губами выдохнула девушка. – Я так рада, что ты сейчас здесь со мной.
– Это в тебе говорит отменный лосось, – хмыкнул Токарев, но тут же впечатался в Сашкины губы голодным поцелуем.
Они вцепились друг в друга, словно на завтра передали конец света. Саша перестала всхлипывать, но слезы продолжали бежать по ее лицу. Даже представив на миг, что Дима мог умереть, она не смогла совладать с эмоциями и выплескивала всю боль и отчаяние, запоздалую панику и страх за него в поцелуе. Токарев так и продолжал стирать влажные дорожки с ее щек пальцами, уговаривая Сашку не плакать, потому что все уже давно прошло. Нестерова не знала, сколько они вот так целовались, перешептываясь. Она очнулась с чашкой чуть теплого чая в руках, на коленях у Димы. Он тихо говорил ей в ухо что-то успокоительное, покусывая мочку, щекоча теплым дыханием.
– Давай я отвезу тебя домой, – предложил Токарев, когда Саша поставила чашку на стол и неловко заерзала на нем.
– Я на машине, – напомнила она, окончательно придя в себя и соскальзывая с Диминых колен.
– Оставь здесь. Завтра заберешь.
– Я в порядке, Дим. Все нормально, не переживай.
– Окей, тогда я поеду за тобой, заодно провожу до двери, – он встал и протянул Саше руку.
– Это не… – начала было протестовать девушка, вложив свою ладонь в его.
– Не обсуждается, – закончил за нее Токарев.
Дима проводил Сашу до уборной, забрал одежду и велел Ирине не лезть к ним. Сестра была не в восторге от этой просьбы, но все же послушалась. Дима знал, что от ее глаз не укрылось, что Сашка припудрила лицо, и отсутствие туши на ресницах девушки. Позже придется объясняться, какого черта он довел ее до слез. Но это его сейчас волновало меньше всего.
О его «смерти» знали только мать, сестра и Костик. Возможно еще Маринка, потому что его подкаблучный друг делился с женой абсолютно всем. Бирюкову он рассказал под влиянием момента, после неудачного сплава в Карелии, когда Кос, вывалившись из байдарки, едва не расшибся на смерть о камни. Они тогда долго сушили одежду у костра, хлебая подогретое вино и рассуждая о жизни и смерти. В ту ночь, как и этим вечером, Дима был на сто процентов уверен, что делится своими тайнами с родным ему человеком. Он кожей прочувствовал Сашкин ужас после этих своих откровений, потому что она, как и Кос в ту ночь, забрала себе часть его страха, боли и беспомощности.
Он нравился этим людям, хотя сам Дима не понимал почему. Если с Бирюковым у него сложились суровые братские отношения, то в Сашке он чувствовал лишь робкие ростки симпатии к себе. Токарев знал, что она была в него влюблена девять лет назад. Не любила, нет, но определенно была влюблена. Как молоденькая девочка может быть очарована взрослым, искушенным мужчиной. Тогда у него хватило мозгов оттолкнуть ее, невзирая на собственную заинтересованность. Да, Токарев помнил, что потом не раз видел ее в кофейне одну, скучающую за стойкой, пару раз натыкался в клубах, однажды даже подвез. Ему хотелось ее снова, хотелось не только секса. Вернее даже, всего, кроме секса. Но осознавая себя скотиной, Дима не посмел втянуть Сашу в свою жизнь, поощрить ее чувства, чтобы потом методично и безжалостно втаптывать их и ее саму в грязь, оправдываясь, мол, я скот, ты знала, что так будет.
Тогда он не умел, не знал, как жить по-нормальному. Чтобы выпивать по праздникам, работать до шести, любить одну женщину. Сейчас? Он очень хотел попробовать, научиться. И если вино он теперь употреблял очень редко, принципиально придерживался графика с девяти до шести, то с женщинами как-то не ладилось. Оттого он и зациклился на Сашке, ведь лишь она зацепила в нем что-то. С первого взгляда, едва она протянула ему руку и представилась, Токарева не покидало приятное волнение и нарастающее желание. Он хотел ее. Не секса с ней, не дружбы, не разговоров по душам. Дима хотел все сразу, Сашку целиком и полностью. Себе. Чем больше они общались, тем острее он ощущал эту потребность. Чем больше Саша позволяла ему, тем больше Дима желал.
После возвращения из Азии он несколько раз пытался заняться личной жизнью. Но ему стало невообразимо тяжело общаться с женщинами. Те, которые раньше с удовольствием под него ложились, теперь вызывали отвращение, а приличные нагоняли на Диму тоску, да и не особо жаждали иметь с ним дело, учитывая старую репутацию. Но Токарев очень старался. Он не умел быть один. Даже во время своего затянувшегося путешествия по востоку Дима всегда искал знакомства, заводил ничем не обязывающие приятельские отношения с местными, участвовал в массовых медитациях, посещал дома йоги, дабы проникнуться этим учением и быть частью сообщества. Поэтому по возвращению домой он несколько опешил, осознав, что никто не ждет его в пустой квартире. И Токарев продал ее, перебравшись в коттедж за городом, который раньше служил ему дачей. Причина была одна. Пока Дима добирался до дома, то уставал и уже не заморачивался так сильно на своем одиночестве. Ему хватало сил, чтобы разогреть еду, которую он брал из бара, да упасть в кровать.
Лишь однажды Токарев попытался настроиться на семейный лад. Он встретил эту девушку на свадьбе Кости и Марины. У них не было ничего общего, но оба жутко устали от одиночества. И все вроде шло правильно. Свидания, поцелуи, секс. Через месяц Дима предложил съехаться, она согласилась. Еще через два они так же тихо разошлись. И после ее ухода Дима осознал, что с большим удовольствием возвращается в пустой дом, нежели туда, где хозяйничает и требует внимания практически чужой человек. Он списал все на возраст. Отношений ради секса ему не было нужно, а секса ради отношений и тому подавно. Токарев вполне довольствовался собственной рукой, не смущаясь, когда Кос дразнил его задротом.
Так было, пока он не подписался на интервью для журнала «РестораторЪ», пока не встретил Сашку. Теперь Дима постоянно циклился на сексе. Он то силился вспомнить, как у них все тогда случилось, то мечтал, как еще будет, то просто представлял Сашу голой или в чулках, или в одних трусиках. Токарев прекрасно понимал, что она заводится не меньше его. Он слышал, как учащается дыхание и биение сердца девушки. Ее руки то гладили его, то порывисто сжимали, а с губ между поцелуями срывались крошечные стоны и тихие всхлипы. Дима был уверен, что они