: "Где Найдёнов прячется?!.. Где, паразит, скрывается?!.. Скажи, не то хуже будет!.. Убийц покрываешь?!.." А я откуда знаю? Ты ведь мне не докладывался?.. Не докладывался. Я и промолчал. Мы тебя не выдали, Вольдемарчик!

– А вы и не могли выдать меня, – улыбнулся Иван. – Моё местопребывание было вам неизвестно. Ведь так?

– Что из того?!.. Где бы ты ни был, мы за тебя горой!.. Честное благородное!.. А ты чего это такой подлой фигурой интересуешься?

– Мы с Алексеем Ивановичем только что от него. Почитай, всю ночь в гостях провели.

– Иди ты!.. Побожись!

– Честное благородное.

– Ну, надо же!.. – Василь Васильич был искренне потрясён. – И что же, он тебя так вот просто взял и… отпустил?.. Без последствий?..

– Как видишь.

– Завтра Шурке расскажу, не поверит.

– Никак помирились? – в свою очередь удивился Найдёнов.

– А мы никогда и не ссорились.

– Как тебе не стыдно? Взрослый человек, а так беззастенчиво врёшь!

– Я?!.. Да никогда!..

– Ты с топором за ней по всей квартире гонялся?.. Гонялся. К тому же я собственными ушами слышал, как ты грозился её убить.

– Клевета!.. Мужик её, Олежка-поганка, тоже грозился.

– Убить?!..

– Если бы!.. В суд на меня подать!.. И сунулся было, да в милиции над ним посмеялись. Знаешь, как хохотали?.. До желудочных колик. Капитан Воронин, участковый наш, душа человек, так ему и сказал: "Ежели Василь Васильич и прибьёт твою Шурку, ты его целый год поить должен. Задаром. Она не только ему, не только всем нам, но и тебе в первую очередь жизнь портит. Зловреднее бабы не сыщешь!" Эх, Вольдемарчик, Вольдемарчик! – он укоризненно покачал головой. – Даже в милиции понимают, что я для народа полезное дело готов совершить: очистить атмосферу от гнусных выбросов нездорового элемента!.. А ты меня стыдишь?.. Нехорошо.

– Прости, дорогой! – Иван низко опустил свою красную голову, изображая искреннее раскаянье.

– То-то! – Василь Васильич великодушно простил его.

– А у нас с Алёшей просьба к тебе, – начал издалека Найдёнов.

– Говори, я слушаю, – в это мгновение мастер сознавал своё значение.

– Нам бы с товарищем Богомоловым прикорнуть где-нибудь в уголке… Часика на три… Устрой.

– Пошли, – коротко бросил ему Василь Васильич.

– Куда?!..

– К тебе домой. Не станете же вы на моём одре последние пружины давить.

– Как домой?! – изумился Иван. – А бумажка с печатью?

– Вольдемарчик, я не узнаю тебя… Взрослый человек и не стыдно?.. С каких это пор ты стал бумажек бояться? Я, например, заходил к тебе в комнату уже после того…И не один раз… Признаюсь, надеялся парой пустых бутылок разжиться. У меня к тому времени как раз кризис наступил… Ну, ты меня понимаешь… Стеклотары – увы! – не нашёл, но безобразие, что учинили эти архаровцы, видел.

– Как ты не побоялся, – законопослушный Иван не мог оправиться от изумления. – Ведь с печатью же!..

– А я что?.. Порвал её или иначе как надругался?.. Ни-ни. Я, Вольдемарчик, осторожненько ноготком отлепил, а потом с помощью слюней на место вернул. И не смотри ты на меня так, будто я какое геройство совершил… Заурядная обыкновенность… Пошли.

У дверей комнаты Ивана Найдёнова прежде, чем приступить к делу, Василь Васильич предусмотрительно огляделся по сторонам: как-никак, а он собирался совершить, если не преступление, то, по крайней мере, противоправное деяние. Затем, убедившись, что все соседи сладко спят и никто за ними не наблюдает, приступил к вскрытию. Сначала он жарко подышал на краешек полоски, потом ногтем подцепил уголок и осторожненько, двумя пальчиками подхватив его, наполовину отклеил страшную бумажку с гербом Советского Союза и семивёрстовской закорючкой от двери.

– Путь свободен! – просвистел он громким шёпотом, весьма довольный собой.

В комнате Ивана царил невообразимый хаос: дверцы платяного шкафа распахнуты настежь, и всё его содержимое вывалено на пол; ящики комода и письменного стола брошены тут же; постельное бельё, полотенца, сорочки, майки, трусы и даже носки разделили участь костюмов, брюк и пиджаков, не по своей воле оказавшись на полу. Растрёпанные книги, фотографии, письма, в безпорядке разбросанные повсюду, дополняли картину варварского нашествия.

– Словно Мамай прошёл! – сокрушённо покачал головой Иван.

– Я говорил, – развёл руками Василь Васильич.

– Ладно… Убираться завтра будем… То бишь сегодня, как встанем, – решил Иван. – А сейчас… Алёшка, срочно спать! Лично я умираю, а ты как? Готов?..

– Меня бы прислонить к чему-нибудь на полчасика и не трогать. Я на всё готов.

– Спасибо тебе, соседушка, – Иван обнял Василь Васильича за плечи. – Если бы не ты, нам пришлось бы на Курском или Рижском вокзале ночь коротать, а в моём нынешнем положении это дело рискованное.

– Понимаю, – кивнул старик. – И сочувствую. Спокойной вам ночи.

– Какой ночи?.. Утро уже.

– Ну, так спокойного утра. Я к вам попозже загляну, проведаю. А постучу вот так: тук, тук… тук, тук, тук, – показал Василь Васильич и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.

Приятели быстро освободили от наваленных вещей широкую двуспальную кровать, кое-как застелили её измятым, но чистым бельём, пожелали друг Другу "доброй ночи" и, наконец, угомонились.

– "В руце твои, Господи, Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой. Ти же мя благослови, Ти мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь", – скороговоркой прошептал Иван, повернулся на правый бок и через мгновенье уже сладко посапывал, смотрел первый сон.

А вот Алексей Иванович ворочался с боку на бок и ещё долго не мог заснуть. Как ни слипались ещё минуту назад его глаза, как ни тянуло голову к подушке, и казалось, долгожданное забытье, увлечёт его в свою бездонную глубину, утишит все негоразды и скорби, сон не шёл к нему… Стоило погасить в комнате свет, как тяжёлые безпокойные думы заворочались в его воспалённом мозгу, и тупая боль сжала лихорадочно бьющееся сердце. Только ныло оно теперь не от застрявшего в нём осколка, а совсем по другой причине.

Галя… Галя… Галочка…

"Прости меня, подлеца, если сможешь".

Алексей так и не ответил Ивану, почему вдруг так внезапно собрался и кинулся вон из Дальних Ключей. Поначалу он и сам не мог толком объяснить даже самому себе почему. Но сейчас… Потому другу не ответил, что стыдился: угрызения совести в конец замучили. Мы в дурных проявлениях своих не любим признаваться.

"Наблудил ты, Алексей Иванович… Ох, наблудил!" А человеком при этом остаться не сумел. Удрал, как воришка, как нашкодивший котяра, который стащил со стола кусок мяса и теперь, насладившись вволю своей добычей, с ужасом ждёт неизбежного, но справедливого возмездия.

Вспомнил он её серые с тёмным ободочком глаза, нежные руки, горячие губы, мягкое податливое тело, раскрывшееся навстречу его неумелым ласкам… И у него закружилась голова.

Галя… Галочка… Галина…