Остальные стихи мексиканцы распределяли по разным категориям в зависимости от их сюжета, происхождения или жанра: йаокуикатль — военная песнь, чалькайотль — стихи в манере жителей Чалько, шочикуикатль куэкуэчтли — цветистая и лукавая песнь, шопанкуикатль — весенние стихи. Некоторые из таких стихотворений были настоящими «сагами», например песнь о Кецалькоатле, другие — размышлениями о быстротечности жизни или о непредсказуемости судьбы.
Наконец, в сочетании декламации, песнопений, танцев и музыки присутствуют элементы драматического искусства: переодетые актеры олицетворяли собой исторических или мифологических персонажей и вели диалоги. Хор и некоторые персонажи обменивались репликами: в таких представлениях, бывших одновременно балетами и трагедиями, на сцену выводили, например, правителя Несауальпилли, его отца Несаулькойотля, императора Мотекусому и т. д. В их канву вклинивались песни-пантомимы, некоторые из них исполняли женщины. Например:
Мой язык из коралла,Из изумруда мой клюв;Я дорожу собой, о мои предки,Я, Кецальчикцин.Я раскрываю крылья,Я плачу перед ними:Как мы поднимемся в небо?
Актриса, певшая эти стихи, вероятно, была наряжена птицей.
Цветы и смерть, два неразлучных наваждения, украшают всю лирическую мексиканскую поэзию своими лучами и своей тенью:
Ах, если бы мы жили вечно!Ах, если б мы никогда не умирали!Мы живем с истерзанной душой,Над нами разражаются молнии,Нас подстерегают, на нас нападают.Мы живем с истерзанной душой. Надо страдать!Ах, если бы мы жили вечно!Ах, если б мы никогда не умирали!
Или еще:
Разве мое сердце не исчезнет,Как увядшие цветы?Разве мое имя не обратится однажды в ничто?Разве моя слава не развеется на земле?Но цветы хотя бы цвели! Песни хотя бы звучали!А как выжить моему сердцу?Ах, напрасно мы приходим на землю!
Та же навязчивая мысль звучит в этой поэме из Чалько:
Напрасно ты хватаешь свой расцвеченный барабан,Бросаешь горстями цветы —Цветы увядают!
Мы тоже поем здесь новую песнь,И новые цветыВ наших руках.Пусть наши друзья насладятся цветами!Пусть развеется грусть нашего сердца!
Пусть никто не поддастся печали,Пусть ничья мысль не блуждает по земле.Вот наши цветы и драгоценные песни.Пусть возрадуются им наши друзья!Пусть развеется грусть нашего сердца!
О друзья, эта земля нам дана лишь на время.Придется оставить прекрасные стихи,Придется оставить прекрасные цветы.Вот почему я грущу, распевая для солнца:Придется оставить прекрасные стихи,Придется оставить прекрасные цветы.
И от этого переходили к выражению эпикурейской философии, которая, судя по всему, была очень распространена в высших слоях ацтекского общества:
О, на землю не вернуться дважды,О владыки чичимеки!Будем счастливы!Разве можно забрать цветы в страну мертвых?Они нам даны лишь на время.Истина в том, что мы уходим,Покидаем цветы, песни и землю.Истина в том, что мы уходим…Коль только здесь, на земле,Существуют цветы и песни,Да будут они нашим богатством,Да будут они нашей красой,Возрадуемся вместе с ними!
Наконец, в поэзии находила отражение величественная мексиканская природа. Один из послов, отправленных Уэшоцинко за помощью к императору Мотекусоме, увидел с высоты гор панораму долины Мехико:
Я поднимаюсь, вот я наверху.Огромное сине-зеленое озеро,То тихое, то бурное,Брызжет пеной, поет среди скал.…В ярких водах зеленого камняМечется, ныряет и кличетСияющий лебедь,Омывая свои великолепные перья.А когда Солнце заходит;Солнце, отец наш,Погружается, в богатые перья одетый,В урну из драгоценных камней,В ожерелье из бирюзы,Среди разноцветных цветов,Падающих проливным дождем.
