— Жестокая у вас там жизнь.
— Да бросьте. У нас дури не в пример меньше. Нет у нас такого, что златирин непременно шпагой на слова отвечать должен. А поединки, если уж дело до них доходит, у нас совсем другие. Мы ж даже спим с оружием. Обычно где сцепились, там и деремся. И не до первой царапины, а пока можем. Но поединки все-таки редкость. Именно потому, что убивать умеют все. У нас в порядке вещей, получив вызов, остыть и извиниться. Если крепко оскорбят, можно и людей своих поднять, да и… Ну, как обычно. Только потом наместник и правому, и виноватому вломит так, что мало не покажется. А по большей части — на кулаках отношения выясняем. А что? Мы народ простой, силы в руках хватает. Иного и отпинать прилюдно не грех, пусть мы оба титулованные по самое не могу… — Помолчал. — Хотя за облыжное обвинение в колдовстве и у нас поплатиться можно здорово. — Покосился на отца Франциска, объяснил лаконично: — У нас Арантав под боком. Лезет оттуда… всякое. И половина земли больная, потому что двадцать лет назад Устаан прошел и наплевал. Так что у нас в деревнях человека соседи могут спалить заживо, если только заподозрят его в колдовстве.
— Понимаю. К нам тоже приходили "беженцы", — кивнул отец Франциск.
— Эх, моя бы воля — выжег бы весь Арантав к чертовой матери!
— Кто ж вам позволит? Арантавом брат короля правит.
— Ну и что? Он черный маг. Политика политикой, а законы никто не отменял. Наместник наш уже сказал, что поддержит, Церковь меня на крестовый поход благословила, казачество только и ждет, чтоб я приказ отдал. Так что я со всех сторон прав. Теодора мне, положим, без суда убить не позволят, ну и ладно, я его в Нортиннаут пешком и в серебряных цепях с удовольствием пригоню. А вот сынка его, Карла, порешить жизненно необходимо. Да и не его это сын, если честно… Только в Арантав и думать нечего соваться, если в войске нет хотя бы одного серьезного боевого мага. А в идеале нужен десяток хороших берсерков. Я, собственно, еще и для того сюда ехал, чтоб с Хайрегардами потолковать на предмет их соучастия.
— Не знаю, что и посоветовать…
— Да ничего. Эрик оклемается, поговорю с ним. — Иоган тяжело вздохнул, глядя на раненого князя. — И чего его понесло выделываться? Надо было зарубить подонка сразу. А он перед профанами высокое искусство показывал. Зачем?! Ну что, тут кто-то понял, что именно он показал?!
— "Танец Птицы", если не ошибаюсь.
— Не ошибаетесь, — кивнул барон. — Ну, вы поняли. Я понял. А больше — никто! Эта толпа не отличит хорошего румальского фехтовальщика от Танцора! Нет, ну зачем?! Полузлатирский сброд развлечь захотел, людской симпатии ему не хватает? А результат — довыделывался. Нет, он что, не видел, с кем дерется?! У парня на весь лоб — Устаанова печать. Свеженькая такая, ясная. Я ее видел четко. И в жизни не поверю, что Эрик ее не заметил. Вот и спрашивается: какого черта он выпендривался? Надо было рубить сходу, колдунов и так развелось как саранчи, теперь и присягнувшие полезли… Там в толпе еще один такой был, завтра найду и убью. Без выкрутасов, мне расположение толпы профанов ни к чему, с одного удара и положу.
Епископ вдруг припомнил детскую выходку барона, вздумавшего кидаться снежками на дуэльной площадке. Попросил разъяснений.
— А! — обрадовался барон. — Так это я печать снимал. Подумал: Эрик ранен, а рукой этого быка с печатью будет водить Устаан. Нечестно. Дай, думаю, хоть печать сниму, раз уж мне зарезать паршивца не дают. А печать, чтоб вы знали, кровью берсерка снимается запросто. Это еще Валенсары открыли. Вот я и швырнул в Горларда снегом, смешанным с кровью берсерка. Мне о таком фокусе в Румале рассказали, я там жил несколько месяцев. Только в Румале снега нет, поэтому там в ведро с водой несколько капель крови добавляли — и обливали человечка…
Иоган опять замолчал, уставившись в окно. Епископ искоса наблюдал за ним и ловил себя на ощущении, что молодой человек ему кого-то напоминает. Казалось, он уже встречал эти светлые, будто добела выгоревшие на солнце волосы, пронзительно-синие глаза… Через несколько мгновений епископ понял: ладенгирский аристократ похож на Альтара Тарнисского, прекрасный портрет которого занимал почетное место в галерее Найнора.
— Вы, ваше святейшество, извините меня за фамильярность, — спохватился Иоган. — Я только сейчас сообразил, что зову вас не как положено, а как у нас принято, у Ладенгиров. Ну, вы же знаете, у нас вера своя…
— Знаю, — спокойно согласился отец Франциск.
— Вы, наверное, думаете, я не только иноверец, но еще и хам, — искренне расстроился Иоган. — Я не хотел, честно.
Отец Франциск улыбнулся устало:
— Ну еще не хватало мне Ладенгира заставлять играть по общим правилам! Сын мой, не столь уж я глуп. И не столь самонадеян, чтоб судить тех, кого Хирос не осуждал.
— А Эрик выживет, — внезапно сказал Иоган.
— Дай-то Бог, — вздохнул епископ. — Дай-то Бог…
…Всадник, ведя в поводу оседланного коня, влетел в теснину улицы Мертвой Головы (сто лет назад тут по суду казнили лошадь, затоптавшую пешехода. А отрубленную ее голову насадили на копье и поставили на перекресток — чтоб другим коням неповадно было). Остановился перед домом старого врача, соскочил наземь и забарабанил в дверь. В окнах домов напротив тут же замелькали лица любопытных кумушек. Всаднику открыл слуга-араб, чью смуглую кожу еще не выбелило северное солнце Аллантиды — в услужении у Махмуда он находился недавно. Слуга низко поклонился, приглашая гостя внутрь.
— Хозяин где? — резко спросил Ларс.
— Я здесь, — послышался мягкий голос с тягучими интонациями. — Кому нужен Махмуд айн-Шал ибн-Хаман?
Ларс разглядел в полутемной прихожей еще одну фигуру. Араб был уже в шубе, с холщовой сумой, в которой он носил инструменты, на плече. Ларс изумился — ну откуда старик вызнал, что его к раненому позовут? — но сдержался, промолчал. Может, и в хрустальном шаре высмотрел, за что запросто казнят, ибо колдовство. Только Ларсу все равно, ему главное, чтоб молодой хозяин выжил.
Приблизившись, врач уточнил:
— Его сиятельству Хайрегарду нужна моя помощь? Какому из них?
— Молодому. На дуэли ранили.
— Каков характер раны?
— Да его пополам разрубили! — для убедительности Ларс показал жестом, как именно.
Врач что-то чирикнул слуге, тот исчез за ковром, отделявшим прихожую от дома.
— Кто перевязывал князя?
— Отец Франциск, епископ наш.
Махмуд обрадовался, заулыбался:
— Досточтимый светоч Церкви умеет оказывать помощь. Князь в надежных руках.
Слуга вынырнул из-под ковра с еще одной сумкой, врач повесил ее на свободное плечо. Ларс подвел ему своего мерина, более смирного, чем жеребец князя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});