Итак, я готов на всякие жертвы, но на одно я не соглашусь ни под каким условием. Я не могу играть глупой роли. Теперь же я близок к тому. Морозов и Вы не можете или не хотите спеться2. Как видно, начнутся ссоры и недоразумения, а я буду стоять посередине и принимать удары. Нет, этого нельзя, да и нервы мои не выдержат этого. Без Вас я в этом деле оставаться не хочу, так как мы вместе его начали, вместе и должны вести. Признавая за Вами, как и за всяким человеком, недостатки, я в то же время очень ценю в Вас и многие хорошие стороны, горячо ценю в Вас и хорошее отношение ко мне и к моей работе. Без Морозова (тем более с Осиповым и К0) я в этом деле оставаться не могу – ни в каком случае. Почему? Потому что ценю хорошие стороны Морозова. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец, потому, что такого именно человека я жду с самого начала моей театральной деятельности3 (как ждал и Вас). Нам ворожит бабушка, и если при таком ее баловстве мы не можем или не умеем устроиться, то все равно из дела ровно ничего не выйдет. Не забудьте, что у меня нет денег, что я семейный человек и что я не имею более права рисковать этой стороной моего благосостояния. С Осиповым я рискую очень (Вы – нет, а я – да). Я не верю в их порядочность, в порядочность же Морозова я слепо верю. Я ему верю настолько, что никаких письменных условий заключать с ним не хочу, ибо считаю их лишними, не советую и Вам делать это, так как знаю по практике, что такие условия ведут только к ссоре. Если два лица, движимые одной общей целью, не могут столковаться на словах, то чему же может помочь тут бумага. Я не буду также, на будущее время, играть двойную игру: потихоньку от Вас мирить Морозова с Немировичем и наоборот. Если ссора неизбежна, пусть она произойдет поскорее, пусть падает дело тогда, когда о нем будут сожалеть, пусть еще раз мы, русские, докажем, что мы – гнилая нация, что у нас личное я, мелкое самолюбие разрушает всякие благие начинания. В нашем деле это будет доказано более чем убедительно, так как в истории театра всех стран не найдется столь блестящей страницы, какую написали мы за два года. Если это случится, я плюну на театр и на искусство и пойду крутить золотую нитку на фабрике. Чорт с ним, с таким искусством!
Приношу последнюю жертву делу, которое я начинаю ненавидеть сегодня. Если Вы находите нужным, чтобы я присутствовал при составлении условий с Морозовым, – извольте, я это сделаю, но при моем теперешнем состоянии и делах я не вытяну двух дел сразу. Если Вы найдете, как заведующий репертуаром, что "Сердце не камень" должно быть поставлено в нынешнем сезоне, отложите переговоры с Морозовым до окончания постановки пьесы. В противном случае придется отменить "Сердце не камень" 4. Я стяну свои нервы и соберу всю свою энергию, чтобы довести сезон до конца и поставить "Сердце не камень", но для этого следует распоряжаться моими силами как можно экономнее, потому что, повторяю, я
очень, очень ослаб и
физически и
нравственно.За последнее время моей головой распоряжались малоэкономно, и она отказывается служить, а мне еще нужно сочинить 3-й акт, самый трудный в пьесе5. От "Пестрых рассказов" (в которые я уверовал больше чем когда-либо) я отказываюсь и ставить их не буду6. Их умышленно тормозят, и никто им не сочувствует. Надо употребить слишком много энергии, чтобы они пошли, у меня ее нет, а для материальной стороны дела – рассказы не нужны. Докончим сезон и без них. Будет несправедливо, если Вы припишете этот отказ самолюбию или чему другому. Даю Вам слово, что поступаю так ради пользы дела, чтобы иметь силы докончить сезон. Заключаю эту часть письма скорбным восклицанием… Ваше письмо… это начало конца. Еще просьба: до тех пор пока не будет сдана пьеса "Сердце не камень", не будем много говорить об этом прискорбном деле, так как одна волнительная фраза лишает меня сна на целую ночь, а сон мне нужен очень, особенно теперь.
В инциденте с Иерусалимской я неправ, конечно, и охотно извиняюсь. Ставлю только на вид, что у меня есть смягчающие вину обстоятельства. Мне ужасно стало жаль Евгению Михайловну, которая страдает хорошо мне знакомой болезнью, т. е. тою же, которой страдает и жена. Это ужасная вещь! Мне стало жаль ее и потому, что она переживает то же мучительное чувство, какое переживал в этот последний месяц и я, волнуясь совершенно бесполезно, тратя нервы бесцельно ради никому не нужной мозговой работы – то над художником, то над "Провинциалкой", "Где тонко, там и рвется", "Калхасом". Она измоталась по нашей вине над ролью Фокерат и в награду не только не получила ни одной дельной репетиции или надежды сыграть роль, она не получила даже нашей благодарности7. Мне стало обидно за нее, и я поторопился выказать ей свою заботливость о ней и раскаяние. Помнится, я говорил, чтобы Вам показали план перетасовок ролей. Впрочем, я был возбужден и этого-то, самого главного, может быть, и не сказал. Однако, что я думал об этом, поверьте мне на слово. Извиняюсь.
В заключение от всего сердца желаю, чтобы мы все оценили по достоинству тот редкий клад, который дала нам судьба, чтобы мы вовремя поняли, какие богатства сулит нам этот клад, и забыли бы все то мелкое, благодаря которому мы рискуем выпустить клад из рук. Со своей стороны, несмотря на ослабшую энергию, я готов принести делу те жертвы, которые ему нужны и которые я имею право приносить. То глупое положение, в которое я могу встать по отношению к Морозову и Вам, я не считаю никакой жертвой, так как оно не спасет, а только погубит дело и взвалит все незаслуженные мною последствия на мои (исключительно) плечи.
Преданный Вам
К. Алексеев
Письма я не перечитываю. Простите за неясности, описки и проч. Главное будет понятно даже при плохом писании и редакции.
80. Л. Н. Толстому
Телеграмма
21 февраля 1900
Москва
Во время последней дружеской беседы тружеников Художественного общедоступного театра по окончании сезона1 мы не могли не вспомнить лучшие вечера нашего существования, те вечера, когда театр был осчастливлен присутствием величайшего мирового писателя 2.
От лица всех артистов шлем Вам привет от всего сердца.
Немирович-Данченко, Алексеев
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});