На глазах у Этери на Рустема надели наручники. Он визжал и плевался, казалось, его покусала бешеная собака.
– Я через час выйду, а ты, сука, без погон останешься! – пригрозил он капитану.
У невысокого капитана вид был чрезвычайно бравый, он нисколько не испугался угроз и не потерялся на фоне громадных «афганцев».
– Спасибо, мужики, – поблагодарил он их. – Мы вам официальную благодарность вынесем. А теперь – на базу с вашими птичками, нам тут как-то пробку раскупоривать надо.
«Афганцы» показали ему своего товарища с дыркой в жилете, вручили тот самый ствол, из которого стрелял раненый чеченец. Этери подошла к ним и поблагодарила, протянула руку каждому, вглядываясь в суровые, мужественные, уже немолодые лица.
– Простите, что вас ранило из-за меня, – сказала она Серому.
– Работа такая, – улыбнулся он в ответ.
Бочкообразные лихо отдали честь, дружно крикнули «Слава России!» и повалили к вертолетам. Застрекотали винты, стальные стрекозы взмыли вверх, сделали прощальный круг над собравшимися и улетели.
– Пошли, – позвал Герман Этери. – Нам тут больше делать нечего.
– Минуточку, – остановил их инспектор ДПС. – Вы, гражданочка, участница ДТП.
Вглядевшись в него, Этери увидела ту же густо настоянную и уже успевшую скиснуть ненависть к понаехавшим, скупившим, захапавшим, которую в прошедшем ноябре заметила в лице начальника пожарной службы.
– На двухтрубниках[32] ездят, – пробормотал он себе под нос, но Этери услышала. – Поубивал бы.
Для него никакой разницы между нею и Рустемом Адырхановым не было.
– Я сидел за рулем, – вмешался Игорь. – Вы идите, хозяйка, а я останусь.
– Нет, Игорь, вы поедете с нами. Мы можем взять водителя? – спросила Этери, повернувшись к Герману. – Он мне жизнь спас.
Она ощутила слезы на глазах и поспешила их утереть. Леван, уходя из дома, увел почти всю охрану. Звал он и Игоря, и Аслана: ты, мол, других наймешь. Сманивал и Дареджан Ираклиевну, и Валентину Петровну. Ей оставил лишь поломоек – Мадину да Богдану Нерадько. Но обе женщины – Дареджан Ираклиевна и Валентина Петровна – отказались, остались с ней. Они не одобряли золотуську. Остались и Игорь с Асланом, хотя Леван сулил повышение зарплаты. Верные, преданные, неподкупные…
– Возьмем, не вопрос. Мы машину тут оставим, – обратился Герман к инспектору. – Можете мерить тормозной след, фотографировать, эвакуировать, все что угодно. Только вещи заберем. Заберите все ценное, – посоветовал он Игорю и Этери. – Да, и права покажите, пусть перепишет.
– Права я изымаю, – заявил инспектор.
К ним подошел невысокий, но бравый капитан.
– Перепишите данные и отпустите граждан, – распорядился он. – Под мою ответственность. Они – потерпевшие.
– Вот им все можно, – шипела тетка из «Ланоса», явная единомышленница инспектора, пока он переписывал данные паспорта Этери и водительских прав Игоря. – Всюду своя рука. А нам тут торчать… Мы тоже потерпевшие!
– Не волнуйтесь, гражданочка, – улыбнулся ей бравый капитан. – Сейчас всех отправим, и вас тоже. Вон уже эвакуаторы идут.
Этери сама не понимала, как ей удалось дойти до полицейской «Нивы», которую выделил им маленький капитан по фамилии Синицын. Ее шатало из стороны в сторону, ноги подгибались, грудь болела страшно. Оттянув ворот блузки, она обнаружила на коже красный рубец.
– Это фрикционный ожог, – заметил Герман. – От ремня. Ничего, пройдет. Потерпи еще немного.
В «Ниве» Этери просто отключилась. Не видела, как подъехали репортеры, не заметила, как добрались по МКАДу до Рублевки и въехали в поселок. Герман извлек ее из машины и на руках донес до дома, где над ней принялись хлопотать женщины.
Этери отказалась звать врача, твердя себе и окружающим, что помимо нервного потрясения и фрикционного ожога, который она смазала заживляющей мазью, ничего с ней не случилось. Но вечером того же страшного воскресенья позвонил Герман и предупредил, что Адырханова выпустили под подписку о невыезде. А Этери уже на следующее утро вызвали на допрос.
Она поехала. Герман приставил к ней усиленную охрану и порекомендовал адвоката. Этери заявила, что ей не нужен адвокат. Она еще не оправилась, ощущала слабость и головокружение, но не чувствовала себя виноватой.
Она не чувствовала себя виноватой до той самой минуты, пока следователь не упомянул о Савве Цыганкове. Сама Этери о нем даже не вспоминала, у нее начисто вылетело из головы, пока следователь не заговорил. Следователь попался толковый и даже симпатичный, извинился, что пришлось выпустить Адырханова по распоряжению начальства, на которое сильно надавили с самого верха. Успокоил ее тем, что Адырханов вчера же поздней ночью рванул в Чечню, несмотря на подписку о невыезде.
Поэтому Этери уверенно рассказала ему, как помогла бежать Ульяне Адырхановой, правда, на всякий случай повторила ту же версию, что раньше изложила Левану: нашли проститутку, сделали паспорт, как зовут, не знаю, куда уехала, не знаю… И только когда он спросил, как она оказалась накануне в полдень на сорок седьмом километре Киевского шоссе, Этери спохватилась:
– Савва! Подонок! Это он меня заманил. Рейсдаль у него, видите ли, объявился. Мне бы сразу догадаться… Знала же, чуяла, что тут что-то не так… Откуда ему взять Рейсдаля?! Извините, я перескакиваю с одного на другое…
Этери преследовало ощущение раздвоенности, даже разорванности напополам: голова странно легкая, неприятно легкая, словно парящая где-то в вышине, а тело тяжелое, как якорь. Голова кружилась, лицо следователя то и дело оказывалось не в фокусе, поле зрения само собой сужалось, глаза блуждали, сколько Этери ни старалась сосредоточить взгляд.
Тем не менее, взяв себя в руки, она связно изложила, откуда знает Савву Цыганкова, как отстаивала приют от притязаний Снегоочистителя, как помогала Савве с работой, когда ликвидировали Росохранкультуру. Умолчала лишь о проведенной у него ночи: это никого не касается.
– Он собирает голландскую живопись, – закончила рассказ Этери. – Позвонил мне, попросил о встрече… Ему, видите ли, картину Рейсдаля предлагают купить. Все равно что Рембрандта, – добавила она с усмешкой. – Мне бы догадаться, что это Адырханов его подослал…
Она не сразу заметила, как окаменело лицо следователя, не сразу насторожилась. Но потом спросила:
– В чем дело?
– Так вы не были на вилле? – уточнил следователь, не отвечая на вопрос.
– Нет, – улыбнулась Этери: ее позабавило слово «вилла». – Я, как увидела за забором черные машины, сразу поняла, что это засада, и велела водителю… – Ее голос смолк на полуслове. – А что случилось? – повторила она, вглядываясь в размытое и словно уплывающее лицо следователя.