Костан возражал еще, уговаривал, напоминал про рану, и холодно без тулупа… В конце концов Оттар прикрикнул на него, повернулся спиной и, тяжело припадая на правую ногу, направился к монастырю.
Отошел немало, когда староста нагнал его. Бегом, сани позади оставил.
— Барин, старуха сказать тебе хочет! Говорит, надо тебе…
И опять будто в сердце кто уколол. Не говоря ни слова, Оттар поковылял обратно.
Старуха, до маковки в его тулуп завернувшаяся, сидела и ждала. А увидав его, молвила вдруг чисто, не сбиваясь и не шамкая:
— Дар тебе будет целительский. Особенный дар, ни у кого такого не было. Лечить станешь. Все сможешь, мертвого к жизни вернешь, а сам хроменьким помрешь.
Оттар онемел. Старуха упала на солому, и будто бы даже захрапела. Его же внезапно с острой тоской потянуло в монастырь. Казалось, умрет вот-вот, если не увидит суровых стен. Не попрощавшись, заковылял прочь.
…Спешко ехал Костан. Из-за спины пробивался порой сквозь вой ветра храп. И такой храп, какого не от всякого мужика дождешься! Богатырски храпела старуха. Намерзлась, страдалица. Набожная — метель не метель, а в храм надо. Негодяи ей какие в попутчики достались, ишь, из санок выкинули… Впереди показался уже мост через ручей, а по левую руку Костан увидал огоньки веселые. Не иначе, старухина избушка. Близко от дороги, странно только, что раньше не замечал он жилья тут. Да мало ли, что не замечал. Может, перед домом палисадничек разросся, скрывает все, только в темноте и видать, когда свет в окошках появляется.
Надо же, думал, а выходит, у старухи родня есть. И что ж, одну на богомолье отпустили! А живут не бедно, видать — окна большие, и тепло не берегут, ставнями свет не прячут. Да и семья наверное немаленькая: на отшибе поселились, а опять же не прячутся. Не боятся ни холода, ни разбойного люда. Вот только бабушку свою напрасно одну в дорогу отпустили.
— Эй, матушка! — окликнул весело. — Приехали, чай. Я вот тебя в дом провожу…
За спиной — тишина. И храп пропал. Костан обернулся, глянул через плечо: тулуп лежит как лежал. Вот как старуха за Тырянью упала, заснув сразу, так и лежит. Только что храпела, и уже не слышно ее вовсе. Да не померла ли часом, перепугался староста. Потянул тулуп на себя — а он пустой. Только несколько соломинок пристало.
Оторопев, посмотрел на домик. И зажмурился, потряс головой: исчезли окошки светящиеся, приветливые. Метель улеглась, луна из-за облака вышла. Нету ни дома, ни палисадничка. Ровнехонько снегом занесло, а лесная опушка — в полумиле, не меньше. Точно, припомнил он, не было тут жилья никогда, тут же по весне заливает все до Тараканова хутора.
И, втянув голову в плечи — на всякий случай, — обернулся. Позади никого. Дорога чистая и будто светится. Не так светится, как обычно в лунную ночь бывает, а вот как колею на ней золотом проложили, и гаснет она, как угли в костре тускнеют. И убегает та колея к монастырю. Вот тут и страх пропал, ибо понял Костан: не нечистое наваждение эта старуха была, а ангелица настоящая. Специально Хиросом посланная, чтоб известие передать.
Стянул Костан шапку, медленно и чинно осенил себя крестным знамением. Хороший человек молодой хозяин, и барон из него вышел бы замечательный, знающий. А только Хирос иной путь ему уготовил и колейку золотом гаснущим прорисовал. Даже ангелицу подослал…
Неспроста это, ох, неспроста!
============= The End ===============
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});