— А почему ты решила ей позвонить?
— Потому что точно знала, что мистера Рвотного Порошка дома нет.
— Не забывай, он мой преподаватель по классу композиции. Имей хоть капельку уважения.
— Ну уж нет, уволь.
— И зачем же ты ей звонила?
Милли недовольно фыркнула. Треска продолжала жариться, а Джек в очередной раз забыл, когда именно поставил сковороду на огонь. Он перевернул ломти, треска начала расслаиваться, грозя превратиться в рыбную кашу.
— Прямо допрос в гестапо, — медленнее обычного проговорила Милли: сказывалось действие виски. — Потому что мне ее жалко. Вчера тоже звонила, с работы, — узнать, как она себя чувствует после нашего визита. Мне кажется, ей очень одиноко. Во время позавчерашнего ужина, сидя возле Рикко, мы чудесно поболтали. Клаудию всерьез волнуют проблемы окружающей среды. В Италии, как известно, такое отношение не слишком популярно. Из-за мафии и прочего.
— А вот в Британии…
— …Мы оставили позади Швецию с Данией. Что, скажешь, не так?
Милли топнула ножкой — это означало, что она в очередной раз пришла в отчаяние от неспособности человечества сообща принимать необходимые меры. Джек обожает, когда она топает ножкой. Но кеды с боковой шнуровкой несколько приглушают звук. Не переборщил ли он с молоком? — засомневался он, помешивая белый соус и поглядывая на расползшуюся рыбу.
— Сек’гет кулина’гного искусства заключайса в пе’фектном чувстве в’гемя, — с наигранным французским акцентом сказал Джек.
— Как и секрет хорошего перепиха, — вдруг тихонько отозвалась Милли.
Еще до телефонных разговоров она приняла душ; от нее пахло мылом «Перз», запасы которого мамочка Дюкрейн неукоснительно пополняла с помощью почты — возможно, из какого-то неведомого суеверия. После душа Милли переоделась в джинсовую юбку и кружевную вышитую кофту свободного фасона — этой кофты Джек прежде не видел, а может, не обратил внимания. Пасту он переварил, креветки упорно не оттаивали. Он стал вталкивать брикет замороженного зеленого горошка в небольшую сковородку и вдруг почувствовал на талии чьи-то руки. Милли. Ее не по-женски крепкие пальцы переплелись у него на животе. Пальцы в точности как у ее отца; и у рыцаря 1087 года под металлическими перчатками наверняка были такие же.
— Осторожно, не обожгись о конфорку, — сказала она. — Надеюсь, это не треска. Треску просто хищнически истребляют.
— Нет-нет, не треска.
— Завтра уезжаю в Хитчин, черт бы его побрал. В четверг — в Халл. Ох, я от тебя балдею.
Чувствуя позвоночником ее щеку, Джек отступил от плиты. Милли притиснула его к себе. Он спиной ощущал под вышитой кофтой ее крепкие груди. Горошек шрапнелью летел со сковородки и, прилипая к еще неостывшим конфоркам, исходил дымком гари.
— И как в таком положении прикажешь готовить? — с напускным отчаянием спросил он.
— Люблю тебя, чувак, — словно в полусне проговорила Милли. — Обожаю — за бестолковость и ум.
Джек даже не понял почему, только почувствовал, как откуда-то из живота в голову ударил столб гнева, и глубоко вздохнул, надеясь его развеять. Видимо, ощутив, как напряглось тело мужа, Милли разжала руки.
— Я сама терпеть не могу, когда мне мешают готовить. — Она плеснула себе еще виски. — А тебе известно, что городок Хитчин одним из первых примкнул к «зеленому» движению?
— Ты что, хочешь уговорить ее бросить Роджера? — спросил Джек, переваливая вареные макароны в стеклянное огнеупорное блюдо.
— Ну, ты хватил! — засмеялась Милли. — Тоже мне, нашел разрушительницу браков.
— Просто хотел узнать.
— Между прочим, я не беременна.
Он посмотрел на жену. Она стояла, не поднимая глаз, и водила стаканом по нижней губе. Как понимать ее слова — это приглашение к любовной игре или уже привычное признание? Ему стало жаль Милли, но не себя.
— Погоди, — сказал он.
Разложив рыбу поверх макаронов, он вытряхнул из дуршлага креветки и залил все белым соусом. Оба хранили молчание, Милли стояла неподвижно, только все водила стаканом по губе. Горошек можно добавить через минуту, подумал Джек. Он обсыпал свое произведение тертым сыром из пакетика и сунул блюдо в духовку; жар ударил ему в лицо. Потом подошел к жене и обнял ее, правда, не очень ловко — стакан мешал, к тому же руки были в масле и пахли рыбой; он старался не касаться ее вышитой кофты. Милли не противилась объятиям, глаза ее были закрыты, стакан торчал возле его головы. Уже спустились сумерки, в кухне была включена подсветка. Джек сознавал, что они стоят на виду у всей улицы и даже посетителей парка, но — плевать ему на это. Они всего-навсего обнимаются.
Вдруг тело жены дернулось, содрогнулось, потом ее затрясло; приступы дрожи повторялись снова и снова, будто от несильных ударов током. И — ни единого звука, ничего, кроме сильной дрожи, бившей все ее тело, до самого нутра. Но когда они разомкнули руки, рубашка на плече была мокра насквозь, как бумажное полотенце на разделочной доске, которым по совету продавца Джек обсушивал рыбу.
— Почти готово, — пробормотал он, не зная, что тут еще сказать.
Против ожиданий район Баундз-Грин оказался не слишком противным. Да, однообразный, до тошноты серый, но хотя бы не разваливается и даже не чересчур мрачен с виду. Джек заранее посмотрел на карте, как туда добираться. Выяснилось, что пешком не дойти — далеко, на метро жутко неудобно из-за многочисленных пересадок, на автобусах тоже не просто. Как ни досадно, машина просто исключалась: на ней Милли поедет в Хитчин, набив багажник образцами теплоизоляционных материалов из натуральной шерсти. Джек сказал жене, что весь день будет работать, разве что выйдет ненадолго подышать в парк. Но едва она уехала, он принялся вызывать такси, однако из-за недавних взрывов свободных машин не было.
С больной спиной пилить на велосипеде в такую даль не хотелось. В конце концов, он выбрал метро: доедет до Кингз-Кросс и там пересядет ни линию Пикадилли. Придется дать изрядного кругаля, зато будет время все обдумать.
Уже к концу пути в голову пришла шальная мысль: если сейчас взорвется бомба и его убьет, Милли всю жизнь будет гадать, куда же это он отправился. Сидящая рядом с ним симпатичная худенькая, похожая на француженку девушка увлеченно читала «Код да Винчи». Взрыв может укокошить их обоих, и Милли будет до самой смерти терзаться этой загадкой; он живо вообразил, как она глядит в морге на их сплетенные обгорелые тела.
Скрип тормозов навел на мысли о Роджере. Вспомнился званый ужин, особенно то, что было уже по дороге домой. Милли немножко поговорила про Рикко и про свой страх перед анализом, боязнь очередного разочарования. Она уже купила в аптеке набор тестов на беременность, но не может решиться на проверку. Пока не может. К тому же проверяться, наверно, еще рано. За ужином Джек незаметно выпил больше, чем предполагал; надо быть поосторожнее за рулем. Они уже ехали по Белсайз-авеню, и вдруг Милли сказала, что он чересчур гонит. Дорога широкая, полночь, машин нет, возразил он, и тут Милли словно взбесилась.