Конь тут, как автомобиль у нас, не роскошь, а средство передвижения. Купить его могли довольно многие, но вот содержание этой животинки было не бесплатным, как я считал по наивности городского жителя. Да, еда могла найтись прямо по дороге, но я позабыл, что кормить одной травой нельзя, нужны были различные добавки, но какие — не помню, хотя одна из моих подруг когда-то мне что-то такое рассказывала. Несколько раз и подолгу. И одними этими добавками тоже кормить не получалось, в общем, «всё сложно», как ставят в статусе соцсетей девочки тринадцати лет.
Изнутри кибитка не напоминала алхимическую лавку, как я подспудно ожидал. Нет, это был скорее кабинет на колёсах, в котором имелся рабочий стол, знакомый сундук, близнеца которого я вскрывал в начале своей карьеры жителя этого мира, да несколько вещевых сумок, аккуратно расставленных на этом сундуке. Где лекарь спит, я не увидел, вряд ли на сундуке, скорее, на полу, тут достаточно места. Не на столе же.
— Ганнидар, я пригласил тебя, чтобы поговорить о твоей рабыне, Сениле. — Что-то такое я и ожидал, хотя сначала меня посетила мысль, что лекарь хочет объяснить поведение Литы, но потом я отбросил эту мысль. А больше точек пересечения у нас и не было. — Сразу хочу спросить: ты не хочешь мне её продать?
— Нет, не хочу. — Сенила давно уже является хранительницей многих моих тайн, пока я её хозяин, эти тайны в безопасности, а вот потом она расскажет всё, если ей это прикажет её новый хозяин. — Да она и сама не захочет.
— Да, у вас удивительные отношения с ней, они скорее похожи на отношения близких друзей, чем на отношения хозяина — рабыни. Ты давно ею владеешь?
Сомневаюсь, что он сам не расспрашивал Сенилу, как она попала ко мне, но я ещё раньше вывел список тех тем, на которые она не должна распространяться среди посторонних. И тема «как и когда я стала рабыней у одного мальчика» тоже входила в этот список.
— А к чему этот вопрос? — Отвечать не хотелось. Я вообще в этом мире стал очень мнительным, хотя дома, на Земле, вообще ничего ни от кого не скрывал. Да и нечего мне тогда было скрывать.
— Дело в том, что у девочки очень сильно скорректирована личность, как обычно и делают с ублажательницами, но в тоже время, хотя её возрастной темперамент был возвращён до возраста двенадцати — четырнадцати лет, память у неё почему-то не закольцована. Девочка не замерла в возрасте подростка, как нужно было сделать по правилам, психологически она снова проходит все периоды взросления и становления взрослой. И это, на фоне постоянной гормональной подпитки от её браслетов, очень опасно. Опасно для окружающих. У Сенилы почему-то отсутствует запрет на причинение вреда другим людям, что вообще-то запрещено без разрешения на раба-охранника, а у тебя есть только бумага, что она рабыня-ублажательница.
— Получается, на самом деле, она подросток, хотя ей уже давно за двадцать?
— Верно. Как и все подростки, она подвержена резким перепадам настроения, а любые намёки на насилие воспринимает с гипертрофированной агрессией. Удивительно, что она до сих пор никого не убила, но я уже лечил пятерых пострадавших от её ответной реакции. Вот потому я и спрашиваю: где и у кого ты приобрёл такую необычную рабыню? Надо пресечь появление новых таких грубых нарушений в подготовке рабынь-ублажательниц.
Пять пострадавших? А я знаю только про один случай, про остальные мне никто не рассказывал, ни она, ни другие. Нужно будет ей приказать рассказывать обо всех таких случаях. Нет, я ожидал, что с первого раза до этих горячих парней не дойдёт, но не с пятого же!
Что ответить лекарю, я не знал. То, что это я оборвал две нитки к её голове, отвечающие, судя по всему, за запрет на убийство и за закольцовку её памяти, я сознаваться не собирался. Да и рассказывать, как она стала моей рабыней, тоже не хотел, тем более, там ещё не всё понятно мне самому. А вот то, что она калечит других, надо бы пресечь.
