– Значит, вы были там сегодня утром?
– Да.
– Ридегер был с вами?
– Нет. Меня возила Юлька. Точнее, мы с ней ездили на той машине, которую мне выделил товарищ полковник.
– А с Ридегером вас познакомила Юлия Пескова?
– Да. Когда я ей дал сто тысяч, она сказала, что вернуть мне их не сможет, зато познакомит меня с одним иностранцем, который предложит мне выгодную сделку. Вот и познакомила.
– А про своего мужа она ничего не говорила? – спросил Воронин. – Может, его тоже шантажировали?
– Нет, ничего. А я не рискнул спрашивать.
– А с ворожеей она тебя свела?
– Пока нет, но обещала это сделать завтра.
Нельзя сказать, что храм был уж очень велик. Другое дело, что его внешний облик не очень согласовывался ни с православной традицией, ни с католической. Впрочем, Герман не был большим знатоком в архитектуре, а сгустившаяся темнота помешала ему рассмотреть храм во всех подробностях. Будущее языческое капище было обнесено хлипким забором, способным защитить разве что от собак. Во дворе стояли три строительных вагончика, в одном из которых горел свет. Судя по всему, там находились сторожа. Иванов махнул рукой, и Круглов с напарником скользнули к приоткрытой двери. Из вагончика послышался шум, который, впрочем, тут же стих. Товарищи из ФСБ умели обращаться со своими оппонентами на языке жестов.
– Связали? – спросил полковник.
– Так точно, – отозвался Круглов.
Дорога к храму оказалась открытой. В темноте Воронин зацепился за торчащую в земле арматурину и едва не грохнулся посреди двора в полный рост. Его успел подхватить под руку расторопный Седельников.
– Осторожнее, товарищ майор.
Храм был заперт на огромный замок, который, однако, не помешал Круглову проникнуть в помещение. Воронин оглянулся: во дворе царили тишина и благолепие. И только где-то в отдалении лаяли собаки. Пока все складывалось успешно, как и предрекал лейтенант Седельников. Однако стоило Герману переступить порог храма, как он почувствовал смутное беспокойство. Появилось вдруг странное ощущение, что он здесь бывал. Это ощущение усилилось, едва он повел лучом фонарика по стенам храма, и стало особенно сильным, когда Герман шагнул вслед за Седельниковым к лестнице, ведущей в подвал.
– На этой лестнице двенадцать ступенек, – сказал вдруг Воронин.
– Сейчас посчитаем, – донесся из темноты бодрый голос лейтенанта. – Угадали, товарищ майор.
Однако Воронина собственная проницательность почему-то не обрадовала. Машинально он прикоснулся к оберегу, висевшему на груди. И тут же по стене заплясали огненные буквы. От неожиданности Герман вскрикнул, оттолкнул зазевавшегося Седельникова в сторону, выхватил пистолет и выстрелил в темноту.
Темнота отозвалась очередью из автомата Калашникова. Стоявший рядом с Германом молчаливый напарник Круглова сломался пополам и уткнулся лбом в цементный пол.
– Засада! – крикнул Седельников, но Воронину уже и без подсказки лейтенанта стало ясно, что их здесь ждали.
Глава 25
РЕЙХСФЮРЕР
Оберштурмбанфюрер Клозе готовился к большим неприятностям. Появилась реальная возможность отправиться рядовым на Восточный фронт. И хотя сам Карл особой вины за собой не числил, у рейхсфюрера Гиммлера могло сложиться совсем иное мнение на этот счет. Любому здравомыслящему человеку объяснения оберштурмбанфюрера могли показаться бредом, а то, что Клозе написал в объяснительной сущую правду, вряд ли послужит ему оправданием в глазах высоких начальников. Ну кто же поверит, что добросовестный служака Карл Клозе столкнулся с оборотнем, передушившим его солдат, как котят? Да если бы самому Клозе какой-нибудь его подчиненный стал рассказывать подобные сказки, он бы этого шутника согнул в бараний рог. Сам Карл пытался смягчить отчет о происшествии на дороге, придать ему реалистический характер. Он испортил кучу бумаги, пока штурмбанфюрер Радзинский не посоветовал ему описать все, как было. И в качестве образца предложил свой отчет. Поляк не только не затушевывал мистическую сторону ночного происшествия, но и всячески ее раздувал, опираясь на показания унтершарфюрера Лемке, которые вполне могли быть бредом тяжело раненного человека.
– Только правда нас спасет от гнева рейхсфюрера, господин Клозе. В конце концов, и вы, и я видели этого монстра собственными глазами.
– А вдруг нам это только почудилось?
– Почудится может одному, но не четверым. А потом, как вы еще объясните чудовищные рваные раны на телах наших убитых солдат? Прикажете считать это делом рук партизан и подпольщиков? Господь с вами, Карл. Одно дело – оборотень, существо мистического порядка, и совсем другое – партизаны. И где? Почти в самом сердце рейха. Вы представляете, как отреагирует фюрер, если ваша объяснительная попадется ему на глаза? И что он скажет по этому поводу Гиммлеру?
Клозе представил и поспешно щелкнул зажигалкой. Радзинский был кругом прав. В конце концов, оберштурмбанфюрер Клозе – всего лишь человек. До сих пор он успешно боролся с врагами рейха, но нельзя требовать от него невозможного. С посланцами ада ему не совладать.
На Восточный фронт Клозе не отправили. Ему было приказано явиться в замок Вевельсбург для объяснений. Вместе с ним туда же отправились штурмбанфюрер Радзинский и дворецкий госпожи фон Бюлов – Рихард Рильке. Присутствие последнего в самолете показалось Карлу лишним, но, видимо, у Манфреда фон Кнобельсдорфа, коменданта орденского замка СС, было на этот счет свое мнение. Клозе сильно нервничал, Радзинский сохранял спокойствие, а Рильке, похоже, пребывал в прострации и за все время полета не произнес ни единого слова. Впрочем, и Клозе с Радзинским было не до разговоров. Все, что можно было сказать по поводу случившегося, было уже сказано, а теперь оставалось только ждать решения начальства и молить Бога о том, чтобы он наставил рейхсфюрера Гиммлера на путь разума, что в данных обстоятельствах было сделать чрезвычайно трудно. Карл Клозе крайне редко обращался к Всевышнему за поддержкой и очень надеялся, что в этот раз его голос будет услышан.
В Вевельсбурге Клозе поджидал сюрприз: в кабинете, куда привел прибывших затянутый в черный мундир офицер, их поджидал сам рейхсфюрер Гиммлер. Карл мгновенно вытянулся в струнку и выбросил руку в партийном приветствии. Рейхсфюрер равнодушно махнул рукой, что можно было расценить и как ответ, и как приглашение. Ни Клозе, ни Радзинский, ни тем более Рильке, вконец сомлевший от присутствия значительного лица, не тронулись с места.
– Садитесь же, господа, – с ноткой раздражения в голосе произнес Гиммлер и, повернувшись к стоящему у стола фон Кнобельсдорфу, добавил: – Докладывайте, Манфред.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});