Ермолова отправили в отставку, и он поселился в Москве, в собственном доме на Пречистенке, и здесь, уже после Крымской войны, его как-то навестил капитан артиллерии Берг, участник севастопольской обороны. В летах они разнились на полвека с лишним, но это не помешало их обоюдной приязни, переросшей вскоре в настоящую дружбу. На протяжении многих месяцев они встречались чуть ли не каждый день, но весной 1859 года вынуждены были расстаться: Николай Берг, в качестве военного наблюдателя, отправился в Италию, где назревал вооружённый конфликт между Австрией, Францией и Сардинским королевством. «Генерал, — писал Берг, — выслушал известие о моём отъезде с одушевлением, как если бы ему подлили в кровь молодости…»
«Езжай, Коля. Езжай! Потом всё расскажешь. Как только вернёшься в Москву — сразу же ко мне… Слышишь? Буду ждать!»
Ермолову шёл уже восемьдесят третий год. Ему стоило немалого труда перемещать громоздкую свою массу даже в пределах четырёх стен, и сердце капитана вдруг болезненно сжалось: «А дождётся ли?..» Невольные слёзы брызнули из его глаз.
«Ну? Ты что это? — генерал положил тяжёлую свою ладонь ему на плечо. — Думаешь, не дождусь? Помру?.. Нет, Коля! Ещё свидимся. Непременно. Два года у меня есть».
Война в Ломбардии закончилась неожиданно скоро. Берг возвратился в Москву. Генерал его ждал, облачённый ради торжественного случая в мундир с анненской лентой. Шумно дыша, он с усилием приблизился к письменному столу, долго возился с ключом, извлёк на свет какие-то бумаги…
«Сейчас, Коля, ты кое-что выслушаешь, — объявил он, с облегчением опускаясь в обширное и глубокое кресло, сделанное когда-то по специальному его заказу. — Пятьдесят лет я молчал, ибо таков был данный мною обет… А теперь уже срок вышел».
«И я, — писал Николай Берг, — услышал повествование совершенно фантастическое…»
Случилось это в 1809 году. Генерал-майору Ермолову, тогда человеку совсем ещё молодому, поручено было произвести некое служебное дознание в городке Жовтень Подольской губернии. Генеральская бричка долго тащилась по непролазной грязи, пока наконец Алексей Петрович не добрался до места. Запалив свечи, Ермолов разложил на столе привезённые бумаги, набил трубку и предался задумчивости… Вдруг повеяло будто бы сквозняком, пламя свечей согласно качнулось. Генерал поднял глаза. Посреди комнаты стоял некто — седовласый, «в мещанском сюртуке».
«Открой-ка чернильницу, — велел он Ермолову. — Чистая бумага перед тобою… Обмакни перо».
Сам не зная почему, генерал повиновался. «Мещанин» же, которого седые космы делали странно похожим на постаревшего льва, продиктовал первую фразу:
«Подлинная биография. Писал генерал от инфантерии Ермолов».
«Как? — мелькнуло в мозгу Ермолова. — Почему генерал от инфантерии? Ведь я пока всего лишь…»
А незнакомец между тем продолжал:
«Июля 1-го числа 1812 года Высочайшим указом назначен начальником штаба 1-й Западной армии…»
«Что за чушь? Не знаю я ни про какой такой штаб… И к тому же год сейчас девятый, а не двенадцатый!..» Рассудок его пытался бунтовать, но рука, будто живя собственной и подвластной лишь голосу незнакомца жизнью, выводила новые и новые строки.
«…в 1817 году отправился чрезвычайным и полномочным послом ко двору Фет-Али шаха…»
Седой диктовал, генеральское перо едва поспевало за ним. Долго ли, коротко ли всё это длилось — Ермолов не знал. Он утратил чувство реальности… Наконец на бумагу легло самое последнее: число, месяц и год его смерти.
«Вот и всё, — сказал „мещанин“. — Теперь мы с тобою расстанемся… до времени. Но прежде ты должен обещать мне, что будешь молчать о сегодняшней нашей встрече ровно пятьдесят лет».
«Обещаю», — тихо вымолвил генерал.
Снова будто сквозняк прошелестел по комнате; пламя свечей качнулось, и прозвучало затихающее, чуть различимое: «Так помни — пятьдесят лет!..»
Минуту-полторы Ермолов сидел как в оцепенении. Затем, очнувшись, резко встал и рывком распахнул дверь в соседнюю комнату: попасть в ермоловский кабинет можно было только через неё. Писарь и денщик, совсем было расположившиеся ко сну, воззрились на генерала в искреннем недоумении. «Седой?.. Никак нет, барин! Вот вам истинный крест, никто тут не ходил… Да и кому ж ходить, ежели наружные двери давно заперты?»
Ермолов вернулся в кабинет, ещё раз перечитал написанное, осенил себя крестным знамением и погасил свечи…
«Честно признаться, — писал потом Берг, — я по первости не поверил ермоловскому рассказу, сочтя его старческой смесью фантазий с отдалёнными воспоминаниями… Генерал, однако ж, угадал мои мысли. Не говоря ни слова, он выложил передо мной листы — те самые, которые достал ещё раньше из ящика своего стола…»
Жёлтый цвет бумаги говорил о солидном её возрасте. Почерк был несомненно ермоловский, по-молодому твёрдый, хотя чернила изрядно выцвели. «Подлинная биография…» — прочёл Берг. На последующих пяти страницах повествовалось о жизненном пути Ермолова, о его вынужденной отставке, «московском» периоде, о Крымской войне, воцарении Александра Николаевича… В сильнейшем волнении Берг уже начал читать о предстоящей крестьянской реформе, но генеральская ладонь заслонила вдруг последний абзац.
«Это ты потом прочтёшь. Ну… знаешь когда».
Некоторое время оба молчали. Затем капитан спросил:
«Алексей Петрович… А вы б узнали сейчас того „мещанина“?»
«Ещё бы! Так полвека и стоит перед глазами».
«Ну и… Каков же он из себя?»
Генерал с усмешкой тряхнул седой шевелюрой:
«Видишь эту гриву? Так вот я и есть — Он».
Шри Ауробиндо, путешественник по сознанию
Шри Ауробиндо Гхош родился в Калькутте 15 августа 1872 года. Его отец доктор Кришнадхан Гхош изучал в Англии медицину и вернулся в Индию англоманом. Шри Ауробиндо получил не только английское имя Акройд, но и английское воспитание. Пятилетним отец отдал его в ирландскую монастырскую школу в Дарджилинге, а через два года, вместе с двумя его братьями, отправил в Англию. В двенадцать лет Шри Ауробиндо знал латынь и французский язык. Директора школы Святого Павла так поразили способности ученика, что он сам стал заниматься с ним греческим языком. Мальчик много читал: Шелли, французских поэтов, Гомера, Аристофана, европейских мыслителей, причём в оригинале, так как быстро овладел немецким и итальянским языками. С 1890 года Шри Ауробиндо учился в Кембридже. Школа Святого Павла предоставила ему стипендию, которая почти целиком уходила на содержание братьев. Он стал секретарём Индийского меджлиса — ассоциации индийских студентов Кембриджа, выступал с революционными воззваниями. Отказавшись от своего английского имени, молодой индиец вступил в тайное общество «Лотос и Кинжал», в результате чего попал в чёрный список Уайтхолла. Впрочем, это не помешало ему получить степень бакалавра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});