Только вот как? Все охранники, не только люди Ахмеда, воспринимают её как доступную женщину, которой можно попользоваться, «пока хозяин не видит». Моей отрицательной реакции они не боятся, меня вообще тут никто не воспринимает серьёзно, вот в чём настоящая проблема. Сомневаюсь, что той же Лите постоянно приходится отбиваться от загребущих рук местных джигитов. Все прекрасно понимают: если что — авантюристы просто прибьют посягнувших на человека их отряда, и будут в своём праве. А я вот никто и звать меня никак. Подумаешь, баронет! Аристократ в их понимании — лицо с большими деньгами и окружённое вооружённой свитой, а не непонятный пацанчик со шпагой. Не убивать же их, в самом деле, как всегда советует граф.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А браслеты разве не меняют её внешне? — Решил я увести разговор в сторону. Кажется, в самом начале Сенила говорила, что они нужны для изменения внешности, а тут вдруг гормоны.
— Что ты. — Засмеялся лекарь. — Сениле никто не менял её тело и внешность, она такая от рождения. — Тут он меня удивил. А я-то думал, что такой красивой и ловкой её действительно сделали, как она и сама утверждала. — Браслеты только активируют центры её нервной системы, чтобы она периодически испытывала сексуальный голод, который могла утолить только с хозяином или с тем, на кого он укажет. Это как раз стандартная настройка для всех ублажательниц, ничего необычного. Ну, ещё защита от посягательства на них наложена, но такое тоже иногда делают.
— А снять эти браслеты можно? Или хотя бы отключить эту подпитку, не отключая защиту. — Вот тут уже его удивил я, судя по вскинутым бровям. Он задумчиво посмотрел на меня, но предпочёл ответить вопросом.
— А зачем их снимать или отключать? Разве тебе не нравится, что тебя постоянно хочет в свою постель женщина? Если убрать гормональный активатор, наступит откат, она потом долго ничего и никого не захочет, удовлетворение твоих сексуальных потребностей будет для неё сродни пытки. Зачем мучить девочку? А так приятно и тебе и ей, весь лагерь сегодня ночью это слышал. — И он хитро усмехнулся.
— А разве такое постоянное стимулирование не вредно? — Я тоже могу отвечать вопросами, уводя разговор в сторону.
— Может и вредно, может, нет. — Достаточно равнодушно отнёсся он к этому вопросу. — Ублажательницы в любом случае долго не живут, быстро теряя приятную внешность, а внешнее омоложение стоит больших денег, ни одна рабыня не окупит таких вложений. После потери привлекательности их обычно продают в соседнюю страну, где во время работы в поле они быстро умирают. Поверь, она тебе надоест ещё раньше. Продашь и забудешь. Или твоя будущая жена продаст, как обычно бывает.
Такое равнодушие напомнило мне, что лекарь — человек этого мира, да ещё и, скорее всего, благородный. Для него Сенила — «интересный предмет, который кто-то сделал с нарушениями», а не человек, как я имел глупость подумать. Нет, рассказывать ему хоть что-то нельзя.
— Понятно, значит, их вполне можно безопасно снять, когда у меня появится другая женщина?
— Ты собрался купить ещё одну рабыню? — Это он что, решил меня оскорбить, намекая, что просто женщины у меня появиться не может, со мной можно только за плату, а не по любви? — Я никогда не слышал, что где-то продаются такие молодые ублажательницы, да и их цена должна быть высокой. Кстати, а за сколько ты приобрёл эту? — А теперь что, намёк, что я нищеброд? Разговор совсем перестал мне нравиться.
— Если у Вас нет больше ко мне вопросов, то я пойду. — Довольно грубо оборвал я этот допрос. — Скоро отправляемся, а я даже тренировку не провёл, только размялся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вопросов к тебе у меня больше нет, есть совет. — Кажется, меня восприняли, как упрямого подростка. Ну и ладно, это мне даже выгодно.
— Совет я выслушаю. — Решил поддержать свой имидж ребёнка в его глазах.
— Сегодня в полдень мы прибудем в город Эр-Шумт. Там должен быть маг воздуха уровня магистра, если память мне не изменяет. Своди Сенилу к нему, заплати за то, чтобы она изучила имперский язык. А то, многих конфликтов можно было бы избежать, если бы она понимала кого-то кроме тебя или меня, остальные не знают нермильский. У тебя же найдётся пара десятков золотых монет?