Подобные небольшие отрывки едва ли могут создать представление о богатстве этой литературы, дошедшей до нас лишь фрагментарно. Пламенная любовь древних мексиканцев к ораторскому и поэтическому искусству, к музыке и танцам свободно изливалась во время праздников, пиров, бесчисленных церемоний, когда молодые люди в роскошных украшениях танцевали с куртизанками, облаченными в самые красивые наряды, а сановники и сам император участвовали в традиционных танцах. Танец был не только развлечением и даже не только ритуалом, а способом «заслужить» милость богов, «служа им и призывая их всем своим телом».
Ацтекская музыка (от нее не осталось ничего за неимением нотной записи) не располагала богатым выбором средств: всего несколько духовых инструментов — раковина, труба, флейта, свисток, а в основном — ударные: вертикальный барабан (уэуэтль) и горизонтальный барабан, издающий два звука (тепонастли).
Музыка в основном задавала ритм для голоса и тела, и прохладными ночами на высокогорном плато, у подножия пирамид, которые неясно высились в темноте, в свете смолистых факелов поющая и танцующая толпа погружалась в коллективный экстаз. Каждый жест, каждая поза соответствовали обрядам и правилам. В сопричастности пения и ритмичных движений под пульсацию барабанов толпа обретала, не выходя за рамки своего долга и даже наоборот, в самих этих рамках, выход для страстей своей порывистой души. Цивилизация самообладания, навязывавшая всем, и в первую очередь элите, строгую дисциплину, мудро предусмотрела для сдерживаемых страстей допустимую разрядку под взглядом богов. Стихи и музыка, ритм и танец, длящийся часами на большой площади священного города, меж красных огней факелов — это было освобождение, на некоторое время дарованное этим бесстрастным людям порядком, который требовал от них стольких усилий.
Со своими сильными сторонами и слабостями, с идеалом порядка и жестокостью, зачарованные таинством крови и смерти, чувствительные к красоте цветов, птиц и камней, набожные до самоубийства, невероятно практичные в организации своего государства, привязанные к своей земле и своему маису, но в то же время беспрестанно глядящие на звезды, жители древней Мексики были цивилизованными людьми.
Их культура, столь внезапно уничтоженная, относилась к тем, созданием которых человечество может гордиться. Она должна занять свое место в умах и сердцах всех тех, для кого наше общее достояние состоит из всех ценностей, созданных человеческим родом везде и во все времена, среди сокровищ, которые тем более драгоценны, что редки. Время от времени, в бесконечности, в бескрайнем равнодушии мира объединившиеся в общество люди порождают нечто, что превосходит их самих, — цивилизацию. Это создатели культур. И к таким людям можно отнести индейцев из долины Анауак, лежащей у подножия вулканов, на берегу широких озер.
ПРИЛОЖЕНИЕ
18 ацтекских месяцев и связанные с ними ритуалы
Атль кауало (остановка воды), или Киауитль эуа (дерево вырастает). Принесение детей в жертву богу дождя Тлалоку и Тлалокам (стран света).
Тлакашипеуалистли (содранная человеческая кожа). Праздник Шипетотека. Принесение в жертву пленников, с которых затем сдирали кожу. В их кожу облачались жрецы.
Тосостонтли (малое бдение). Принесение цветов в дар богине Коатликуэ.
Уэй тосостли (большое бдение). Празднества в честь Сентеотля, бога маиса, и Чикомекоатль, богини маиса. Принесение в дар цветов и пищи в храмах кальпулли и в частных молельнях. Процессия девушек с початками маиса в храме Чикомекоатль. Песни и пляски.
Тошкатль (засуха?). Праздник Тескатлипоки. Принесение в жертву юноши, олицетворяющего Тескатлипоку, который целый год жил как вельможа.
Эцалькуалистли (эцалли — блюдо из маиса и вареной фасоли, куалистли — поедание). Праздник Тлалока. Ритуальные омовения в озере. Танцы и поедание эцалли. Посты и покаяния жрецов. Принесение в жертву людей, олицетворяющих богов воды и дождя.
Текуильуитонтли (малый праздник вельмож). Обряды, проводимые солеварами. Принесение в жертву женщины, олицетворяющей собой Уиштосиуатль — богиню соленой воды.
Уэй текуильуитль (большой праздник владык). Раздача продовольствия населению. Танцы. Принесение в жертву женщины, олицетворяющей собой Шилонен — богиню молодого маиса.